Черепененковы из Риги: мигранты или уже эмигранты?
Ирина ЛИТВИНОВА, Евгения МАНУЧАРОВА, «Известия»
Положение российской семьи, ее возможность выжить во время экономического перелома страны — эта тема продолжает интересовать газету, и мы продолжаем наши социологические исследования. До сих пор (в № 18, 38, 57, 77, 100, 109, 143) мы рассказывали о людях, оказавшихся после распада СССР на территории России. Сегодня — о семье русской, но не российской, —живущей в другом государстве. 25,3 миллиона этнических русских оказались вне пределов Российской Федерации. Из этих миллионов мы выбрали семью рижского рыбака Александра Черепененкова — мигранта, каким он считается в Латвии.
Никто не хотел быть газетным героем
Не сразу найдешь семью, которая хочет и может рассказывать о своей жизни, о доходах и расходах, о планах… Многие не любят откровенничать на эти темы. Но в предыдущих городах у нас эта проблема разрешилась в конце концов благополучно. А вот в Риге социологическое исследование, казалось, застопорилось прочно.
Сначала люди охотно отвечали на наши вопросы, и чувствовалось — наболело у них, хотят поделиться. Но, узнав, что их откровения — да ещр с фотографией! — появятся в российской газете, рассказывать о себе категорически отказывались: «светиться не хотим».
Такое нам встретилось впервые: ушли от разговора с нами шесть семей! И это заставило нас вспомнить слова одного из создателей Народного фронта, позднее глубоко в нем разочаровавшегося, драматурга Владлена Дозорцева: «Началась национальная ломка. Радикалы добились своего. Говорю с горечью: забитость и запуганность русского человека в Латвии, хоть и гражданина, не будет замечена никакими международными экспертами, но она есть».
Но нам все-таки удалось найти семью, которая рискнула рассказать о своих проблемах, о заботах русских в стране Латвия.
У тридцатилетних Саши и Наташи Черепененковых четверо детей. Старшая — двенадцатилетняя Оля родилась в Ленинграде, трое младших — Алеша, Сережа и Настя — урожденные рижане. Семья — моряцкая: Саша работает на траловом флоте.
При беглом взгляде их квартира кажется хорошей. Видны приметы совсем недавнего достатка: два красивых ковра на полу, элегантная секция, хрустальные вазы, видеомагнитофон… Заглянул в дверь Сережа: овчарка Кэсси (подарок друзей) съела праздничный торт (сегодня был четырнадцатилетний юбилей свадьбы). Родители расстроились, а Саша отнесся к проделке Кэсси спокойно: она же ребенок, ей только восьмой месяц. В доме еще живут пушистый беленький котенок Тотошка (дети с улицы принесли) и два безымянных волнистых попугайчика. В общем, не скучно, а Наташина мама — болгарка, в России ее семья оказалась в годы войны. Отец — русский. Шофер. Живет в Ленинградской области, в Выборге. Когда Наташе было пятнадцать, вся соседская семья в их коммунальной квартире заболела открытой формой туберкулеза. Врачи опасались, что слабая здоровьем девочка может заразиться, поэтому направили ее в санаторную школу в городе Пушкине Ленинградской области. Там же оказался и ее будущий муж Саша, из Тихвина. Он болел туберкулезом.
После школы оба приехали в Ленинград: Наташа поступила в областное педучилище. Саша — в мореходку рыбной промышленности. Общежитие, стипендия — жить можно. А после первого курса, в 19 лет, Черепененковы поженились.
Дочке Оле было три месяца, когда Саша пошел в комиссию за направлением на работу. Учился он хорошо, в заявлении написал: «Поеду в любой город».
На рижской базе рефрижераторного флота катастрофически не хватало специалистов. Сашу оформили там на работу в тот же день. И прописали на судне. Наташа оказалась в подвешенном состоянии.
— Когда нам говорят, что мы — оккупанты, это неверно, — говорит Саша.— Нас взяли сюда не из милости. Латвии (ей в первую очередь) нужен был профессионал — судовой механик: я. И мы ни у кого ничего не отбирали, никого не объедали. Никакой «исторической вины» я не ощущаю. Просто так сложилась жизнь.
— Я латышей пытаюсь понять, — сказала Наташа, —в чем мы перед ними провинились? Говорят — «понаехали», но ведь мы же не на шею кому-то сели? Мы работали, платили налоги. Мне всегда нравилось, когда Оля играла с соседскими детьми-латышами. Но наши друзья-латыши, знаете, как-то отстранились от нас в эти тяжелые годы — без ссор, без конфликтов, но исчезли. Это обидно. Я люблю латышские песни, праздники — у русских здесь ничего подобного не получается. И все-таки нельзя одну несправедливость исправить другой несправедливостью. Наши дети ни в чем не провинились перед латышами. А судьба у них сломана.
В этом году закрыли школу, где училась Оля. Сказали, что там будут учиться дети из начальных классов латышской гимназии. Олиной школе придется заниматься в три смены.
— Смогут ли русские дети в Латвии получить образование? — это главное, о чем беспокоится Наташа, —Смогут ли в России?
Россия требует теперь валюту за обучение в вузе «не своих», а Черепененковы вроде стали уже «чужими».
Черепененковы считают, что россияне привыкли к удобной формуле: раз «им» (то есть бывшим согражданам) в разных регионах плохо, ну, так пусть собирают вещи, детей, собак и кошек с попугаями и приезжают… Но такой подход безнравствен. Пусть каждый, кто так легко распоряжается чужой судьбой, так легко разводит чужую беду, примерит ситуацию на себя. И тогда он поймет, что это не так-то просто. Да. подчас отъезд—единственный выход. Но это — «край». Которого Черепененковы еще не ощутили.
Мама Наташи, после того, как запретили в Латвии обмен с другими территориями и объявили, что он возможен только с коренными жителями (то есть латышами), нашла в Волгограде такую семью: квартира точно такая, как у Черепененковых. Но… не хотят волгоградские латыши ехать в Ригу.
«Вроде имеем… вроде и не имеем»
После долгих злоключений и мытарств (жили в каюте, ночевали на вокзале, снимали угол у вздорной хозяйки) Черепененковы в 1985 году получили комнатку (тринадцать квадратных метров) в коммунальной квартире. «До подхода очереди» — так написано в официальной бумаге. (Все знали, что этого «подхода» рыбаки и моряки ждут десятилетиями). Была надежда купить кооператив, на это копили из заработков.
В комнату пришлось вселяться с милицией: жильцы не хотели их пускать. Дом старый, построен в конце прошлого века, облупившиеся стены, сырые потолки, печное отопление, удобства — частичные. Соседская семья, располагавшаяся в трех комнатах из четырех, собиралась в Америку. Заниматься ремонтом эти жильцы, конечно, не хотели. В ванной и по сию пору покореженные полы, ржавые трубы.
— На ремонт ванной денег уже не хватило, вот и осталась памятником прошлому, — сказали Черепененковы. — На ремонт комнат ушли все деньги, что копили на кооператив.
После отъезда соседей в США Черепененковым выделили всю четырехкомнатную квартиру. Это около семидесяти метров общей площади. И квартира теперь в порядке.
Жить бы да радоваться обретши свое гнездо Черепененковым. Но тут у их жилья объявились хозяева — потомки бывшего владельца. Зажиточного человека, которого уже нет на свете. Согласно латвийским законам дом возвращен его родственникам. Молодая наследница уже вселилась на первый этаж. Она не скрывает, что со временем перестроит дом и создаст «шикарные апартаменты»: «Раньше в центре Риги жили только состоятельные люди, не обязательно латыши, я ведь не латышка. Теперь будет, как было и при немцах, и при царе…»
Небогатых Черепененковых, как и других жильцов, пока не прогоняют: по закону это можно сделать только через пять лет. Но если задолжаешь квартплату за три месяца, могут выселить уже сейчас через суд — без предоставления другого жилья.
— Через пять лет эта квартира такой семье, как Черепененковы, не будет по карману, — говорит собственница дома.
У Черепененковых и сейчас на квартиру уходит 6 тысяч в месяц — когда топят, и по 4 тысячи — летом. Плюс полтысячи в месяц за электроэнергию. За телефон — тысяча — вместе с абонентной платой и счетами за междугородные разговоры. (Это все в латвийских рублях, или, как тут говорят, рубли-сах). Экономить на межгороде не получается: бабушка в России болеет, стареют другие родственники. А минута разговора с Россией обходится больше чем в полдоллара.
Чтобы оценить уровень трат и доходов Черепененковых и других жителей Латвии, надо пояснить, что латвийский рублис (он ходит одновременно с недавно введенным латом) ценится так: за 126—130 рублисов дают один доллар. Минимальная заработная плата—3000 рублисов. Жалованье Саши— 5.200. Когда он ходит в море— платят двойной оклад. Плюс валюта. Но за два года Саша получил всего 200 долларов. Он купил на них страховой полис западной компании: условия таковы, что семья обретает хоть какие-то гарантии, «если с Сашей что-то случится».
Итак, заработок Саши почти равен плате за квартиру. Остальное (немногое) тратят на еду. Наташа в семейный бюджет денег, увы, не вносит. На ВЭФе, где она работала, закрыли все детские дошкольные учреждения: промышленность погибает, и содержать былую инфраструктуру не в состоянии — детские сады в Риге закрывают один за другим. Найти место воспитателя детского сада (по Наташиной профессии) нереально.
Старшие дети Черепененковых хотят жить, как все их сверстники: они учатся петь, танцуют в кружках. За это тоже надо платить. На детей пока, правда, дают пособия: до 3 лет — 1500 рублей, до 8 — 750, с 8 лет — 900.
Наташа призналась, что время от времени она отправляется за покупками в Санкт-Петербург — там дешевле. Накупила осенью итальянских макарон столько, что до сих пор едят. Еще помогает мама, присылая из России более дешевые продукты. Иначе бы — не выжить.
Выручает Черепененковых и огородик, который они купили у соседа два года назад. Соленья, компоты — большая поддержка. Черепененковы заготавливают на зиму ягоды, грибы — до осени им хватает.
Но вот беда: Черепененковы— не граждане, а, значит, и переписать на себя эти несколько соток не могут. Так что числится пока огород за соседом-гражданином. «И квартира, и огород — вроде и наши, а вроде и не наши».
О политике — мы заранее договорились — не беседуем. Но, как ни коснемся какой-нибудь темы, понимаем: или надо быть честным (значит — говорить все до конца), или уж — молчать.
Черепененковых, которые прожили в Латвии двенадцать лет, зарегистрировать пока «постоянными жителями». И это для них большая удача, поскольку многим морякам-рыбакам, а также другим категориям жителей (скажем, тем, кто живет в общежитиях, или тем, кто работал в воинских частях, и даже их детям) поставили вместо квадратного штампа («постоянный житель») круглый штампик, по сути, превращавший их полностью в бесправных «временных» поселенцев. Пособия на детей «круглым» больше не платят, хоть налоги с них продолжают исправно взимать. Чтобы вернуться домой, в Латвию, из отпуска, командировки или какой другой поездки, «круглые» должны покупать так называемую «возвратную визу» за 5 долларов. Устройство на работу для «круглых» весьма проблематично. Учение — тоже.
Но и «постоянным жителям» чуть ли не ежедневно напоминают, что многие привычные права им отныне не полагаются. Скажем, к избирательной урне не допустили. Ну это ладно: ведь обещали, что уж экономические-то права никак не пострадают. Однако скоро выяснилось: при выдаче сертификатов за госсобственность (что-то вроде ваучеров) «граждане» имеют право на большее их количество, чем «неграждане». «Круглые», скорее всего, останутся просто без своей доли госсобственности, которую вместе со всеми создавали все годы, что жили в Прибалтике. На госслужбу примут только «граждан» (хотя содержит чиновников за счет налогов все население). «Гражданам» позволено в целях самозащиты вооружаться даже огнестрельным оружием, «негражданам» — только газовым.
Если бы Черепененковы (случись такое чудо!) откуда-то получили деньги на кооперативную квартиру (остальное жилье в Латвии пока приватизировать нельзя), им покупку бы не разрешили: положено это только «гражданам» и тем, кто прожил в Латвии 16 лет. Купить землю «неграждане» тоже права не имеют.
Откуда появилось число 16? Такой ценз фигурирует в проекте закона о гражданстве. Впрочем, официально объявлено, что будут установлены ежегодные квоты, через которые мизерными партиями просеют тех, кто отвечает 16-летнему цензу. Они будут стоять в очереди за гражданством десятилетиями. А те, кто еще не прожил 16 лет, не могут даже и в очередь встать— к ним пока натурализация не относится…
Вот что сказал на днях директор республиканского центра государственной службы занятости С. Блажевич в интервью деловой газете «EXPRESS»: «Количество реальных безработных у нас в скором времени может достигнуть 17—20 процентов».
— Только бы Саша не потерял работу, — беспокоится Наташа.
База тралового флота — фактически банкрот: дорого топливо, дороги лицензии на вылов рыбы. Флот начинают потихоньку распродавать. Одна надежда, что судно, где Саша старшим механиком — современное…
Наташа помогает в работе Обществу многодетных семей. Старается хоть чем-то облегчить участь тех, кто уже скатывается на «самый край». Но руки у нее опускаются, когда приходит гуманитарная помощь с надписью: «Латыши Америки — латышам Латвии». «Как мне объяснить нелатышским мамочкам, что не их детям эти коробки?»
А откройте газету «СМ — сегодня», где даны выдержки из публикаций латышской прессы о русских: якобы все они «жестоки», «дерутся и ругаются матом». Вот почему автор этих откровений «испытывает неприязнь», как он пишет, «ко всем русскоговорящим», ко всем «мигрантам», «колонистам», «оккупантам», игл попросту ко всем русским.
Спрашиваем Черепененковых: — Тяжеловато вам, ребята, может, уехать?
— Хоть сегодня — было бы куда. Нам в России хорошо, там дышится иначе, и из отпуска уезжать не хочется. Но как вы себе представляете — легко ли стронуться вот с такой оравой, как у нас? Кто там нас ждет?
— Мы об этом думали. Но пока и представить себе не можем, что туда переберемся. Мы слишком «незападные».
…Так говорят взрослые, а что дети? Двенадцатилетняя Оля:
— Я бы переехала. К бабушке в Тихвин.
…Латвийский Госкомстат дает весьма выразительные данные об уменьшении численности населения Латвии и ее главного города. За счет миграции число жителей государства уменьшилось на 47 тысяч человек. По сравнению с 1991 годом число людей, приехавших из-за рубежа в Латвию на постоянное жительство, сократилось в 2,7 раза — с 12,6 тысячи до 4,6., а количество выехавших из Латвии людей возросло в 2,2 раза — с 23,9 тысячи до 51,8 тысячи.
95 процентов людей, выехавших из Латвии на постоянное жительство, стали жителями России и других стран СНГ.
Умножат ли их число Черепененковы? Станет ли семья Саши и Наташи — латвийских «мигрантов» — новыми эмигрантами? Не знают они этого. И никто, пожалуй, за них, за таких, как они, пока не ответит.