Полувековая тайна томской могилы
Продолжается расследование судеб расстрелянных польских офицеров
Виктор КОСТЮКОВСКИЙ, «Известия»
Итак, «таинственная могила» близ станции Томск-2, в которой, по некоторым свидетельствам, захоронены польские офицеры (об этом шла речь в публикациях «Известий» в № 58, 83), следствием не обнаружена. Уточним: не обнаружена в указанном косвенными свидетелями месте, но найдена неподалеку.
Старший прокурор Главного управления по надзору за соблюдением законности в Вооруженных силах Прокуратуры РФ подполковник Анатолий Яблоков вполне мог бы сразу после следственного эксперимента «умыть руки»: в конце концов, его забота — уголовное дело № 159, так называемое «Катынское». Однако он не мог пройти мимо свидетельства коренного томича Михаила Панкратьевича Рулева.
Полвека прошло, и Рулев не может вспомнить, то ли это было в декабре 42-го, то ли в январе 43-го года. Зато все остальное отпечаталось в памяти навсегда. В тот день, вечером, он, пятнадцатилетний военный подросток, шел домой с работы. Недалеко от дома его остановил солдат: «Куда идешь? Сюда нельзя». Рулев объяснил: домой, показал дом. Солдат помялся: «Ладно, беги, только мигом». На станции стоял эшелон вагонов из тридцати-сорока, а рядом с домом Рулевых (в шестидесяти метрах, как уточнило следствие) — отцепленный от него вагон. Чуть позже из своего огорода Рулев, хоронясь, наблюдал страшную картину: из вагона баграми сгружали мертвых людей. Кто-то из них был в одежде, кто-то в одном белье.
— И были там, как мне помнится, не только мертвые, — вспоминает Михаил Панкратьевич, — ведь стоны были слышны. Вон там, совсем рядом с этим местом, стояли два дома, в одном жила старая женщина по фамилии Новоселова, ее звали «бабка Новоселиха», а в другом семья Марченко. Так и они потом рассказывали, что стон вокруг стоял. Их сейчас в живых уже нету, разве только кто-то из детей Новоселихи.
Мертвых (и живых?) скидывали в ров. Долго продолжалась эта работа, несколько часов. Судя по всему, вагон был забит телами…
— Часов в двенадцать, когда я уж спал, — продолжает Михаил Панкратьевич, — меня разбудил отец: «К тебе пришли». Пришел военный в полушубке, без погон. Спросил: «Это ты вечером домой шел? Что ты видел?» Я говорю: «Ничего не видел». Он: «Вот так и говори в случае чего, ничего не видел, и все».
Когда я расспрашивал Анну Михайловну Брагину, видимо, допустил просчет: уже в самом своем вопросе обозначил время действия 40-м годом, и старушка не возразила. Но прокурору она сказала, что дело было, как ей помнится, позже, во время войны. Стали рассматривать схему этого места, и она неожиданно показала не там, где показывал А. Рыжий, а по другую сторону железнодорожной ветки. Как раз там, где указал и Рулев. Стало быть, речь шла об одном и том же?
Теперь вернемся к воспоминаниям бывшего сотрудника НКВД Александра Ильича Рыжего. Он помнит совещание, проведенное именно в 1943 году, когда комиссар госбезопасности Петровский приказал уничтожить следы «спецзахоронения» около станции Томск-2.
— Правильно, — говорит М. Рулев, — зима ведь была, они трупы снегом закидали, а весной стало видно то головы, то руки-ноги. Жители стали возмущаться, тогда привезли сюда много пропитанных креозотом шпал и закидали.
Значит, вполне возможно, и на памятном А. Рыжему совещании говорилось именно об этой тайной могиле? Кто же в ней лежит?
— Тогда на станции много шептались об этом эшелоне, — вспоминает Михаил Панкратьевич, — в других-то вагонах живые были, так вроде бы кто-то из них крикнул, что они из Ленинграда, политические, с 58-й статьей.
А может быть, просто эвакуированные блокадники? И в тот самый вагон загружали тех, кто не вынес дороги, умер в ней? Но тогда почему понадобилось хоронить их таким таинственным образом? Ведь достаточно было подать вагон на двести метров дальше, и он оказался бы прямиком на кладбище. И почему среди мертвых были одни мужчины, разве женщины и дети легче переносили долгое зимнее путешествие в товарных вагонах?
В присутствии представителей Томского управления федеральной службы контрразведки и областной прокуратуры А. Яблоков обозначил место вероятной братской могилы деревянным крестом. Он оказался между проложенными позднее железнодорожными путями, близ угольного склада.
Беспокоит сомнение, которое высказывали активисты общества «Мемориал» Борис Тренин и Василий Ханевич: а не потеряем ли все мы интерес к этой могиле, коли там лежат не поляки? Ведь русские-то могилы времен сталинского лихолетья обнаружены во множестве, и далеко не к каждой такое внимание: тут и центральная газета, и военная прокуратура…
Впрочем, известно, что «отец народов» очень не любил некоторых своих «детей», в том числе польский народ. В 1937 году нарком внутренних дел Ежов разослал на места оперативный приказ № 00485 об операции по репрессированию членов мифической, придуманной в кабинетах НКВД организации «ПОВ» (польская организация войсковая), занимавшейся якобы шпионажем, диверсиями, террором. В приказе Ежов пеняет органам на крайне низкие «темп и масштаб» следствия: «Основные контингенты польской разведки ускользнули даже от оперативного учета (из общей массы перебежчиков из Польши, насчитывающей примерно 15000 человек, учтено по Союзу только 9000. В Западной Сибири из находившихся на ее территории 5000 перебежчиков учтено не более 1и00 человек…)». Как видим, в качестве шпионов, диверсантов Ежов рассматривал все х поляков-перебежчиков. С 20 августа 1937 года было приказано начать широкую операцию, которую трудно оценить иначе, чем геноцид поляков в СССР. Об этом свидетельствует в первую очередь поставленная самим приказом задача: «Операцию по арестам провести в две очереди:
а). В первую очередь подлежат аресту… работающие в органах НКВД, в Красной Армии, на военных заводах, в оборонных цехах всех других заводов, на железнодорожном, водном и воздушном транспорте, в электросиловом хозяйстве всех промышленных предприятий…
б). Во вторую очередь подлежат аресту все остальные, работающие в промышленных предприятиях не оборонного значения, в совхозах, колхозах и учреждениях…»
«Темп и масштаб» значительно возросли. Томский историк, член общества «Мемориал» Василий Ханевич проследил трагедию народа на примере своего родного села Белосток, основанного в конце девятнадцатого века переселенцами-поляками на севере Томской губернии. Согласно «второй очереди» ежовского приказа в нем были уничтожены практически все поляки-мужчины, от восемнадцатилетних юношей до глубоких стариков.