Таинственная могила в Томске: найден первый свидетель
Виктор КОСТЮКОВСКИЙ, «Известия»
«Свидетельство бывшего офицера НКВД: в центре Томска — таинственная могила поляков». Под таким заголовком в «Известиях» (№ 58) опубликовано изложение репортажа московского корреспондента «Жиче Варшавы» Яна Ружджиньского. К журналистскому расследованию подключился собственный корреспондент «Известий».
Напомню читателям суть изложенного в репортаже польской газеты. Побывавший в Томске корреспондент встретился с 75-летним ветераном НКВД Александром Рыжим, и тот рассказал ему, что, по некоторым свидетельствам, зимой и весной 1940 года чекисты, используя труд заключенных, выгрузили из товарных вагонов сотни или даже тысячи окоченелых трупов и захоронили их в заранее выкопанных рвах. Позднее мальчишки вроде бы находили в этих местах пуговицы от польской военной формы, фуражку-конфедератку.
Сам Александр Ильич Рыжий не был свидетелем происшедшего. Он попал в Томск только в годы войны, после ранения, и был назначен оперуполномоченным городского отдела НКВД. В августе 1943-го его пригласили на совещание, которое проводил, как ему помнится, начальник управления НКВД Новосибирской области комиссар госбезопасности третьего ранга Петровский. Он поставил перед местными чекистами задачу: уничтожить следы того «спецзахоронения», так, дескать, приказывает московское начальство. В памяти Александра Ильича сохранилась случайная оговорка Петровского о том, что там «закопаны поляки».
— Я не мог ошибиться,— говорит А. Рыжий,— потому что к полякам у меня отношение особое. Я ведь родился и вырос в Винницкой области, где жило много поляков, знал польский язык, некоторое время даже служил переводчиком в особом отделе. В 1941 году попал в татищевские военные лагеря под Саратовом, а там по соседству с нами в это время формировалась польская армия генерала Владислава Андерса. Помню, говорили, что очень не хватает офицеров. Никто ведь не знал тогда, что тысячи польских офицеров были расстреляны в Катыни.
Есть у Александра Ильича и другие свидетельства о происшедшем, конечно, устные. Местный житель Богданов рассказывал ему уже в середине пятидесятых, что сам видел процесс захоронения.
— Я ведь почему ему поверил,— говорит А. Рыжий,— он сказал мне, что потом мальчишки находили там пуговицы и фуражку, и он вроде бы их видел. А когда он мне описал все это, я и понял, что речь идет о пуговицах с польскими орлами и о форменной конфедератке. Сразу вспомнил то совещание и оговорку Петровского. И вот только теперь, когда стало известно о Катыни, думаю: а ведь не случайно же именно в 1943-м был приказ Москвы об уничтожении всех следов. Весной 1943-го немцы, обнаружили в Катыни следы этого преступления.
Мы с Александром Ильичом едем на то самое место, недалеко от железнодорожной станции Томск-2. Там довольно запущенное, типично российское старое кладбище, закрытое для захоронений двадцать лет назад.
— А потом и снесут,— вздыхает старик, оглядывая покосившиеся кресты, ржавые памятники, повалившиеся оградки.-Ну вот она, железнодорожная ветка, а точнее место показать, конечно, не смогу. Если бы не по рассказам, а сам видел...
— Может быть, расспросить жителей близлежащих домов?
— Бесполезно. Все эти домишки были построены уже потом, в основном даже после войны. А всех, кто тогда жил поблизости, переселили. Вот и Брагиных тоже.
— Дочка моя покойная вышла замуж за их сына. Они, Брагины, тоже говорили мне, что все это видели своими глазами, жили-то на краю кладбища. Анна Михайловна, сватья моя, еще жива, но ей уж 88 годков, да и боится она, думаю, ничего не расскажет.
На всякий случай спрашиваю адрес Анны Брагиной. Похоже, других свидетелей не найти.
— Как все это стало известно полякам?
— Знаете, эта история меня жгла все пятьдесят лет. Все думал: надо бы кому-то сказать. Но я служил в НКВД, сколько всяких подписок давал. Меня бы за такую болтовню в порошок стерли бывшие коллеги. Это сейчас действительно другие времена. Да и возраст мой уже такой, я свое в этой жизни отбоялся. Как-то пошел в наш томский костел, думал, расскажу ксендзу, а он, гляжу, немец. Не стал. Потом рассказал одной женщине из «Польского дома», есть в Томске такая общественная организация, а она — Ханевичу. Вот уже Василий Антонович довел до сведения генконсульства Польши в Москве. Вместе с корреспондентом «Жиче Варшавы» ко мне приезжал секретарь посольства Польши.
Василий Ханевич — историк, преподаватель машиностроительного техникума, член общества «Мемориал». По происхождению поляк. Несколько лет занимается изучением катынской истории и всего, что имеет к ней отношение. Он считает, что описанное А. Рыжим — это «Томское эхо Катыни», именно так озаглавлена его недавняя публикация в газете «Томский вестник». Логика Василия Антоновича такова: после публикации в ноябре 1992 года «Известиями» некоторых важнейших документов стало известно, что поляки в Катыни были расстреляны по решению политбюро. Стало известно, что всего решением специальной «тройки» НКВД расстреляны не 14 тысяч польских офицеров, как считалось ранее, а 21857 человек. В последние годы установлено, что 3897 человек убиты под Катынью, 6295 казнены и закопаны в Калининской (Тверской) области, 4403 — недалеко от Харькова. Место захоронения еще 7262 расстрелянных польских офицеров не известно.
Начальник управления федеральной службы контрразведки по Томской области А. Селиванов и сотрудник управления В. Уйманов в оценках осторожны. Их можно понять: логика в предполагаемых действиях чекистов 1940 года не прослеживается. Только на отрезке железной дороги от станции Тайга до Томска в пустынных болотистых местах было несколько сталинских лагерей. Если уж хотели тайно кого-то захоронить, чего бы проще — остановить поезд близ любого из них и силами тех же зэков осуществить затеянное? Вместо того повезли трупы в город, где это сделать сложнее, а уж обеспечить секретность операции практически невозможно.
— Надеюсь, вы понимаете,— сказал А. Селиванов,— что никакого проку в том, чтобы что-то скрыть, для нас нет.
Нынешние контрразведчики не ответственны за преступления сталинских чекистов, зато если их вдруг уличат в сокрытии каких-то сведений о преступлениях, получится так, будто они добровольно эту ответственность разделили. Кроме того, именно томское управление сделало для предания гласности правды так много, как, может быть, ни одно другое. Оно издало вот уже четыре тома сборника «Боль людская. Книга памяти репрессированных томичей». Это результат огромного, явно не формального, а заинтересованного труда Валерия Уйманова и других его коллег. Однако на очень многие вопросы ответов в томских архивах не найти, ведь Томской области в ту пору не было, она входила в состав Новосибирской.
Прежде всего нужны свидетели. Василий Ханевич, общество «Мемориал» и газета «Томский вестник» обратились к томичам с такой просьбой. Мы повторяем ее к читателям «Известий». Никак не обойтись без участия в расследовании официальных, государственных органов, архивов и управлений службы контрразведки. Читатели «Известий», запомнившие мартовскую публикацию, могут недоумевать: в ней же сказано, что генконсульство Польши в Москве обратилось к российской стороне с просьбой выяснить все обстоятельства дела, так неужели эта работа еще не началась? Во всяком случае, в Томское управление службы контрразведки (а с кого же и начинать?) «российская сторона», за исключением «Известий» и местного «Мемориала», по этому поводу не обращалась.
...Прежде чем покинуть Томск, я все же заехал наудачу к 88-летней Анне Михайловне Брагиной.
- Да,- сказала старушка,— я помню такой случай. Это было до войны. Мы с мужем, он на железной дороге работал, жили тогда в землянке на краю кладбища, около этой самой ветки. И как-то ночью видели: солдаты и заключенные баграми сгружали из вагона мертвых людей. Они были, помню, голые, мерзлые. Тут же их и закапывали. А кто они были такие, этого я никогда не слыхала.
Анна Михайловна Брагина — пока что единственный прямой свидетель.