«Лубянка: будет ли этому конец?»
Окончание. Начало см. № 232, 233.
В последовавшие после октябрьских событий недели в прессе и на телевидении представители верховной власти не раз говорили о том, что в госбезопасности и в армии будут произведены самые серьезные реформы.
Пошли слухи: что госбезопасность будет вновь слита с милицией, что Федеральное агентство правительственной связи и информации перейдет в подчинение Главному управлению охраны, что МБ и вовсе будет раскассировано, а в правительстве будет создана еще одна должность — вице-премьера по безопасности.
Все эти разговоры и слухи свидетельствуют только об одном: реальной программы ликвидации политической полиции и создания цивилизованного сообщества секретных служб нет. А есть желание вновь попереставлять «кубики».
Между тем никакой программы и быть не может (а если они появятся, то снова окажутся дорогостоящей фикцией) до тех пор, пока не будет определено конкретно, по пунктикам, что это, конкретное государство — Россия, с определенной формой государственного управления (сильная президентская власть с парламентом на правах законодателя) и экономического устройства (мощный государственный сектор плюс частное предпринимательство) полагает необходимым защищать; каковы наши национальные интересы (кои необходимо охранять, ибо охранять надо далеко не все) как за пределами страны, так и внутри нее.
Ибо самое главное, почему реформы в госбезопасности, толком на начавшись, провалились, заключается именно в том, что «телегу», как и принято в нашем Отечестве, пустили впереди «лошади»: не определив, куда, в каком направлении этой «лошади» надлежит двигаться, «телегу» нагрузили тем же багажом — авось никого не раздавит. К сожалению, так не получается. КГБ — это достаточно сложная система, которая создавалась и отрабатывалась на протяжении 75 (!) лет под строго определенный — тоталитарный — тип государства. Следовательно, полагать, что эту систему можно взять, перетасовать и пересадить в страну, которая декларирует демократический путь развития, по меньшей мере наивно.
Ведь сама по себе идея дезинтеграции КГБ, которую пытался осуществить Вадим Бакатин, была совершенно разумна. Суть ее заключалась в том, чтобы, во-первых, разрушить монстра — «государство в государстве», а во-вторых, разделив комитет на ряд более или менее самостоятельных ведомств, дать возможность правительству и президенту получать информацию из нескольких (а ме одного, как раньше) относительно независимых источников.
И в какой-то степени эта цель достигнута: информация от разведки, ФАПСИ и МБ вроде бы идет от каждого ведомства отдельно. Правда, не очень понятно, у кого наверху эта информация скапливается, кто ее сравнивает, анализирует, проводит селекцию, то есть кто выполняет роль Крючкова (если это один человек, и тогда это очень плохо) и потом передает президенту или премьеру.
Так что теоретически Бакатин был прав.
Но вся беда состоит в том, что практически разделить КГБ на независимые друг от друга спецслужбы нельзя. Невозможно. Это все равно, что пытаться разделить сиамских близнецов, у которых головы может быть две (в нашем случае — три), а жизненно важные органы — одни. В медицинском варианте исход один — летальный, в нашем, с КГБ,— двоякий: политический сыск, как та сфера, где чекисты особенно хорошо натренированы (а все оперативно-технические средства остались в их полном распоряжении), сохранился, а функции секретной службы (те, что и нужны были, чтобы избежать октябрьской корриды в центре Москвы) комитет выполнять толком не может. «Ума не приложу, как это разведка работает без контрразведки, контрразведка без 8-го главка (шифры и защита каналов информации — то, что сейчас входит в ФАПСИ.—Е. А.), а Служба охраны без контрразведки?» — поражался в недавнем разговоре с автором председатель КГБ хрущевской поры Владимир Семичастный.
Короче, не будем переводить бумагу, и так ясно: как взаимодействовали между собой прежние главки и управления, так и взаимодействуют, как работали, так и работают, хотя в отсутствие одного начальника и при возросшем количестве различных бумаг и согласований делают это значительно хуже. А оттого и возникает желание снова кого-то с кем-то слить, кому-то кого-то переподчинить, а в итоге — всеми способами сохранить тот КГБ, какой был.
Давайте перестанем себя тешить иллюзиями: от перемены мест слагаемых сумма не меняется, пытаться реформировать КГБ силами самого КГБ и внутри все той же порочной системы — занятие и пустое, и бессмысленное.
Если намерения ликвидировать КГБ искренни, то, строго говоря, двери Лубянки надо немедленно закрыть, опечатать и, продолжая выплачивать зарплату чекистам, заняться созданием цивилизованного разведывательного сообщества. И государству, и обществу это обойдется дешевле.
А для этого сначала необходимо определить не только задачи разведывательного сообщества, но и какими средствами государство на него располагает. Ибо секретная служба — вещь весьма дорогостоящая, и иметь то, что мы сегодня имеем, для бедной страны — роскошь.
Мне не удалось, как и при Крючкове, выяснить, каков сегодня бюджет Министерства безопасности, не говоря уже о бщджете разведки или ФАПСИ: сие по-прежнему великая тайна. А это огромные деньги: годовой бюджет только одного из научно-исследовательских институтов КГБ только одного Оперативно-технического управления (оно ныне входит в МБ) в прежние годы составлял 2 миллиона долларов, или — по сегодняшнему курсу — 2,4 миллиарда рублей.
Я не поленилась, позвонила в Вашингтон — в пресс - службу Федерального бюро расследований. Там сообщили, что бюджет ФБР на 1994 фискальный год (то есть от октября 1993-го до октября 1994-го) составляет 2 миллиарда 38 миллионов долларов — на 63 миллиона больше, чем в прошлом году. В справочнике «Мировой альманах. Книга фактов», который в США расходится тиражом несколько миллионов экземпляров, я нашла данные за предыдущие года.
Догадываюсь, что бюджет того же МБ меньше. Но хотелось бы знать: какой конкретно? И не из голого любопытства: знание расходов секретной службы и простыми налогоплательщиками, и (или) специальными парламентскими комиссиями — это одно из наиболее действенных средств контроля за подобными ведомствами: когда за каждую копейку надо отчитываться перед независимыми экспертами, тратить копейки (а подслушивание телефонов — дело дорогостоящее) приходится с большой осторожностью. Прежний Верховный Совет бюджета МБ не знал и не контролировал.
Итак, расходы подсчитали, возможности свои определили, что дальше? На этот счет существует немало точек зрения, и дело специальной правительственной комиссии, в которую, вероятно, войдут и профессионалы-чекисты, и юристы, и политологи, изучавшие опыт защиты от секретных служб в демократических странах, — решать, какой вариант для России наиболее приемлемый. Я приведу здесь лишь некоторые соображения — синтез того, о чем говорили многие мои собеседники.
Первое. Никакого Министерства безопасности (как и министерства правды или любви) быть не может. Ибо слово «министерство» предполагает контроль ведомства за определенной сферой государства, как, например, Министерство финансов контролирует сферу денежного обращения. Госбезопасность ни один сегмент государства контролировать не должна — ей пристало обеспечивать безопасность нуждающихся в том сегментов и сфер, то есть быть службой.
Второе. Коли министерства не будет, то, вероятно. встанет вопрос, кому собранные, например, в МБ, контрразведывательные и прочие иные управления переподчинить. Убеждена в том, что подчиняться они должны гражданским ведомствам, то есть тем. кого и будут призваны обслуживать. Почему это важно? Потому что в этом случае не сами генералы и полковники КГБ или МБ станут решать, от кого им защищать государственную безопасность, а гражданские лица (не политики—государственные служащие), ни зарплатой, ни званием, ни карьерой с органами не связанные. Именно они будут ставить перед контрразведчиками конкретные задачи. А вот «как» эти задачи выполнять — это уже дело профессионалов.
Отвлекусь. Да, после отставки Баранникова президент Ельцин сказал, что больше политики госбезопасность возглавлять не будут — только профессионалы. Но ведь дело не в том. что Баранников был плохим или хорошим политиком, что он был за Ельцина или против него, а в том, что позволили силовым министерствам заниматься политикой. У нас случилась путаница в понятиях. «Втягивание» армии или госбезопасности «в политику» начинается тогда, когда эта армия или эта госбезопасность принимаются самостоятельно, по собственному разумению, решать, кому им подчиниться. подчиниться ли вовсе или держать нейтралитет. Но это так, к слову.
В США Федеральное бюро расследований, на которое возложены контрразведывательные функции внутри страны и борьба с терроризмом (то. чем занимаются два управления в МБ), входит в состав Министерства юстиции. Правда, там, что существенно, Минюст возглавляет генеральный прокурор, или — если перевести точно — Генеральный поверенный (президента в делах юстиции). Существует точка зрения, что контрразведку в части ее борьбы с иностранными спецслужбами, равно как военную контрразведку и даже разведку, следует передать в ведение Совета безопасности при президенте, который будет координировать деятельность этих спецслужб.
Специалисты считают, что прокуратуре должны быть переданы управления слухового контроля и наружного наблюдения МБ, с тем чтобы вольный доступ к оперативно-техническим средствам был надежно перекрыт, и службы подглядывания и подслушивания перестали бы, по разумению чекистов, подглядывать и подслушивать за обычными гражданами и политиками, а использовались — с предварительной, конечно, санкцией прокурора или суда —- для борьбы с преступниками, вне зависимости от того, какой пост эти преступники занимают. Между прочим, в тех же Соединенных Штатах существует целый перечень признаков, по которому может быть истребовано разрешение па прослушку телефона — одного подозрения, что имярек нарушил закон, мало, нужны совершенно определенные доказательства.
Читатель может спросить: а кто же будет заниматься политическими партиями и движениями, которые, не дай Бог, вновь станут формировать отряды боевиков? Боевиками — Управление по борьбе с терроризмом, в чьем бы ведении — Минюста или Генпрокуратуры — оно ни находилось, а политическими партиями и движениями— Минюст, который политические и общественные организации регистрирует, имеет их документы и уставы, обладает правом посещать собрания этих организаций и прекращать их деятельность в случае, если они нарушают Конституцию и закон. Равно как будет иметь право давать задание Управлению по борьбе с терроризмом в случае, если в распоряжении министерства окажутся соответствующие факты.
В целом ряде стран секретные службы образованы и при других — необязательно правоприменительных — ведомствах. Например, при министерстве финансов. Есть что защищать и нашему Министерству промышленности в той части, когда это касается охраны интересов государственных предприятий. В Управлении экономической контрразведки МБ по этой части накоплен огромный опыт.
Главное, не надо бояться, что секретных служб у нас будет много. В США функции КГБ исполняют 28 различных управлений, бюро, агентств и организаций. Замечательно сие положение тем, что большинство этих спецслужб кормятся с одной кухни — из государственного кармана. А потому самым пристальным образом следят друг за другом и сообщают о нарушениях закона конкурентами в специальную комиссию конгресса. Что грозит большими неприятностями, включая сокращение государственных субсидий.
Потому, кстати, не дай Бог, если власти решат объединить Управление по борьбе с организованной преступностью МБ с милицией. Нам, гражданам, будет только спокойнее жить, если две разные службы, подчиненные обязательно разным ведомствам, будут оберегать нас от бандитов и мафиози.
Третье. Немало людей в нашем Отечестве занимает вопрос о том, что будет с архивами политической полиции, содержащими информацию о его негласных помощниках — о стукачах.
Кажется разумным, чтобы были приняты как минимум две превентивные меры. Во-первых, закрыть эти архивы и доступ к ним разрешить только по личному указанию Генерального прокурора или председателя Верховного суда. Во-вторых, потребуется, видимо, специальный указ президента России, освобождающий всех информаторов, завербованных по политическим мотивам, от каких-либо обязательств перед государством и специальными службами, и под угрозой судебного преследования воспрещающий комитетчикам дергать свои жертвы. Дальнейшую судьбу архивов, вероятно, решит Государственная Дума, которой также предстоит заняться созданием правового пространства, в коем будут работать секретные службы. Ибо законы, принятые прежним парламентом, по большей части ориентированы на вчерашнее положение и место политической полиции в государстве.
Совершенно очевидно, что члены Государственной думы, Совета Федерации и сотрудники администрации президента должны пройти соответствующую проверку, которая гарантировала бы, что их действия не могут быть скорректированы (путем шантажа) бывшими или нынешними сотрудниками Лубянки. Это неправда, что подобная мера нарушает права человека,— имярек может отказаться от такой проверки, но в этом случае ему, наверное, будет более удобно работать в коммерческой структуре, где проходить через чистилище не надо. Что поделаешь: у политиков нет частной жизни — потому они в цивилизованном мире и декларируют свои доходы, потому и не защищены от фотокамер у себя дома. Таковы профессиональные издержки. Но если на этот шаг не пойти, мы вновь окажемся свидетелями и сенсационных скандалов, особенно накануне принятия важных политических решений, и неожиданных изменений взглядов у выбранных нами депутатов, как это было в прежнем Верховном Совете. «Иной раз смотрю на наших российских парламентариев,— говорил мне зимой девяносто первого один из крупных комитетских начальников,— и столько там вижу наших...».
Когда Вергилиюса Чепайтяса — одного из наиболее известных литовских политиков, разоблаченного как агента КГБ,— спросили, что он чувствует, когда вся республика знает, что он был информатором по кличке «Юозас», Чепайтис ответил: «Я первый свободный человек в Литве». И был прав.
Недавно скандал произошел и в парламенте Украины. «Наш КГБ начал серию хорошо продуманных провокаций против членов демократической фракции парламента, — рассказывал известный в прошлом правозащитник (7 лет лагерей) и член сейма Украины Генрих Алтунян.—Своих самых ценных агентов они берегут и используют для выражения «чаяний народа» и блокировки реформ в законодательных и исполнительных органах власти».
...Попугаи, что продаются в зоомагазинах, тоже боятся вылетать из клетки, но ведь на то они и попугаи...
Наконец, еще одна проблема. Понятно, что в случае ликвидации политической полиции немало чекистов — не только в МБ, но и в разведке, и даже в ФАПСИ (а реформ и ям не избежать) — останется не у дел.
Сегодня в Министерстве безопасности России, не считая 200 тысяч пограничников, трудятся около 137 тысяч человек. Или один сотрудник МБ на каждые 1085 жителей России, включая грудных младенцев и стариков. Для сравнения: в США на одного фэбээровца приходится примерно 7800 граждан. При всей относительности подобных сопоставлений разница, как говорится, ощутимая. Сколько сотрудников в ФАПСИ, в разведке или в Главном управлении охраны — опять же тайна. Однако, по некоторым данным, все управления бывшего КГБ (вместе с пограничниками) насчитывают около 500 тысяч человек (один на каждые 297 граждан). В прежнем Советском Союзе, где, кроме России, было еще 14 республик и жило в два раза больше народу, в Комитете государственной безопасности работало около 700 тысяч сотрудников.
Так вот деньги, которые высвободятся после сокращения этой армии людей, невозможной для такой страны, как Россия, где 67 процентов населения живет за чертой бедности, должны пойти на меры по социальной защите чекистов и их семей. Не говоря уже о том, что сам процесс ликвидации политической полиции и создания секретных служб потребует немалых расходов.
Думается, что правительству придется издать соответствующие указы, согласно которым сотрудники, уволившиеся из МБ и других служб, должны будут иметь возможность получить кредиты — безвозмездные или под минимальный процент — для создания собственных частных сыскных бюро, служб охраны, консультационных агентств, фирм по защите каналов информации банков, коммерческих предприятий и прочих иных бизнесов с соответствующими льготами в налогообложении. Не исключено, что такие агентства придется создавать и самим властям. Сегодня немало офицеров МБ хотели бы покинуть свои кабинеты на Лубянке. Но лучшим месяцами не дают уволиться, худшие... Самое глупое, что мы можем сделать, — это загнать в подполье, в мафиозные структуры и бандформирования этих высокопрофессиональных в своем деле людей, умеющих управляться с новейшей спецтехникой, и хорошо владеющих оружием. Со всех точек зрения — и с финансовой, и с политической и, исходя из морального здоровья общества—ликвидация политической полиции обойдется нам много дешевле, нежели ее сохранение.
«КГБ не организация, которую можно улучшить или ухудшить,— писал еще один известный правозащитник и, естественно, многолетний лагерник Лев Тимофеев.— КГБ — это состояние общества, болезнь общественной совести. Общество выздоровеет только тогда, когда КГБ будет уничтожен».
Хочу дать совет тем, кого, как мою коллегу, попытаются вызвать на Лубянку и предложить наладить негласное сотрудничество. Перестаньте бояться чекистов. Политическая полиция всегда питалась и питается нашим страхом. Хотя в КГБ работает немало лично мужественных людей, сама идеология ведомства — труслива. «Александры Сергеевичи» боятся огласки, боятся, когда им сопротивляются.
И второе замечание. Я понимаю, какой гнев вызовет на Лубянке эта статья: «Опять журналист лезет с советами, что делать с КГБ».
Отвечу. Функция журналиста — исполнять конституционное право людей знать. В том числе и знать, что происходит в органах государственной безопасности. От того, сохранится ли политическая полиция, или она будет все-таки ликвидирована, зависит и наше будущее, и, что неизмеримо важнее, будущее наших детей.
А потому я спрашиваю вновь, как спрашивала почти четыре года назад в статье в «Московских новостях»: «Лубянка»: будет ли этому конец?