Призрак бродит по России, призрак конституционного кризиса…
События и публикации 12–13 октября 1992 года комментирует обозреватель Андрей Жданкин*
Начну с информации, опубликованной в «Российской газете» о дате проведения VII Съезда народных депутатов Российской Федерации – 1 декабря 1992 года. В утвержденной повестке, само собой, критика реформ, стыдливо названная как «О ходе реформ в Российской Федерации», поправки и изменения в тексте Конституции, выборы судей Конституционного суда.
На деле, кто не помнит, съезд, обнаживший огромную пропасть и непримиримые противоречия между депутатским корпусом и исполнительной властью, получился очень длинным – две недели – с 1-го по 14 декабря и фактически положил начало конституционному кризису 1992-1993 годов, кульминацией которого стали октябрьские события 1993-го и расстрел Белого Дома.
Первые несколько дней съезда, которые Виктор Шейнис в своей книге «Взлет и падение парламента» очень точно называл «Судилищем», как и ожидалось, депутаты посвятили жесточайшей критике действий правительства и конкретно Гайдара. Завершилось «Действие первое» (опять же – по Шейнису) эффектной дракой. После чего Съезд подавляющим большинством голосов выразил недоверие правительству Гайдара. Тут уже не выдержали нервы у президента. 10 декабря последовало резкое выступление Ельцина, обвинившего депутатов в попытке коммунистического реванша, после чего он призвал своих сторонников покинуть Съезд и сорвать его работу.
Как раз в один из тех дней, помню, разговорился с московским корреспондентом одного из западных агентств – то ли Reuters, то ли – тогда еще здравствовавшего UPI. Обсуждали съезд, его возможные последствия и перспективы Бориса Николаевича на сохранение власти. «Странные вы люди – русские, – сказал он. – Вы сами выбрали президента. И вы же сами выбрали таких депутатов, которые теперь готовы «съесть» этого президента. Где логика? Что делать будете, если Ельцин проиграет?» Я попытался отшутиться: «У нас свой путь, неповторимый. Еще Ленин говорил: «Мы пойдем другим путем!» Цитированием вождя мирового пролетариата я моего визави вогнал в ступор, но, на самом деле, было немного обидно: опять в глазах всего мира мы выглядим дураками…
Правда, на следующий день состоялись переговоры между Ельциным и Хасбулатовым при посредничестве председателя Конституционного суда Валерия Зорькина, и на них договорились о процедуре назначения нового главы правительства.
Эта процедура была очень сложная. Сначала депутаты могли выдвинуть какое угодно количество кандидатур на пост премьер-министра. Потом Ельцин выбирал пять из этих кандидатур и выносил их на голосование Съезда. Своим голосованием Съезд должен был выбрать три кандидатуры, а уже из этих трех Ельцин и выбрал бы кандидатуру премьера. По итогам голосования первое и второе места поделили между собой вице-премьер Виктор Черномырдин и бывший глава Совета безопасности Юрий Скоков. Гайдар занял третье место, потому его президент предлагать не стал и остановил свой выбор на кандидатуре Черномырдина, которого утвердили со скрипом, а в отместку приняли поправки в Конституцию, ограничивающие полномочия президента. Ну и заодно направили обращение в КС по поводу незаконной ратификации Беловежского соглашения Верховным Советом 12 декабря 1991 года.
Кстати, к вопросу о выборе, о котором я писал в прошлом обзоре – выступая на открытии съезда, Егор Тимурович произнес фразу, точно описывающую ситуацию тех дней:
«Реальная дилемма, которая стоит сегодня перед нашим обществом, к сожалению, гораздо более тяжелая и более драматичная, чем выбор между американской и скандинавской моделями… Сумеем ли вытащить нашу страну из слаборазвитости… или все-таки инерция спада, инерция развала потащит нас дальше вниз…».
Однако до всех этих событий России предстояло прожить еще почти два месяца. А пока, как писали «Известия», «Россияне уезжают на работу за рубеж»:
«Около 100 тысяч граждан России самостоятельно выехали на работу за рубеж. Об этом сообщил начальник управления по делам трудящихся-мигрантов министерства труда России Владимир Волох. Социологические исследования, проведенные пo заказу министерства, показывают, что примерно 1,5 миллиона граждан готовы отправиться на работу за границу, а еще 4-5 миллионов «всерьез рассматривают» эту возможность».
Увы, за прошедшие двадцать лет ситуация только ухудшилась. На сегодня даже официальная статистика выглядит удручающей – страну ежегодно покидают до 150 тысяч человек. Общее число граждан, уехавших из России за последние десять лет, приблизилось к полутора миллионам. Замечу – подавляющее большинство этих людей – активные, инициативные, трудолюбивые, креативные, как сейчас модно говорить, готовые рискнуть и приложить свои умения и способности в чужой стране.
К слову, в тех же «Известиях» информация об очередном «приобщении» россиян к прелестям забугорной жизни – «В России появился банкомат». Первый в России банкомат по выдаче наличной валюты по кредитным карточкам был торжественно включен 12 октября в московской гостинице «Метрополь». Его обслуживает московский Мосбизнесбанк. Банкомат исправно выдавал доллары, а любопытствующие ходили смотреть на него как на музейную редкость, или просто как на диковину. Ибо, карточками тогда пользовались мало, долларового «пластика» было и того меньше. А уж предприятий, где эти карточки можно было «отоваривать», вообще в Москве можно было пересчитать по пальцам. Пара гостиниц и несколько дорогих ресторанов и магазинов.
У меня первая карточка, к слову, не кредитная (хотя, все пластиковые карточки тогда называли кредитными), а дебетовая появилась году в 1996-м – от ныне почившего в бозе СБС-Агро. Обзавелся я ею больше для престижа, чем из соображений необходимости. И даже тогда вопрос о том, где ею расплачиваться, был все еще весьма актуален: те, кто принимал карточки, позиционировали себя как «вип-заведения», а потому в ценах особо себя не сдерживали, более того, еще дополнительно удерживали 2-3 процента за то, что платишь не наличными…
А еще прочитал в «Российской газете» заметку Владимира Губарева «Харитон уходит» – об уходе одного из величайших физиков страны Юлия Борисовича Харитона с поста научного руководителя Ядерного центра в городе Арзамас-16. «Того самого центра, место которого он выбирал. Того центра, где под его руководствам работали Сахаров и Зельдович, десятки знаменитых физиков и конструкторов. Того центра, где была создана первая атомная бомба и водородная бомбы и десятки других «изделий», которые превратили нашу Отчизну в мощную ядерную державу, великую державу, обеспечивавшую мир на планете во второй половине ХХ века. Того центра, равного которому пока еще нет на Земле, потому что в истории науки более не найдешь примера, когда с минимальными средствами и в кратчайшие сроки были решены проблемы, казавшиеся непреодолимыми, почти фантастическими…»
Сейчас город называется Саров, а Ядерный центр, или КБ-11 – Российский федеральный ядерный центр «Всероссийский НИИ экспериментальной физики».
Как раз, когда читал эти строки, позвонил коллега-журналист, в прошлом – физик. Я его спрашиваю: а знаешь, кто такой Юлий Харитон? Он отвечает: «Не только знаю, но и общался лично». Пришлось уговорить его написать пару строк в дополнение к этому обзору.
«Вспоминаю, как однажды попал в Арзамас-16. Было это в 80-х годах прошлого столетия. Мне 24-летнему, фактически, мальчишке, предстояла суперсекретная командировка. Ни о цели поездки, ни о месте, куда меня посылали, я не имел права говорить даже самым близким. Перед командировкой КГБ проверяло меня на благонадежность несколько месяцев, при том, что к тому времени у меня уже была 2-я категория допуска к секретным документам. Но самый «детектив» был, как теперь модно говорить, «с логистикой»: я пришел на Курский вокзал, обратился в кассу, на которой не было никаких опознавательных надписей. Сказал, что мне нужен билет до станции Берещино, назвал фамилию. Кассир сверилась со списком, который был у нее. Моя фамилия, к счастью, там оказалась. Уже в вагоне я, как меня проинструктировали, сказал проводнику, что «еду до конца». Он понимающе кивнул. В четырехместном купе я был один. Сколько ехали – уже не помню. Помню, что вдруг поезд остановился. Я выглянул в окно: вокруг – поле и больше ничего. Вагон отцепили, поезд ушел, а нас стали проверять пограничники. Делали это долго, основательно. В итоге, вагон прицепили к тепловозу и нас ввезли в город. Свои впечатления от самого Арзамаса-16-го описывать не буду, скажу только, что ощущение было, будто попал за границу – другие люди, другая атмосфера, другие отношения. Ну и, как ни крути, другая экономика: город снабжался на уровне Москвы – купить можно было все, без очереди и очень дешево. Даже копченую колбасу и бельгийские джинсы. Главное же впечатление было от мимолетного, практически минут на 5, общения с Юлием Борисовичем. Представьте, что испытал бы выпускник филфака, если бы ему представилась возможность лично увидеть и переговорить, ну, например, с Чеховым или Буниным или Толстым. Вот точно то же самое переживал и я. О том, кто такой один самых секретных людей в стране Юлий Харитон, я знал по роду работы. О том, что он, фактически, и есть «наше атомно-водородное всё», я тоже знал. Но живьем никогда не видел. Зашел я к нему в кабинет не один, а с начальником одного из отделов, сопровождавшим меня. (К слову, только потому, что я видел «живого Харитона», мне, как намекнул потом наш начальник первого отдела, добавилось лет пять, а то и все десять, «невыезда».) О чем мы говорили, рассказывать не буду. Тема была сугубо рабочая. Но вот ощущение, что ты прикоснулся к легенде, осталось до сих пор. Даже сейчас, когда мне почти 50, и нет во мне уже того мальчишеского энтузиазма и гиперэмиоциональности, да и за время работы журналистом пришлось пообщаться со многими самыми разными людьми, я все равно с благоговением вспоминаю этого человека и наш короткий диалог.Когда шел к нему, ждал встретить кого-то большого, основательного, скажем так, фундаментального. Хозяин же кабинета оказался худощавым, подвижным человеком с очень лукавым и очень умным взглядом. И было ощущение, что этот человек – не от мира сего. Что кроме науки ему ничего не интересно. И еще подумал, что теперь знаю, кого имеет в виду сугубо русское определение «интеллигент», аналогов которому нет в других языках. Смешно было бы просить у человека, даже имя которого тогда было засекреченным, автограф. Хотя, очень хотелось. Но цена подписи Юлия Борисовича в те годы зашкаливали за все мыслимые и немыслимые миллионы и миллиарды.Уже когда я вернулся домой, коллеги просили рассказать поподробнее о нем. А я мог воспроизвести только свои эмоции… К слову, понятие «интеллигент», как видно, было присуще всем руководителям РФЯЦ. В конце 90-х я брал интервью у Виктора Михайлова – заместителя министра по атомной энергии. Я тогда не знал, что одновременно он был научным руководителем ВНИИЭФ и занял эту должность сразу после Харитона. Впечатление от общения с этим умным, проницательным и разносторонним человеком были самые положительные. И после этого интервью я тоже подумал: вот, ведь, трудные времена, но остались еще в стране интеллигенты…»
После своего ухода с поста научного руководителя КБ-11 Юлий Борисович Харитон оставался почетным научруком ВНИИЭФ еще 4 года – вплоть до самой своей смерти. Похоронили его на Новодевичьем кладбище.
К 100-летию со дня рождения Юлия Борисовича в 2004 году была выпущена почтовая марка. Начиная с этого же года, в Сарове проводятся «Школьные харитоновские чтения». Бюст Харитона установлен в Санкт-Петербурге на Аллее Героев Московского парка Победы.
Андрей Жданкин. Профессиональный журналист. Окончил Московский государственный университет имени Ломоносова. В 1991 году – обозреватель «Российской газеты». После августовских событий (ГКЧП) – официальный пресс-секретарь Государственной комиссии по расследованию деятельности органов КГБ в путче, образованной указом Президента СССР М.Горбачева (комиссия С.Степашина). После «Российской газеты» (пунктирно) – еженедельник «Россия», «Совершенно секретно», несколько журналов «с нуля», участие в избирательных кампаниях федерального уровня.