September 3, 2022

Процесс, который все еще продолжается

События и публикации 4 сентября 1992 года комментирует обозреватель Игорь Корольков*

В этот день двадцать лет назад «Независимая газета» под рубрикой «История» опубликовала чрезвычайно интересный материал. Он состоит из трех частей: статьи нидерландского историка Марка Янсена, архивной подборки 1922 года Ярослава Леонтьева, члена редколлегии газеты «Революционная Россия», и вступительного слова профессора Владлена Сироткина, заместителя главного редактора «Дипломатического ежегодника». «Первый показательный» – так называется этот общий труд, основу которого составляет, конечно же, работа нидерландского историка.

Речь идет о знаменитом судебном процессе, который был организован Лениным над его политическими противниками – социал-революционерами. Непосредственные организаторы процесса – Николай Бухарин и Карл Радек. Председателем суда был назначен Георгий Пятаков. Обвинителем – матрос Крыленко. В Колонном зале Дома союзов на скамье подсудимых 22 человека, среди которых Абрам Гоц, Сергей Морозов, Ефрем Берг. Гоц – член ЦК ПСР, за участие в первой русской революции восемь лет отбыл на каторге, в 1917-м – один из руководителей Петроградского Совета и ЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов. Морозов – рабочий, участник боев на Красной Пресне в декабре 1905 года, входил в Московское бюро ПСР. Берг – рабочий-электрик, председатель Петроградского Собрания уполномоченных фабрик и заводов – оппозиционного большевикам рабочего движения в первой половине 1918 года.

По замыслу Ленина процесс должен был стать «образцовым, громким, воспитательным». Единственное, что удалось, так это сделать его громким. Весь мир следил за беспрецедентным по тем временам шоу: победившая партия, РКП(б), обвиняла партию своих оппонентов, партию социал-революционеров. В то время большевики еще хотели сохранить лицо перед Западом, играли в демократию, пытались использовать международные правовые нормы для осуждения группы эсеров как террористов. Защищала обвиняемых международная общественность в лице II (Социалистического) Интернационала и нанятых им адвокатов.

Накануне процесса в ходе берлинской встречи представителей Коммунистического и Социалистического Интернационалов Бухарин пообещал, что суд будет объективным, а главное – смертную казнь к осужденным не применят.

В защиту эсеров выступили Максим Горький, Анатоль Франс, Ромен Ролан, Герберт Уэллс, Бернард Шоу, Мария Кюри, Альберт Эйнштейн, Фритьоф Нансен и многие другие ученые, литераторы, деятели культуры.

«Во имя человечества, – писал в телеграмме Анатоль Франс, – во имя высших интересов всемирного пролетариата не прибегайте по отношению к Вашим политическим врагам к действиям, которые могут быть истолкованы, как акт мщения. Вы можете таким образом нанести непоправимый вред великому делу освобождения трудящихся всего мира».

Среди адвокатов, защищавших эсеров, были такие видные люди, как Эмиль Вандервельде, бывший член бельгийского правительства национальной обороны, Теодор Либкнехт, брат Карла Либкнехта, возведенного коммунистами в ранг мученика, Курт Розенфельд, в свое время защищавший Радека, когда того арестовали в Берлине в 1919 году. Этим господам не позавидуешь. Они не знали, куда ехали. Мало того, что коммунистическая пресса каждый день обливала их помоями, путь адвокатов в Дом союза пролегал сквозь хорошо организованную беснующуюся толпу. Иностранцев оскорбляли, били древками плакатов, в них плевали.

Судебный процесс был фарсом. Он должен был лишь оформить то, что уже было решено. Подсудимых и их защитников не знакомили со стенограммами заседания, а пригласить собственных стенографистов запретили. Суд отказался предоставить защите право допуска к документам государственных архивов, что было позволено обвинителям. Каждый запрос от лица защиты отклонялся. Суд систематически лишал обвиняемых и их защитников права голоса. Но главное – фактически не признавал так называемого Берлинского соглашения, на котором представители трех Интернационалов, обсуждая возможность проведения Международного конгресса рабочих партий, получили некоторые гарантии проведения процесса над эсерами, в том числе не применение к ним смертной казни.

Западные адвокаты, пишет Марк Янсен, были загнаны в угол и деморализованы. Их забрасывали гнусными резолюциями фабрик и институтов, которые адвокатам вручали здесь же, в зале суда. Их миссия теряла всякий смысл. Адвокатам ничего не оставалось, как покинуть Советскую Россию. Но это им удалось не сразу – только после объявления 24-часовой голодовки.

Тем не менее, именно благодаря адвокатам мир увидел не только страну, в которой не имеют представления о том, что такое разделение властей на законодательную, исполнительную и судебную, но и в которой уже не действуют ни юридические, ни нравственные законы, принятые в цивилизованном мире. Эти нормы были объявлены буржуазными и преданы анафеме.

Несмотря на обещание большевиков в Берлине не применять к арестованным смертной казни, 12-и из них все-таки был вынесен именно такой приговор. Но под давлением международного протеста ВЦИК вынужден был приостановить исполнение приговора. Все отправились в лагеря или ссылку.

Последнее слово подсудимого Ефрема Берга:

«Я рабочий. Моя роль незначительна и случайна. Но я благодарю за честь, оказанную мне привлечением к этому процессу. Казалось бы, что мне, как рабочему, после Октября место с вами; но я – старый рабочий: я сразу понял, что сулит Октябрь и еще 18 апреля и 3-5 июля (1917 года) мне было ясно, к чему ведут большевики; уже тогда в Петроградском Совете, на митингах и рабочих собраниях я не раз говорил о том, какую опасность для революции готовите вы… Советская власть всей своей дальнейшей политикой показала, что мы были правы. …даже Советы рабочих и крестьянских депутатов… разгонялись вашими… штыками. Так были разогнаны Советы в Ташкенте, в Шуе, Совет крестьянских депутатов Московской губернии, Совет безработных в Калуге, Совет рабочих депутатов в Ярославле. Мало того, когда рабочие приходили к вам требовать хлеба – вы их расстреливали… Так было в Кинешме, Туле, Колпине… Посмотрим, как вы относились к простым политическим демонстрациям пролетариата. Вы на них тоже отвечали применением полицейской силы, отвечали пулями. Так была расстреляна 5 января (1918 г.)В Петрограде и в Москве демонстрация в честь Учредительного собрания. Так в Сормове было разогнано вооруженной силой делегатское собрание рабочих всей поволжской промышленности».

Берг умер в ссылке.

Последнее слово Сергея Морозова:

«К вашему приговору, который вы собираетесь вынести, вернее, который уже вынесен Центральным комитетом вашей партии, я отношусь с величайшим равнодушием, чтобы не сказать презрением… Вашим врагом я был, есть им и останусь. И если мне суждено еще быть на воле, мои небольшие силы будут отданы… на борьбу за свободу народа, против вас, его угнетателей и поработителей».

Морозов вскрыл себе вены в Лубянской тюрьме.

Последнее слово Абрама Гоца:

«…С прокурорских скамей все возражения против нас заканчивались обычно одним торжествующим припевом, одним ликующи рефреном: «а победители – мы!» «Мы вас разбили в открытом бою и теперь судим по праву победителя».
Я не знаю, насколько ценен этот аргумент перед лицом истории. История часто судит и жестоко судит победителей! Но в разрезе сегодняшнего дня этот аргумент звучит убедительно и полновесно. И ему мы можем противопоставить сейчас только сознание своей морально-политической правоты того дела, которому мы служим, которому мы отдали все свои силы, за которое мы боролись всю свою жизнь».

Гоц умер в заключении.

Показательный процесс, организованный Лениным, имел далеко идущие последствия. Он стал одной из главных причин, которая не позволила объединиться коммунистам и социалистам для совместной борьбы с зарождающимся фашизмом.

Процесс над эсерами положил начало чисто советскому ноу-хау – многим другим показательным процессам: над «шпионами» и «вредителями», над троцкистами и законспирированными меньшевиками, над высшим офицерским составом Красной армии и учеными-историками… В этих процессах формировалось советское правосудие и новая мораль. Именно они погубили практически всех, кто организовывал и участвовал в том, самом первом, показательном, процессе.

Новое правосудие и новая мораль так въелись в плоть и кровь общества, что и сегодня мы пожинаем их плоды. Уже нет тех масштабов, но прежними остались подходы. Суд над Ходорковским мало кто воспринимает как наказание бизнесмена за неуплату налогов. Большинство понимают: это наказание за политические амбиции.

Вряд ли у кого-то есть сомнения относительно того, почему правоохранительные органы так тщательно шерстят именно депутата Государственной думы Гудкова. Не выступай он с критикой первых лиц государства, был бы другом «Единой России», этой нравственной правопреемницы ВКП(б)–КПСС.

Это все сигналы, которые власть подает обществу: как надо себя вести правильно. Выходить на митинг в поддержку новой руководящей и направляющей – правильно. Устраивать сборище с критиканскими лозунгами в отношении дуумвирата – в корне неверно!

Это против них, несогласных, сегодня принимаются законы, ужесточающие правила проведения. Такие правила опасны для инакомыслящих, но совершенно безобидны для лояльных и преданных.

Чувствуется, что хотелось бы большего – размаха, революционной суровости, свободы от юридических пут. Но… Время не то. А, видимо, жаль!

Игорь Корольков. Работал в «Комсомольской правде», «Известиях», «Российской газете» (1991 год), «Московских новостях». Специализировался на журналистских расследованиях. Лауреат премии Союза журналистов России и Академии свободной прессы.

Источник