Президент не Гамлет
Он — флейта, и аппарат знает, как на ней играть
Непредсказуемость действий нынешнего президента России уже вошла в поговорку, и многие видят в этом его сильную сторону как политика: неожиданные ходы сбивают оппонента (или противника) с толку, позволяют держать инициативу в своих руках и в конечном итоге обеспечивают победу.
Вообще говоря, мировая политика ценит сегодня предсказуемых государственных лидеров, но в период национальной смуты и нестабильности, может быть, непредсказуемость и хороша, полезна и эффективна. Однако опыт нашей политической жизни, на мой взгляд, скорее доказывает предсказуемость Бориса Ельцина, даже более того — запрограммированность его действий, направленное движение к цели.
Говорят, Ельцин не понимает, какую Конституцию разработали для России, это окружение «делает царя», а демократически настроенный претендент в «конституционные монархи» сопротивляется. Нет, не получается такой вывод.
Вот цитата из ответов Бориса Ельцина на вопросы газеты «Известия» (16. 11.93 г.): «Не буду отрицать, полномочия президента в проекте действительно значительные д как бы вы хотели? В стране, привыкшей к царям или вождям; в стране, где не сложились четкие группы интересов, не определены их носители, где только-только зарождаются нормальные партии; в стране, где чрезвычайно слаба исполнительская дисциплина, где вовсю гуляет правовой нигилизм, — в такой стране делать ставку только или главным образом на парламент? Да через полгода, если не раньше, люди потребуют диктатора. Такой диктатор быстро найдется, уверяю вас. И, возможно, в том же парламенте».
Все осознанно, все целенаправленно. Правда, неверие в эффективность принципа разделения властей здесь становится догмой, а стереотип восприятия России как оплота царистской или вождистской (то есть недемократической) тенденции — аксиомой. И соответственно все «сдержки и противовесы» формируются так, чтобы подтвердить аксиоматичность «аксиомы», ибо диктатура парламента — это реально, а диктатура вождя — нереально. Почему нереально? Ответа нет.
Не раз уже Борис Ельцин использовал сходные приемы в разрешении тех или иных политических конфликтов. Последний пример — игривая интрига с назначением, отменой и, оказывается, не отменой досрочных президентских выборов 12 июня будущего года. Тут и зондирование общественной реакции, и предвыборная пропаганда, и выявление верных и неверных в окружении (первые — кто сразу же согласился с отказом от досрочных выборов, вторые — кто покритиковал это решение, промолчавшие — «темные лошадки». Пока). Совершенно аналогичный ход был предпринят 20 марта сего года, по наиболее логичной версии, восходящей к правительственным кругам, этот предреферендумный маневр имел не только ближнюю перспективу — 25 апреля, но и дальнюю — 21 сентября.
Такая просчитанность действий на много месяцев вперед (вспомним, как осенью прошлого года Борис Ельцин в телеинтервью погрозил пальцем парламенту со словами: этого я народным депутатам никогда не прощу! Другое дело, что и депутаты осознанно шли к импичменту, да оказались менее удачливыми в своих замыслах) делает из Бориса Ельцина действительно одного из крупнейших политиков XX века (в России уж точно). Но именно политика — в смысле человека, стремящегося завоевать власть (см. блестящее восхождение к кремлевским высотам от осеннего унижения 1987 года) и удержать ее. Не получается с другим — с умением через власть решать или по крайней мере «снимать» стоящие перед обществом и государством конкретные проблемы. Здесь ни один прогноз не сбылся, ни одна затея не доведена до конца, ни одна реформа не получилась. Что-то, естественным образом, совпадало с прогрессивной и объективной реформаторской тенденцией, что-то самым диким образом противоречило ей, но ничто четко не прогнозировалось, а там, где прогнозировалось, не сбывалось.
Хорошо это или плохо? Конечно, плохо, но это — есть. С этим мы будем жить ближайшие годы. Люди жили и в худшие времена, поэтому важно не падать духом, а жить своей политической жизнью, пытаясь обыграть абсолютную власть на ее же поле, в рамках тех правил, которые хоть и меняются ггочти каждый день, но все-таки меняются в рамках одной стратегии: нет бога, кроме Аллаха, а Магомет — пророк его. По-нашему говоря: нет президента, кроме Ельцина, а аппарат — пророк и опора его.
Здесь-то ведь и главная опасность. Если вчера в телеразговоре с Эльдаром Рязановым Ельцин признался, что ему приходится часто отзывать уже подписанные указы, дабы не совершать ошибок, то это доказывает не столько гениальность и решительность президента, сколько анонимную гениальность аппарата, который при разгромленных Советах и ликвидированной КПСС остается по повадкам и советским, и коммунистическим, и, как всякая тонко организованная бюрократическая машина, раньше отдельных своих чиновников приспособившимся к демократическим веяниям эпохи.
Аппарату нужен президент, который не станет аппарат ломать. Следовательно, взвалив на президента (по Конституции) наибольшую ответственность — то есть ответственность монаршью, можно сделать его, президента, поистине беззащитным и бездеятельным. Если ты решаешь все и отвечаешь за все, ты не можешь ничего реально, кроме как быть смещенным на очередных выборах, если аппарат за тебя не вступится.
Вот в чем совпали «о времени и пространстве субъективные интересы Бориса Ельцина как властолюбивого человека и аппарата как властолюбивого механизма. Великая чиновничья революция, победившая в октябре 1993 года в России, использовала предсказуемость Бориса Ельцина как политика на все 100%. Теперь аппарат переваривает вновь отвоеванную власть и богатства, не считаясь с тем, что и российские граждане уже имеют некоторые претензии на свою часть собственности и свою часть свободы. Борис Ельцин хотел стать верховным арбитром общества, а стал лишь верховным арбитром аппарата, забыв о том, что это не одно и то же.
Общество, конечно, выдерживало и не такое, но при этом прозябало и хирело. Однако сегодня оно уже способно не только сопротивляться, но и побеждать. Вот почему у нас есть перспективы, вот почему нужно идти на любые выборы. Вот почему нельзя только одно: сдаваться на милость победителя. Тем более что победитель (аппарат) заглотил такой громадный кусок, которым уже поперхнулись и монархия, и коммунистическая диктатура. А ограничился бы частью — глядишь, и выжил бы.