Аэропорт в Грозном принимает самолеты, выпекает хлеб и отстреливается
Пока в Грозном мало кто себе представляет, как будет проходить замена войсковых частей на подразделения МВД. Если командование действительно решило, что армия выполнила свою задачу, это, видимо, надо понимать как стабилизацию фронта, условно проходящего по Сунже.
Задача федеральных войск, говорили мне в Грозном, на данном этапе, кроме всего прочего, будет состоять в удержании и налаживании работы аэропорта «Северный», имеющего поистине жизненное значение. Разбитый в новогоднюю ночь бомбардировками с воздуха, аэропорт восстановлен и уже выполняет главные функции — принимает самолеты и вертолеты. В основном это военные машины, перевозящие раненых и убитых солдат, доставляющие необходимые армии грузы.
В самом здании начался ремонт, действует диспетчерская служба, и новый начальник аэропорта, просивший не указывать его фамилию, сказал, что через неделю-две возобновятся гражданские рейсы. Чеченец по национальности, начальник живет в Грозном, но к месту работы добирается не напрямую, а кружным путем. Утром выезжает в Знаменское, где располагается центр Временного совета, оттуда вертолетом до Моздока — в Северную Осетию, а уж потом транзитом до «Северного». К ночи тем же манером возвращается домой.
Окрестности аэропорта — те же передовые позиции, но с элементами тыла. Военные открыли здесь пекарню, баню, столовую, где кормятся не только солдаты и офицеры, но и приезжие, ожидающие отправки в ту или иную сторону. Дудаевцы каждую ночь подвергают аэропорт минометным обстрелам с возвышенностей и перелесков. Поэтому, говорил мне районный комендант генерал Александр Наумов, нельзя здесь чувствовать себя спокойно до тех пор, пока войска не возьмут под контроль каждым квадрат «зеленки» (лесных массивов) и каждый участок проходящих через нее дорог. В прочесывании участвуют силы МВД, внутренних войск и спецназа.
Из Грозного к аэропорту тянутся беженцы, расставшиеся с надеждой, что удастся выжить. Добираются кто как может: на санитарных машинах, бронетранспортерах, пешком. Здесь для них спасительная гавань. Вертолеты, не успевающие эвакуировать раненых, порой не могут забрать всех желающих. И тогда приходится ждать нового дня. В основном это русские, прожившие в Грозном по многу лет.
Три женщины поведали мне, что их дом № 79/6-А по улице Мира в центре города сгорел, так сказать, «вне очереди». Стоял до тех пор, пока чердак и верхние этажи не освоили снайперы. Как только их засекли, артиллерия открыла огонь.
Последние три года жизни называют «сплошным кошмаром». По радио, если оно и начинало вещать на русском языке, их называли не иначе, как «русское быдло». Вооруженные боевики много раз угрожали выселить, а когда началась эвакуация (уезжали главным образом зажиточные чеченцы), этим трем женщинам места в автобусе не нашлось. Да не было никакой гарантии, говорили они мне, что по дороге тебя не ограбят и не выкинут на обочину.
С началом боев перешли в подвалы. Дудаевцы нередко наведывались к ним и заставляли кого-нибудь идти к российским позициям на разведку. В заложниках, как правило, оставляли детей. Узнав, где на данный момент есть скопление солдат, били из минометов. Порой собирали с жителей деньги «по миллиону с подъезда» и уходили, не стреляя. На иных зданиях, рассказывали беженки, вывешивали из окон за ноги пленных солдат, и тогда артиллерия замолкала.
Аэропорт обложен огневыми позициями. Танки и гаубицы палят отсюда по городу днем и ночью. Над головами пролетают и снаряды, выпущенные российскими артиллеристами из Толстого-Юрта, что в 15 километрах за спиной. Охрана и местная служба говорят, что если нет стрельбы, то и уснуть трудно. Привыкли.
Это направление в Грозный все больше предпочитают журналисты. Только передо мной улетела домой большая группа западных корреспондентов. Прощаясь со мной в Моздоке, дежурным пресс-центра Министерства обороны подполковник Андрей Антонов сказал: «Передайте там всем коллегам, что с нашей стороны, как вы убедились, нет никаких препятствий для поездки в Грозный. Отправим и денег не возьмем».
После Грозного в Моздоке я испытал неведомое мне ранее чувство. Картины ужасов уходили на второй план под напором нахлынувшей радости от того, что я вижу это небо, дышу этим воздухом, что я жив.