Чеченская война проиграна в Москве
В день начала военной операции в Чечне, 11 декабря, стало ясно, что весь механизм власти в России утратил способность правильно действовать. Кризис режима, ставший очевидным, требовал внимательного анализа. Но пришлось отложить его на время, поскольку в дни военной операции любое несдержанное слово, сказанное в Москве, могло нечаянно увеличить количество жертв. Решения Совета безопасности 26 декабря, после которых прекращены бомбардировки и приостановлено наступление на Грозный, дают как минимум временную передышку. Пришло время разобраться в происшедшем.
Первая жертва — экономика России
Начнем с самой малой из понесенных потерь — экономической. По первым прикидкам, дjполнительные расходы на армию, вызванные операцией в Чечне, и затраты на восстановление разрушенных гражданских объектов, а также на помощь пострадавшему населению, составят 5—10 триллионов рублей в расчете на предстоящий год. Эти непредвиденные расходы обрушились на нас в тот самый момент, когда с великим трудом был проведен через Госдуму в первом чтении проект годового бюджета, в котором правительство пыталось, пусть небезупречно, реализовать новый, антиинфляционный подход к финансированию дефицита: прекратить заимствования у Центрального банка. Сегодня эти расходы уже вплотную приблизились к тому пределу, за которым неизбежно наступит крушение хрупкого финансового равновесия.
Для сравнения: весь трудный диалог с Международным валютным фондом, от исхода которого зависит предоставление жизненно необходимых в 1995 году кредитов, сводится к дискуссии об уменьшении бюджетного дефицита на сумму, равную 0,7 процента валового внутреннего продукта (ВВП). Операция в Чечне по состоянию на сегодняшний день отнимаtт около одного процента ВВП.
Еще две-три недели таких, как сей час, расходов в связи с этой операцией — и со всей экономической стратегией 1995 года, рассчитан ной на выход из экономического кризиса в течение трех лет, будет покончено.
Добавим к этому резко уменьшившуюся склонность западных инвесторов вкладывать капиталы в Россию, на что мы так надеялись и что еще вчера казалось так реально. Добавим осложнение любых будущих переговоров о кредитах или отсрочке платежей по долгам.
Добавим, наконец, заметно окрепший голос военных при дележе бюджетного пирога, сулящий нам возврат к недавнему прошлому, когда на оборону тратилось так много, что и оборонять оставалось нечего. Господи, да что же у нас за талант такой — всегда в последний момент оскальзываться на арбузной корке прямо на пороге благополучного выхода из лабиринта проблем?
Вторая жертва — правда и разум
Нагромождения официальной лжи о происходящем (вроде утверждения, что дудаевцы «сами себя бомбят») унизительны в своей очевидной нелепости: россиян явно принимают за несмышлены шей. Но они, кроме того, невероятно глупы по существу. Дело ведь не только в том, что невозможно было поверить, скажем, в сообщение о том, будто в бою у Аргуна российские войска уничтожили тысячу боевиков Дудаева, не потеряв ни одного человека. Дело в том, что невозможно понять, за чем нужно было, чтобы люди в это поверили. Лично я с большим облегчением воспринял опровержение вице-президента Чечни Яндарбиева, заявившего о потере 27 человек, а не тысячи.
Вообще-то ведь при современной военной технике можно себе представить такое соотношение потерь: ноль к тысяче. Так воевали, к примеру, американцы против Ирака в ходе операции «Буря в пустыне». Оставим пока в стороне моральную оценку такой войны на чужой земле, когда море огня, не разбирающее военных и гражданских, избавляет даже от малых собственных жертв. Все-таки это была война против жестокого и вероломного агрессора, война с санкции мирового сообщества и, повторим, война на чужой земле.
Чечня — наша, российская земля, там идет, как утверждается, не война, а операция по разоружению бандформирований, там огневые точки боевиков размещаются часто рядом с домами мирных жителей. Что же, информационная служба правительства хоте ла нас уверить, что у Аргуна велась именно такая война, которая позволяет положить тысячу «врагов», не потеряв ни одного из своих военных? А, собственно, чего она хотела добиться этим утверждением, кому хотела услужить?
Нет-нет, я не подозреваю никого в злом умысле. Тут, пожалуй, дело хуже: не может быть умысла там, где властвует недомыслие.
Именно недомыслия больше всего боюсь и впредь, потому и спешу с этими заметками по горячим следам событий. В последние дни не раз приходилось слышать: цели-то в Чечне ставятся благие, но вот исполнение — из рук вон плохо. Увы, плохо и с выбором целей. Я не про общую цель наведения порядка, восстановления законности, сохранения целостности России, разоружения бандитов.
Кто же против этого? Но конкретные цели на пути к этому общему достижению очень часто необъяснимы. Боюсь, что, к примеру, и нынешняя передышка прервется в одно утро сообщением об очередной «блестящей» операции по взятию Грозного, наподобие того, что уже было 26 ноября. Танки прошли, президентский дворец взяли и начали размышлять: а что теперь делать? После чего вышли из него и были взяты в плен. Может ли кто-нибудь объяснить, за чем нужно сейчас брать Грозный?
Я не о том, как его лучше брать, как уменьшить потери, что, конечно, очень важно, а — зачем его брать? Что это даст, когда несогласие с политикой Москвы засело в каждой чеченской деревне, в каждом доме?
Элементарная истина: вооруженная полицейская акция может быть оправданна и успешна, когда ее поддерживает подавляющее большинство населения. Данной акции не была обеспечена даже поддержка общественного мнения удаленных от Чечни районов Рос сии, не говоря о самих чеченцах.
Не выполнив предварительно своих обязанностей, политики бросили военных на решение задачи, невыполнимой военными средствами.
Политическая разработка и политическое обеспечение операции бы ли нулевыми, все шло по принципу «сила есть — ума не надо».
Третья жертва — иллюзия о действенности конституционного механизма власти
Принятая год назад Конституция призвана была заложить основы действенного механизма власти взамен прежнего, несомненно, порочного. Оппозиция упрекала новый механизм в недемократичности, в чрезмерном сосредоточении власти в руках президентских структур, прежде всего — аппарата президента, а также правительства. Увы, дело обстоит гораздо хуже: реальная власть обезличена, и нет уверенности в том, что она вообще заслуживает наименования власти. Кто, как и почему принимает самые ответственные решения, порой вообще невозможно установить.
Общеизвестный факт: срок ультиматума президента истекал 15 декабря, переговоры, от которых Дудаев в тот момент еще не отказался, намечались на 12 декабря, войска двинулись в Чечню 11 декабря. Дудаев, который, несомненно, хотел срыва переговоров, получил (уже не в первый раз) возможность переложить вину за это на Москву. Общественное мнение Чечни и всей Рос сии приобрело твердую уверенность, что российское руководство хочет во что бы то ни стало только военного решения, а не переговоров. Не злокозненная пресса — сами политики убедили нас в этом нагляднейшим образом. Кто, как и почему принял решение выступать именно 11 декабря? Я спросил об этом у одного из самых близких к президенту людей. Прямо глядя мне в глаза, он ответил: «Не знаю».
Многие в государственном аппарате, в том числе среди близкого окружения президента, бросились без каких-либо указаний сверху, по собственному разумению, затыкать дыры в днище государственного корабля на трудном повороте. Один из высокопоставленных чиновников президентского аппарата задумался: какие инструкции получает рабочая комиссия правительства во главе с заместителем Миннаца Вячеславом Михайловым, пытающаяся наладить переговоры во Владикавказе? Кто разрабатывает для нее платформу? Кто дает указания, какой линии придерживаться? 12 декабря этот чиновник позвонил первому вице-премьеру Сосковцу, который вроде бы возглавляет оперативный штаб правительства по Чечне, и за дал этот вопрос. «Не знаю, — ответил Сосковец, — этим занимаются там, во Владикавказе». Неугомонный сотрудник президентского аппарата позвонил во Владикавказ вице-премьеру, ведающему национальными делами, Егорову. «Не знаю, — ответил Егоров. — Этим занимаются в Москве».
В эти же дни рухнул миф о сплоченной когорте генералов, у которых, у всех подряд, руки чешутся повоевать. Некоторые высокопоставленные генералы на столько не хотели воевать в дан ном случае, что даже пожертвовали из-за этого всей своей карьерой. Отпадает версия и об этом источнике военного плана решения проблемы. Не просматривается государственный механизм принятия решений — ни демократический, ни авторитарный, ни плохой, ни хороший. Получается — ника кой «механизм». Некое произвольное, случайное и неуправляемое сочетание советчиков, аналитиков, разработчиков, поставщиков информации.
Означает ли это, что обанкротился в принципе избранный на референдуме о Конституции механизм президентской республики?
Приходится уже рассматривать и этот вопрос, хотя пока, думаю, еще нет оснований отвечать на него утвердительно. Во-первых, вы боры в Мытищинском округе, где голосами девяти процентов избирателей избран депутатом Думы иллюзионист Мавроди, еще раз подтвердили, что механизма парламентской республики мы пока выстроить не можем. Во-вторых, механизм президентской республики пока еще не работал так, как предусмотрено Конституцией, да же его законодательное обеспечение еще не доведено до конца.
Однако никуда не уйти от неприятных размышлений о недостатках, присущих президентскому вари анту. Этот механизм был выстроен «под Ельцина», который, пусть с ошибками, шел по пути демократических реформ и был до сих пор гарантом их продолжения. Но если он при Ельцине же дает такие сбои, то что мы сможем поделать, если на очередных выборах победит противник демократии?
Четвертая жертва — демократическая коалиция реформ
До недавнего времени существовала неформальная, но достаточно прочная связка демократически настроенного президента, большей части демократических депутатов парламента (прежде всего фракции «Выбора России»), демократической интеллигенции, демократической прессы и других общественных сил, добивающихся продолжения политических и экономических реформ. Сегодня она разрушена.
Действиями президента выталкивается в оппозицию «Выбор России» — практически единственная крупная политическая сила, стоявшая до сих пор за то, чтобы единым кандидатом демократов на будущих президентских выборах был Борис Ельцин. Кое-кто из людей власти поспешил раздраженно обвинить в связи с этим Гайдара в предвыборных маневрах, не дав себе труда поразмыслить, что же вытекает из такой версии. Гайдар в отличие от ряда других политических лидеров твердо отказывается от личных амбиций на предстоящих президентских выборах. Значит, его упрекают за стремление укрепить авторитет своей партии перед выборами парламентскими?
Но ведь до сих пор считалось (и считалось с полным основанием), что успех этой партии наиболее соответствует интересам Б. Ельцина, поскольку здесь он получал наиболее надежную поддержку.
Почему же теперь ее забота о своем успехе ставится ей в вину?
Никогда еще не была столь единодушна в критике действий власти российская пресса, включая практически все издания, которые объявлялись — обоснованно или нет — пропрезидентскими. По по воду простенького объяснения о дудаевских деньгах, содержащегося в обращении президента 27 декабря, хотелось бы, чтобы Борис Николаевич задал некоторые вопросы тем, кто снабдил его та кой-информацией. Если преступный режим подкупает российскую прессу, то это действие тоже преступно. Если информаторы президента об этом преступлении знают, а законных шагов не предприняли, то они повинны в укрывательстве. А если предприняли и уголовные дела уже возбуждены, то хотелось бы знать — против кого конкретно? А впрочем — стыд, но всерьез обсуждать все это.
Наконец, по всем имеющимся данным, большинство граждан во обще осуждают военную операцию в Чечне, и поддержка политики президента обществом никогда еще не стояла на таком низком уровне, как сегодня.
Проблема, однако, не только в очевидном кризисе демократических сил и не в крайне осложнившихся перспективах будущих парламентских и президентских выборов. Проблема в очевидном кризисе власти в целом, который заставляет ставить вопрос: выдержит ли она и время, оставшееся до вы боров? При таком состоянии всей системы выработки, принятия и исполнения решений если власть как-то и выберется из чеченского кризиса, то имеет все шансы в любой момент свалиться в какой-нибудь другой кризис и из него уже не выбраться.
Пятая жертва — вера в поступательное развитие реформ
Еще недавно была надежда, что, одолев открытое сопротивление реакции политике реформ, страна пойдет пусть трудно и медленно, но вперед. И вдруг мы вошли в совершенно очевидный, никем, похоже, не предвиденный зигзаг, последствия которого ни кто сейчас не может предсказать.
Неожиданные козни судьбы хочется чем-то объяснить: рождается концепция тайного заговора не ведомых врагов; идут толки о «третьей силе» и других организаторах происков. Подозреваю, однако, что такое нагромождение нелепостей никакой сознательной силе не организовать. Тут действует стихия самой постсоветской жизни, непроизвольная судорога исторжения тоталитарного сознания.
Это не значит, что заговор во обще исключен. На фоне столь опасного разгула государственной стихии велик соблазн «навести по рядок» твердой рукой. При надлежащей ловкости рук можно попытаться сделать это даже более или менее законным путем. На пример, при нынешнем равнодушии общества к ходу подготовки законодательства о выборах не трудно провести такой избирательный закон, который гарантирует просто провал следующих парламентских выборов — подобно тому, как не удается кое-где провести выборы в местные органы власти. Тогда мы «на законных основаниях» получим сохранившийся на неопределенное время, хотя и утративший легитимность, нынешний парламент, что гарантирует полное отсутствие контроля над исполнительной властью. А можно попытаться создать и та кую обстановку, когда многие граждане сами запросят «твердой руки» — будь то законно или не законно.
В связи с этим хотелось бы предупредить всех, кто хотел бы искать недемократический выход из сегодняшних тупиков: ничего не получится, кроме конфуза, хотя это может быть кровавый конфуз.
Как ни труден и мучителен путь становления демократии, иного пути Россия уже не примет. Если и есть что-либо оптимистическое в нынешних печальных событиях, так это твердая и уверенная реакция самого общества на дурость государства: общество не приемлет происходящего.
Впрочем, и государство показало, что оно небезнадежно. Я уж не говорю о Сергее Ковалеве и его товарищах по депутатской группе, которые в Грозном в эти дни на глазах России и мира спасают честь государства Российского.
Множество государственных людей разного уровня, военных и гражданских, парламентских и аппаратных, без особых указаний, по собственному разумению противодействуют кризису власти и способствуют поиску достойного выхода из него.
Здесь еще не говорилось о самых главных жертвах чеченского кризиса: о гибнущих и переживающих лишения людях. Это постоянная боль, от которой не может избавиться любой человек, не лишенный совести. И любой выход из кризиса должен прежде всего отвечать требованию прекращения человеческих жертв.
У меня нет ни малейшей охоты преуменьшать сложность чеченской проблемы в прошлом, настоящем и будущем. У меня, как, думаю, и почти у всех россиян, нет ни малейших сомнений в справедливости всего, что говорил президент в своем обращении 27 декабря о необходимости решения чеченской проблемы. Но не оставляло ощущение, что говорит он на сей раз совсем не то, что хотели услышать россияне, и говорит не так, как надо было бы говорить в сложившейся ситуации.
Вряд ли стоило так подробно убеждать слушателей в том, что всем ясно. Но хотелось бы узнать о том, что так и осталось неясным.
После такого нагромождения лжи и ошибок, непоследовательности и бессилия почти невозможно просто на слово поверить в благие намерения власти. Нужны реальные доказательства желания и способности действовать иначе.
Это значит прежде всего открытое признание грубых ошибок власти и наказание виновных, отстранение от должности многих из них. В случае умолчания об иных виновниках главным виновником неоправданных потерь — людских, политических и экономических — естественно, оказывается президент. Требуется также наглядное изменение всего механизма обсуждения, подготовки и принятия важнейших решений.
Требуется подлинная открытость власти, решительный отказ от сложившейся в последние дни практики, когда арсенал общения государства с журналистами, несущими народу информацию о событиях, включает молчащие телефоны официальных пресс-служб, запреты на передвижение журналистов и доступ к информации, хамство государственных чиновников, а иногда и стрельбу по журналистам.
Это из самого неотложного, без чего не выйти из сегодняшнего кризиса. О выработке новой стратегии демократических сил в свете приобретенного за последние недели опыта речь впереди.