Странная война
Сергей МОСТОВЩИКОВ и Аркадий ЖЕЛУДКОВ, специальные корреспонденты «Известий», передают из зоны боевых действий
Судя по сообщениям с фронта разоружения незаконно вооруженной Чечни, здесь происходит нечто жуткое. Стальное кольцо российских танков и военнослужащих, которых хватило бы на завоевание половины страны, сомкнулось вокруг небольшого города Грозного. Однако то, насколько трудно попасть сегодня в Грозный, насколько гостеприимны оказываются чеченцы, и то, как непонятны с точки зрения здравого смысла действия российской армии, позволяет судить о довольно странном характере нынешней военной кампании на Кавказе. Таковы наши ощущения, полученные по пути в Чечню.
Метро «Юго-Западная» — Владикавказ
Для того чтобы попасть из столицы кашей Родины, города-героя Москвы, к так называемому театру военных действии в Чечне, желающий, по нашим подсчетам, должен потратить 447 тысяч рублей. Первые 35 из этих тысяч хорошо отдать таксисту Лехе у станции метро «Юго-Западная», который довезет вас до аэропорта «Внуково». У «Внукова» нужно тратить еще 222 тысячи рублей — на полет до столицы Северной Осетии — города Владикавказа.
Через два с половиной часа из самолета, пахнущего валерьянкой, которую принимают заплаканные женщины в черном, сквозь иллюминатор становятся видны ряды армейских боевых вертолетов, бронетехники и солдаты, умело и густо расставленные на территории Владикавказского аэропорта. У выхода в город дежурит милиционер с лицом любителя вареных раков, который на расспросы умело отвечает, что он — местный.
Наша принадлежность к журналистской братии так увлекла служителя правоохранительного культа, что он проверил у нас решительно все бумаги. Бдительность, однако, не помешала ему в конце концов рассказать, что руководство местных войск заседает на втором этаже аэропорта.
Заседавших охраняет часовой — солдат с автоматом, которому не представившийся подполковник десантных войск приказал не пускать нас дальше барьера. Никакого барьера в коридоре на самом деле не было, поэтому часовой вел себя вяло, в результате чего нами был наконец остановлен полковник, но тоже, к сожалению, безымянный. Офицер оказался вполне любезен, сообщил, что прибыл сюда из Москвы, занят выполнением боевой задачи и никак не может добраться до столицы Ингушетии — Назрани, находящейся совсем близко к району военных действий.
В отличие от безымянного российского полковника боевая задача рядового осетина по имени Граф выглядит несколько проще. У Графа — золотые зубы и ободранные белые «Жигули». С ними он стоит у здания Владикавказского аэропорта и зарабатывает на жизнь. За 50 тысяч рублей он поклялся домчать нас до границы с Ингушетией в лучшем виде.
— Дальше, — сказал он, — нам, осетинам, нельзя. Но там — их таксисты. До Назрани довезут.
Помчаться, ввиду крайнего обледенения трассы, не удалось, но через сорок минут мы уже были у бестолково наваленных бетонных блоков, каких-то ржавых ограждений и колючей проволоки, символизирующей воображаемую черту между Осетией и зоной наибольшего экономического благоприятствования, родины российского оффшорного бизнеса, Республикой Ингушетия. Воображаемую черту охраняли небритый российский капитан с автоматом, несколько единиц бронетехники, уставшие солдаты, гревшиеся у костра, еще какие-то люди в милицейской форме.
По мере удаления от большого города, каковым, бесспорно, является Владикавказ, проверка документов начала принимать все более символические формы. Так что наибольшее внимание мы вызвали только у ингушского крестьянина, который по другую сторону границы собирался жарить шашлык, разжигая в покосившемся мангале сухие и ободранные кукурузные початки.
— Из Москвы? — спросил он грустно.
— А что ж по телевизору его не показывают? У нас все говорят, нет больше Ельцина. Из-за того война и блокада. Когда это безобразие кончится?
О безобразии, однако, договорить не удается, поскольку невесть откуда взявшийся владелец «Жигулей» предлагает за 40 тысяч доехать до Назрани. Столица Ингушетии, выглядит как поселок городского типа. Здесь, впрочем, есть частный ресторан, две гостиницы, автобусная станция и остатки большой рыночной толкучки. Теперь толкучки практически нет. Один из небольших коммерческих ларьков предлагает по ночам плохо отваренную курицу за 20 тысяч, но есть президентский дворец — двухэтажное казенное здание, покрашенное белой и зеленой краской. Во дворце помещаются непосредственно президент Руслан Аушев, его администрация и пресс-центр, где сейчас работают российские и иностранные журналисты, освещающие конфликт. Отсюда есть хорошая связь с Москвой и другими городами.
Делать, впрочем, в Назрани нечего, поскольку основные собьк тия и страсти начинают кипеть километрах в двадцати отсюда — в станице Слепцовская (она же Орджоникидзевская). Туда можно добраться уже за 100 тысяч рублей, чтобы понять — здесь появляются первые основательные посты и укрепления регулярных и внутренних российских войск. Именно отсюда ежедневно с полдесятого утра отправляется в Грозный колонна автобусов, вывозящая беженцев из Чечни. Официально в Назрани их уже зарегистрировали более 12 тысяч. Специалисты из ингушского отделения Министерства по чрезвычайным ситуациям, однако, считают, что на самом деле их здесь не меньше 70 тысяч человек.
Говорят, Ингушетия осталась единственным местом, откуда можно попасть в Грозный и вернуться обратно. Остальные дороги, по слухам, перекрыты, и армия открывает огонь по всем, кто пытается ими воспользоваться. Говорят также, что здесь ездить опасно, поскольку военные никого не пропускают в Грозный.
Поэтому перед отъездом колонны у автобусов происходит драматическое столпотворение. Каждое утро на машинах и пешком в Слепцовскую приходят люди, которые боятся, но хотят снова вернуться в Грозный за своими вещами. Представители ингушского МЧС в камуфляжах и с пистолетами не разрешают людям набиваться в отходящий транспорт и пристраиваться на машинах к колонне, оформленной белыми флагами с красным крестом. Но в результате автобусы уходят такими же полными, как и возвращаются.
Нас посадили в машину сопровождения ГАИ.
По смертельно опасной трассе с большим оживлением в ту и другую сторону едут десятки машин без всяких белых флагов и красных крестов. Они, как и мы, проезжают унылые местности с засыпанными снегом полями, рукописные плакаты: «Россия, отзови своих сыновей!», «Вулканизация». Время от времени вдали на возвышенности становится видна российская бронетехника и небольшие палаточные городки. У мостов стоят бронетранспортеры. Потом вдруг у дороги внезапно возникают бродящие с автоматами чеченцы, которых наш водитель характеризует как местные ОМОН и ГАИ.
Трудно сказать, ОМОН это или ГАИ, поскольку особой формы у владельцев автоматов не наблюдается. Зато немного погодя вдруг опять наблюдаются российские войска, осуществляющие пропускной режим километрах в сорока от Грозного. У КПП в землю врыты бронетранспортеры, расставлены палатки, средь которых бродят солдаты, от скуки прицеливающиеся из снайперских винтовок в белый свет. Офицеры в маскхалатах и лыжных шапочках не просят у водителей документов — осматривают багажники и салоны машин. Нашу же колонну вообще пропускают без всякого контроля.
Через полтора часа мы уже подъезжаем к Грозному.
Город Грозный сегодня представляет собой странное зрелище. Вероятно, в мирное время местная дикая смесь убожества и роскоши создавала хорошее настроение и внушала уверенность в завтрашнем дне. Но теперь это похоже на разруху.
В городе остались в основном мужчины и семьи, которым некуда ехать. Обледеневшие дороги, разбитые машины, скудные рыночки с примитивным и дорогим колониальным ассортиментом. Нет света, в дома не поступает вода, не работают почта и связь. Хорошо работает только слух, пользуясь которым, местные жители научились различать тонкости российского «точечного бомбометания».
«Точечные» ракетные и бомбовые удары различаются следующим образом: если два глухих удара, как будто наверху кто-то роняет мебель, — удар бомбовый, если четыре громких подряд, — ракета.
Возможно, с воздуха и из штаба эти удары авиации и кажутся точечными. Но с земли результаты кажутся дикими. Уничтожены жилые дома, в центре практически нигде нет стекол, повсюду воронки. Но самое главное — убиты люди. Значительная часть погибших — русские.
Один ингуш, эвакуировавшийся из Грозного, говорил нам в Назрани так:
— Русских жалко. У нас хоть повсюду родственники, нам есть куда уехать: в горы или сюда. А о них кто позаботится? Ельцин? Россия? Ваучер?
За последние три дня в Грозном Ельцин и ваучер лично нами замечены не были. Были, однако, встречены пять представителей России во главе с правозащитником Сергеем Ковалевым. Эта депутатская группа ходит по опустевшему городу, ездит на машине на перестрелки, посещает развороченные бомбами кварталы и, пользуясь редкими появлениями связи, звонит в Москву сообщать властям об увиденном, предполагая помочь и русским, и всем невинно убиваемым. Чеченцы смотрят на это проявление энтузиазма с удивлением, но вряд ли с пониманием.
Оружие продается в городе открыто, свободнее хлеба и мяса. Лимонка стоит 30 тысяч рублей, автомат Калашникова — 500—600 долларов, гранатомет — чуть дороже тысячи и т. д.
А пока огромное количество профессиональных российских войск, стянутых к городу, теоретически может взорвать Грозный, но ограничивается лишь регулярными непонятными и бестолковыми бомбардировками, уносящими жизни простых людей.
Скорее всего, глупость этой ситуации объясняется тем, что четкого плана дальнейших действий нет ни у той, ни у другой стороны. Безразличность попыток властей навести порядок в Чечне очевидна. Дальнейшее поведение Грозного тоже покрыто мраком.
Чеченец Ваха оказался владельцем автомобиля «Волга», первым согласившимся подвезти нас в центр города. Через полторы минуты после того, как Ваха Мамуев подсадил нас — двух совершенно незнакомых ему людей из России, — он предложил нам жить в его доме, питаться вместе с его семьей и ездить с ним на его «Волге» куда потребуется и сколько потребуется.
После поведения родимых российских властей, не поощряющих интерес журналистов к Чечне, такой поворот событий, мягко говоря, радует и удивляет тем более, что биография случайно обнаруженного в городе Вахи Мамуева оказалась практически подарочной.
Ваха Мамуев рос, по его словам, комсомольцем № 2, а то и № 1 в республике. Он тянулся к карьере истинно советского гражданина и даже мечтал служить в КГБ. Но в КГБ его почему-то не пускали. Ваха сменил ориентиры и занялся вполне крупным бизнесом. Теперь у Вахи Мамуева есть следующие успехи: «Волга», большой дом, жена, двое детей и две сестры, которые прячутся в горах, больная мать, парализованный отец, которые отказались покинуть город, и двое братьев, которые с автоматами и один с антикварным маузером ездят сражаться против российских войск.
— Послушайте, я хочу знать, почему все это происходит? — говорит Ваха Мамуев. Я теперь не сторонник Дудаева и не сторонник Ельцина, а хочу просто заниматься своими делами. Как быть? Напишите правду.
К сегодняшнему дню нам изложили уже семь вариантов такой правды о причинах войны.
Первый: Ельцин умер. За него действуют нехорошие люди.
Второй: Ельцин здоров. Дудаев — сумасшедший.
Третий: Москва заметает следы своих темных операций по продаже оружия и наркотиков через Чечню.
Четвертый: Москва хочет наложить руку на чеченские полезные ископаемые.
Пятый: Российские военные репетируют переворот.
Шестой: Москва ненавидит чеченский народ.
Седьмой: Во всем виноваты евреи.
Пока вы будете подчеркивать нужное, сообщаем: на окраине Грозного стоит убогий монумент советского производства. На нем крупными облупленными буквами написано: «Люди, берегите мир!»