Русские идут. Идут домой
Заканчивается вывод войск России из «дальнего зарубежья» и из стран Балтии. Мы так заняты социально-экономическими, военно-политическими, просто техническими аспектами этого сложного процесса, что, кажется, совсем не замечаем исторической перемены статуса нашего государства: Россия перестает быть страной, имеющей войска за границей, во всяком случае — за границей бывшего Советского Союза. Исключение составляют небольшой технический персонал на Кубе, во Вьетнаме, в Латвии (на время действия локатора в Скрунде) и в Эстонии (на время демонтажа оборудования в Палдиски), а также российские подразделения в составе войск ООН, но это уж совсем другое дело.
Сейчас уже трудно и вспомнить, как давно мы утратили нормальное состояние страны, все солдаты которой в мирное время находятся дома. По меньшей мере в 1939 году — стало быть, 55 лет назад. Ненормальность, продлившаяся невероятно долго, стала восприниматься как норма. Едва ли когда-нибудь удастся подсчитать, во что это обошлось стране хотя бы только в экономическом отношении. Если даже не брать в расчет «ограниченный контингент» в Афганистане (там особый, страшный счет, там экономические потери — не самые тяжкие), если взять только те группировки наших войск за рубежом, которые не воевали. В Восточной Европе, в Монголии и некоторых других странах сотни тысяч, порой до миллиона молодых, квалифицированных, потенциально лучших работников страны ничего не производили. Наоборот, расходовали плоды труда еще нескольких миллионов человек, снабжавших их оружием, снаряжением, зарабатывавших валюту на их содержание. И так — полвека!
Комментаторы определенного политического толка связывают проблему пребывания наших войск в европейских странах, как и проблему их ухода, исключительно с вопросом о национальной гордости победителей в великой войне. Но победители в предыдущей Отечественной войне, солдаты Кутузова, не оставались же во Франции полвека после свержения Наполеона, и это обстоятельство не мешает национальной гордости их потомков.
Вопрос не в том, что двигало тем социальным слоем, для которого служба за границей была привилегией, оплачиваемой трудом всего остального населения страны. И не в том, о чем мечтали высокопоставленные творцы имперской политики. Их мотивы очевидны. Вопрос в том, чем оправдывалась столь странная ситуация в сознании огромного большинства населения страны — того большинства, которое расплачивалось за все это недополученными квартирами, школами, больницами, всеми прочими жизненными благами. Чего ради?
Оправдывалось страхом внезапного нападения неведомого врага — страхом, оставшимся от 22 июня, от чужих самолетов над беззащитными колоннами беженцев, от пепелищ по всей оккупированной территории, от лагерей смерти, поглотивших миллионы людей. Было кому культивировать этот страх, до бесконечности продлевать его и умело эксплуатировать, формируя представление о каком-то особом моральном праве страны, понесшей в войне наибольшие жертвы. Чем иным можно было бы оправдать, к примеру, вторжение в Чехословакию, страну союзную нам и в годы второй мировой войны, и в том злосчастном 1968-м, наконец — просто суверенную мирную страну спустя почти четверть века после войны?
Интересы безопасности СССР в том виде, как их толковали наши правители, выдавались за высший закон международного права. Так повелось еще с памятного старшему поколению опуса о «фальсификаторах истории», задним числом оправдывавшего вторжение в Прибалтику и Польшу. Понадобились долгие годы, чтобы понять, что именно эта политика и несет в себе наибольшую опасность для Советского Союза. Вспомним, с каким сопротивлением уже в перестроечное время признавалось само существование сговора Молотова — Риббентропа.
Сахаров одним из первых заявил, что обладание безграничной силой разрушения само по себе не гарантирует безопасность, а, наоборот, может оказаться источником опасности. Потом появились расчеты, подтверждающие гипотезу о «ядерной зиме» и приводящие к парадоксальному выводу: если даже все удары будут нанесены только по территории противника, гибели не избежать. Чернобыль подтвердил уже не в теории, а на горьком опыте, сколь опасно обладать силой, с которой не можешь совладать. Афганская война подтвердила это по-своему: выйти бывает труднее, чем войти.
История той, афганской войны еще продолжается — теперь уже в Таджикистане, из которого опять-таки нелегко уйти. Но мы ушли от Берлинской стены, под обломками которой могло при ином повороте событий оказаться погребенным все человечество. Мы ушли из Монголии, избежав столкновения с Китаем, которое в иные моменты казалось совсем близким. Еще в одной сфере жизни мы стали нормальной страной с нормальными заботами.
«С войной покончили мы счеты, бери шинель, иди домой». В песне все выглядит согласно нормальной человеческой логике. В жизни лишь внуки победителей 1945-го в канун пятидесятилетия Победы наконец-то приходят домой. Приходят, оставляя за собой эпоху, вместившую необычайно много и добра, и зла.
В самом начале полувековой вахты службу в Германии несли те, кто освобождал Европу, кто брал рейхстаг. Они гарантировали денацификацию и демилитаризацию гнезда, из которого выполз гитлеризм. Но уже в 53-м советские войска были использованы против народа ГДР, возмутившегося новой тоталитарной системой, в 56-м — против народа Венгрии. Может быть, и этим подготавливалась возможность их использования против народа России, в Новочеркасске.
В самом начале полувековой вахты служба наших солдат за границей несла в себе значительный элемент объективной необходимости. Что поделать, именно в такой уродливой форме человечество начинало поиски новой системы всеобщего равновесия — равновесия ядерной эпохи. Безмерная сила, оставшаяся в руках после второй мировой, кружила головы не только сталинским стратегам. В мире были генералы, испытавшие атомную бомбу не только на полигоне, но и на живых городах, и это — не наши генералы. Но уже в 62-м советские военные с ракетами на Кубе чуть было не стали причиной превращения всей планеты в сплошную Хиросиму.
Новое равновесие не найдено и сегодня. Операция в Кувейте, упорное самоистребление Югославии и трагедия Руанды показывают, сколь трудно рождаются его инструменты. Но тупики Кореи, Вьетнама и Афганистана по крайней мере оставили человечеству знание тех путей, на которых решения его проблем не найти. То поколение, которое сегодня уходит из европейского зарубежья домой, не просто наследует память обо всем, что свершилось прежде. У него своя роль в истории: это поколение тех, которые ушли домой. Нашли в себе смелость уйти. Уйти не потому, что испугались чужой силы: наша ракетно-ядерная дубинка и сейчас кого угодно испугает. Уйти потому, что смогли понять: не все можно сделать силой.