«Нельзя победить роль, не отправив в нокаут собственное сердце»
Он был призван Богом послужить авторитету искусства. И исполнил свое призвание. Иннокентий Михайлович Смоктуновский — Артист, и этим все сказано. Ему поклонялись не только зрители, но и коллеги, и режиссеры. Он был олицетворением художества. Его облик, его улыбка, его руки, его пластика, его голос — неповторимы. Кеша Смоктуновский был странен, гениально странен. Об был юродивый русского театра. А русский театр, как сказал мне на днях патриарх режиссуры, хоть и начинается со скоморохов, но становится русским театром, когда появляется юродивый.
Князь Мышкин в знаменитом спектакле Товстоногова «Идиот» — эта обнаженная, без покрова, совестливость, субстанция духа, материализовалась в человеке и артисте настолько, что юродивый по Достоевскому — стал едва ли не миссией Смоктуновского. В премьерные дни массовый исход из Москвы в Питер. Билетов на «стрелу» не хватало, не то что мест под люстрой БДТ.
Слава едва поспевала за ним. Мышкин у Товстоногова, Гамлет у Козинцева, «Девять дней одного года» с Михаилом Роммом и «Берегись автомобиля» с Эльдаром Рязановым принесли ему такую популярность, которая не нуждается в государственных векселях. Звание народного артиста, Ленинская премия всего лишь зафиксировали признание миллионов зрителей, признание в профессии.
Достоевский и Чехов на сцене и в кино помогали Смоктуновскому, а Смоктуновский помогал им оставаться в вечности. «Актер обдуманного внутреннего вдохновения… у него дар: внешнее делать внутренним и внутреннее осторожно, деликатно выражать вовне», «у него грандиозная интуиция»» — теоретики, не только критики пытались открыть тайны Смоктуновского. «Он постоянно пребывает где-то внутри себя» и потому то, что происходит, что мы наблюдаем и слышим, лишь часть того, что в нем еще есть… Отсюда эта почти мистическая неисчерпаемость как для зрителей, так и для режиссеров. Он работал с Анатолием Эфросом и Андреем Тарковским, с Михаилом Калатозовым, Михаилом Швейцером, Андреем Кончаловским, с Ефремовым и Додиным на сцене МХАТа. В нем было нечто моцартианское, внутреннее изящество: и в его Мышкине, и в автомобильном воре, и в Гамлете, и в Федоре Иоанновиче, и в Иванове, и в Иудушке Головлеве, и в гениальном чудаке Иване Модестовиче. Он играл Моцарта в экранизации оперы «Моцарт и Сальери», а спустя годы играл в «Маленьких трагедиях» Сальери и Барона. Все великое в литературе находило в нем понимание, и все, что делал он, становилось близким и понятным миллионам его современников.
Он работал во многих театрах — провинциальных, затем в столичных. Его последним театральным домом был Московский художественный театр (с 1976 г.). И еще в этом сезоне публика имела радость видеть Иннокентия Смоктуновского с Олегом Ефремовым в спектакле «Возможная встреча». Трудно сказать, сколь похожи были их герои на Баха и Генделя, но суть художества, творчества была тут несомненна.
В одном из последних интервью Иннокентий Михайлович сказал: «Нельзя победить роль, не отправив в нокаут собственное сердце».
В глубокой печали мы сознаем сегодня, что это так, подлинно так.
Должно быть, телевидение предложит зрителям ретроспективу фильмов Смоктуновского. И может быть, она начнется с фильма «В четверг и больше никогда». Его герой Иван Модестович — ученый чудак, влюбленный старик, душой моложе молодых… И мы увидим, что и семьдесят не годы, что талант остается жить.