Егор Гайдар: мы должны избавить людей от налога под названием инфляция
Егор Гайдар — первый вице-премьер правительства России, лидер блока «Выбор России», вдохновитель отечественного варианта «шоковой терапии», попытка применить которую была предпринята с его первым приходом в правительство в ноябре 1991 года.
Блок «Выбор России» учрежден 17 октября 1993 года. В него вошли движение «Выбор России» (С. Ковалев), «Демократическая Россия» (Л. Пономарев, Г. Якунин), Крестьянская партия (Ю. Черниченко), АККОР (В. Башмачников), Союз защитников свободной России «Живое кольцо» (К. Труевцев), Партия демократической инициативы (П. Бунич).
Егор Гайдар родился в 1956 году в Москве. В 1978 году окончил с отличием экономический факультет Московского университета, а в 1990-м защитил кандидатскую диссертацию. Работал в научно-исследовательских институтах экономического профиля. С 1987 по 1990 год профессионально занимается экономической публицистикой сначала в журнале «Коммунист», потом — в «Правде». В 1990 году защитил докторскую диссертацию по теме «Экономические реформы и иерархические структуры». В этом же году стал директором нового Института экономической политики.
6 ноября 1991 года тридцатишестилетний директор экономического института в одночасье стал заместителем председателя правительства, которое тогда возглавлял Борис Ельцин. С 15 июня и до отставки 14 декабря 1992 года Гайдар исполняет обязанности премьера, С января по сентябрь 1993 г. он — директор Института экономических проблем переходного периода. С 18 сентября — первый вице-премьер и министр экономики. Его сосредоточенность на финансовых инструментах и проблемах экономической политики является одновременно предметом комплиментов и критики.
Гайдар получил известность как инициатор одной из самых непопулярных мер — либерализации цен. Его упрекали в том, что он не знает заводской жизни и других реалий повседневной хозяйственной практики, что он действует по рецептам Международного валютного фонда и других «не наших» организаций, что он пытается слепо перенести не вполне подходящий нам опыт, что он губит отечественную промышленность. И тем не менее личный рейтинг Гайдара — один из самых высоких среди политиков в России. Сегодня лидер «Выбора России» — гость редакции.
— Два последних российских правительства и вас, Егор Тимурович, как главного идеолога реформ обвиняют в том, что вы поощряете торговца и спекулянта и при этом губите производителя непосильными налогами. Один известный предприниматель написал нам в «Известия», что нынешняя система ориентирует страну на торговлю, а не на производство. Гегемоном в России становится опекаемый властями лавочник.
— Придется начинать со скучных вещей, но иначе не объясниться. Давайте вспомним, какой была структура нашей экономики до последнего времени. Она вся состояла из диспропорций: огромное потребление стали и уникально высокий расход энергии на единицу валового внутреннего продукта; высокие объемы производства сельхозмашин при несопоставимо низком объеме производства сельхозпродукции. Но основная диспропорция — поразительно низкая доля сектора услуг. По количеству магазинов, кафе, ресторанов, прачечных и других подобных заведений мы представляли из себя феномен. Я другой такой страны не знаю, которая имела бы подобный нашему уровень экономического развития и при этом хотя бы отдаленно похожую структуру экономики. Другой такой страны просто не существует.
Естественно, что, когда появились какие-то рыночные свободы, в первую очередь стали расти наиболее «дефицитные» сектора, в первую очередь — торговли и услуг. Этот рост очень заметен, поэтому у людей возникает ощущение, что никто не работает, а все только торгуют. И это при том, что сектор торговли и услуг по-прежнему очень мал, и мы только-только начали двигаться к нормальному обществу с нормально развитым торговым сервисом.
— Все это, может быть, и так, но трудно отделаться от ощущения, что и условия, в том числе налоговые, для торговли куда более благоприятные, чем для производства чего бы то ни было. Это как-то не очень согласуется с программными установками блока.
Важнейшей задачей становится снижение налогового бремени. Ее решение будет стимулировать деятельность производителей и повысит реальный уровень доходов населения. (Из программы «выбора России»).
— Из того, что мы намечали в качестве важнейших задач осенью 1991 года, что-то удалось сделать, что-то — лишь частично, что-то вовсе не удалось. Наиболее болезненная и тяжелая неудача — сохранение высоких темпов инфляции. А высокая инфляция — это налог на держателей денег. От такого налога легче всего уходят сферы с быстрым оборотом капитала: торговля, банковские услуги, экспортно-импортные операции. Кроме того, инфляция—это самый дешевый с организационной точки зрения налог для государства: не надо ни налоговой полиции, ни специального контроля — печатай деньги и получай от этого доход. Денежное хозяйство времен гражданской войны в России строилось на том, что никаких налогов не поступало, но деньги исправно печатались. В 1920 году 99 процентов доходов бюджета составляла эмиссия. Но доходы от такого налога быстро тают, так как люди бегут от денег.
Торговля как сфера, имеющая дело с быстрыми деньгами, легко уходит от такого налога не потому, что не платит, а потому, что находится в более выгодных экономических условиях. В результате у людей возникает ощущение несправедливости. Конечно, если торговец решит уклониться от налогов в принципе, ему это технически сделать проще, чем любому производителю, и здесь надо ужесточать контроль.
А чтобы производство заработало, чтобы у предприятий появились оборотные средства в нормальном объеме, надо остановить рост цен. Без этого не будет развиваться даже потенциально эффективное производство, а структурная трансформация в пользу сферы услуг будет приобретать предельно болезненнее формы. Поэтому обеспечение минимального уровня финансовой стабилизации — стержневой пункт нашей программы.
— Вы начали свою деятельность в правительстве с либерализации цен, которая обернулась ценовым шоком, потерей сбережений. Неужели не было тогда иного, менее болезненного пути?
— Когда я был в вынужденном отпуске, начал работать над книгой о российской экономической истории и о том, какую роль в этой истории играл социализм. В нашей истории действительно были моменты, дававшие теоретическую возможность выбора альтернативного пути развития. Наиболее реально это было в середине шестидесятых годов. Еще другой была деревня, еще не были исчерпаны ресурсы экстенсивного роста, еще бюрократия не была такой окостеневшей. У нас была возможность перерасти в общество, которое я назвал бы обществом закрытого капитализма.
Была ли подобная альтернатива в 1985 году — большой вопрос. Лично мне кажется, что ее не было, но в любом случае это вопрос для обсуждения. А вот то, что осенью 1991 года никакого выбора не было,— это для меня совершенно очевидно. Государство было абсолютно парализовано. Основные рычаги экономического влияния — выделение валюты, импорта — практически полностью исчерпаны. Суверенизация регионов, права госпредприятий — все это полностью блокировало любые организационные усилия центра. Резервов для маневра не было. А то, что сейчас забыли ситуацию осени 1991 года, для меня тоже не было неожиданностью.
В стране существуют влиятельные силы, которые толкают ее на путь восстановления высокомонополизированной экономики, требуют таможенного и налогового протекционизма, постоянной поддержки неэффективных предприятий льготными кредитами.
Такой курс ведет к отставанию страны от мирового уровня развития науки, техники, производства. Этим наносится удар по перспективным. конкурентоспособным предприятиям и секторам экономики. (Из программы «Выбора России»).
— Опыт последних месяцев показывает, что на практике правительство не только не открывает экономику, но и ограничивает доступ иностранных товаров и услуг на российский рынок. Власти’-нам-'бы поощряют таким образом монополистов, позволяя им устанавливать высокие цены на неконкурентоспособные товары. Классический пример — «Жигули», которые стали стоить дороже иностранных автомобилей подобного класса, но несравненно более высокого качества. Вы как бы снова закрываете недавно открытую дверь. Почему?
—С начала 1992-го мы на полгода сняли вообще все ограничения на импорт по объему, отменили все импортные тарифы. Это была уникальная ситуация, ибо подобных импортных свобод ни в одной нормальной стране не бывает (за исключением некоторых небольших островных государств). Но в то время наш потребительский рынок был абсолютно пуст, и его как-то надо было запустить.
Когда мы с первого июля прошлого года для пополнения казны ввели небольшой импортный тариф в размере 5 процентов, нас ругали за то. что мы это делаем при отсутствии товаров. На последнем расширенном заседании правительства, где я был после большого перерыва. меня приятно удивили претензии министров и глав администраций относительно того. что некуда товары девать, что давят иностранные конкуренты, что надо защищать производителей сахара, мяса, масла. Жизнь изменилась, и возникают принципиально новые вопросы, связанные с тем, что товар трудно продать.
В то же время жесткий прессинг с требованиями ужесточать таможенные ограничения на импорт превращается сегодня в целые политические компании. Определенные ограничения действительно нужны. В 1992 году мы сделали нашу экономику слишком открытой. Таких низких импортных тарифов нет ни в одной развитой или развивающейся рыночной экономике. Поэтому у нас есть определенная свобода для маневра, для осторожного и продуманного введения ограничений, так как точка отсчета лежит пока на очень низкой отметке. С 15 декабря мы вводим новый, более проработанный импортный тариф. Но все хорошо в меру. Если мы не будем противостоять сторонникам глобального протекционизма, то очень скоро получим закрытую рыночную экономику латиноамериканского типа с карликовой и неэффективной промышленностью, увядающей под защитой мощных таможенных тарифов.
Движение в сторону защиты интересов национальных производителей необходимо, но оно должно укладываться в общепринятые в мировой практике рамки.
— Помимо глобальных отечественных производителей, таких, как автомобилестроители или, скажем, сахарозаводчики, есть еще один экономически активный слой, рассчитывающий на защиту и поддержку со стороны властей. Это малый и средний бизнес, пользующийся покровительством властей в большинстве стран. Собираетесь ли вы как-то поддерживать эту часть избирателей?
— Мы подготовили поправки к налоговому законодательству, которые предусматривают ряд льгот для малого предпринимательства, если оно действительно новое и развивает свою активность в приоритетных отраслях. Но мы к вопросу каких бы то ни было льгот подходим с особой осторожностью.
Очень многие налоговые и иные льготы не столько стимулируют производство, сколько создают базу для массовых злоупотреблений. Многие помнят период бурного развития кооперативов, а потом — малого предпринимательства на фоне развала союзной экономики. Огромное количество кооперативов было создано в свое время только для того, чтобы перекачивать через них деньги и не платить налогов. Потом, когда период льгот заканчивался, фирма закрывалась и перерегистрировалась в новую с теми же функциями.
Я прекрасно помню волну лицензий на экспорт сырья, выданных в 1991 году для самых благородных целей (срочное обеспечение лекарствами, детским питанием, помощь инвалидам, сельхозпроизводителям и тому подобное). В большинстве случаев за этими «благородными делами» стояла компания проходимцев, желавшая или сумевшая заработать на перепродаже нефти или леса. Да и сегодня очень многие просьбы c предложением решения какой-либо важной государственной задачи заканчиваются просьбами о выделении экспортных квот и лицензий, льготных кредитов и передачи зданий. Так что какие-то особые правила для отдельных категорий или задач — вещь очень деликатная.
— Каким вам видится будущий парламент?
— Знаете, меня редко мучают кошмары, но один преследует довольно настойчиво: прихожу я в парламент, а там те же люди... Предстоящие изменения в составе представительной власти не обязательно произойдут к лучшему.
— Многих беспокоит не столько состав парламента, сколько баланс между исполнительней и законодательной властью. В проекте Конституции, вынесенном на референдум, не соблюден в достаточной мере, как считает часть избирателей, принцип разделения властей, то есть самой основы демократии. Вы так не считаете?
— Я призвал бы к оценке той конкретной ситуации, которая сложилась сегодня в России. Нынешний проект Конституции — конечно же, дитя того кризисного периода политического развития, через который мы все прошли. Она несет на себе отпечаток 21 сентября и событий 3—4 октября. В этом проекте есть немало того, что мне самому не импонирует. Тем не менее я глубоко убежден, что риск, связанный с непринятием Конституции несравнимо выше риска, связанного с ее несовершенством.
Непринятие Конституции возвращает нас к правовому хаосу, существовавшему до 3—4 октября. Непонятно, что такое парламент, что такое президент и как распределены их права. Регионам непонятно, чьи указания для них действительны, а чьи нет и кто за что отвечает. Мы снова оказываемся в ситуации предельно рискованной нестабильности, когда все зависит от того, кого послушает министр обороны, у кого окажется в руках пистолет, кто в час «икс» точнее организует дислокацию своих сил в Москве. Риски подобного рода находятся за пределами разумного. Именно поэтому я бы проголосовал за Конституцию, в которой мне не все нравится.
— Ну а как же быть с противовесами власти президента, которая представляется малосбалансированной законодателем? Может, для баланса надо голосовать против «Выбора России»?
— Попробуем реально представить, каким может быть нынешний парламент. Очевидно, что там будут коммунисты, и будет их там немало. Я не верю социологическим исследованиям, которые утверждают, что Аграрная партия не пользуется популярностью. Я абсолютно убежден, что пятипроцентный барьер они преодолеют. Таким образом, может образоваться достаточно мощный аграрно-коммунистический блок. Немало шансов имеет и Жириновский, который ведет довольно эффективную пропаганду. Неизвестно, кто из центристов пройдет. Мне кажется, что это будет скорее Травкин, чем Вольский.
Таким образом, весь спектр сил, составлявших основу хасбулатовского парламента, может быть снова воспроизведен, плюс Жириновский. Дальше вопрос стоит следующим образом: будет ли этому блоку противостоять достаточно сильный демократический блок, способный проводить осмысленные решения? Я хотел бы видеть в парламенте достаточно широкую демократическую коалицию, противостоящую дрейфу парламента в сторону модели Верховного Совета последнего времени.
Если же следовать предложенной логике и голосовать против демократов, чтобы парламент оппонировал президенту, то мы получим еще одну квази-демократическую структуру, воспроизводящую конфликт между парламентом и президентом. Это значит, что мы летом девяносто четвертого окажемся в ситуации осени девяносто третьего, но с одним отличием: президент имеет право распустить парламент. Мне кажется, что российская демократия может не пережить еще один распущенный парламент.
— Если выборы закончатся благоприятно для «Выбора России» и вы получите возможность продолжать ваш курс, что он даст конкретно людям?
— Если мы действительно получим возможность продолжить курс, то главным результатом следующего года должно быть резкое снижение темпов роста цен. Мы надеемся, что это удастся сделать, и люди получат предсказуемые цены и относительно стабильную, по восточноевропейским стандартам, экономику. Валютный курс будет потихоньку расти, существенно отставая от темпов инфляции. Соответственно будет расти курс рубля, а вместе с ним и долларовое выражение зарплаты. Сейчас она составляет примерно 80 долларов в месяц в среднем, а к концу следующего года она может достичь 120 долларов или, возможно, больше.
Вероятно, уже в начале года мы проведем реформу семейных пособий. Система выплат станет существенно проще, а сумма — больше. В первом квартале предполагается представить на обсуждение закон о пенсиях, который восстановит нормальную дифференциацию пенсий в зависимости от стажа, от прежней зарплаты с учетом индексации.
Что касается армии, то мы не ставим своей задачей в ближайшее время резко сокращать военные расходы. Мы уже сократили их в 1992 году больше, чем кто-либо. Да и само сокращение вооруженных сил стоит денег, а нам еще предстоят большие расходы, связанные с выводом наших войск из-за пределов России. Относительно численности— мы предполагаем иметь полуторамиллиониую армию к концу следующего года. Принципиально будут изменены принципы финансирования науки, будем искать возможности для необходимой финансовой поддержки культуры и образования.
— За короткое время вы проделали головокружительный путь от малоизвестного ученого до политика мирового масштаба. Как изменились ваши внутренние ощущения в связи с этим?
— Представьте себе, что вы теоретически знаете, как управлять самолетом. Вы читали об этом в учебниках, но никогда за штурвалом не сидели. И вот так случилось, что вас посадили за штурвал и не на тренажере, а на настоящем самолете. Причем пилот исчез, а сам самолет стремительно падает вниз, и никто в пилотское кресло садиться не хочет. Вы сидите за штурвалом и примерно представляете, как этот аппарат должен реагировать на ваши действия. Однако у вас нет никакого опыта и чувства реального контакта с машиной, без чего ваши действия неточны и нередко носят спазматический характер. Все это естественно отражается на полете и на пассажирах.
Все эти чувства я испытал в первое время работы в правительстве. С течением времени обретаешь опыт и понимание того, что — необходимо, что — можно, а чего — нельзя
Беседу в редакции записал Михаил БЕРГЕР.
Фото Алексея БЕЛЯНЧЕВА.