Людмила Руцкая о муже и о себе
После того, как ей пришлось покинуть дачу в Архангельском, где она жила вместе с двумя сыновьями, Людмила Руцкая переехала в новую квартиру, расположенную в доме рядом с Музеем изобразительных искусств. (Теперь ее новый сосед — Николай Рыжков, бывший премьер-министр Горбачева). Там она и приняла журналистов «Пари-матча».
— Российская прокуратура обвинила вашего мужа в «организации массовых беспорядков». Ему грозит заключение сроком от 2 до 15 лет. Что вы думаете по этому поводу?
— Александр Владимирович виноват не настолько, чтобы его осудить так сурово! Мы потрясены. Я практически каждый день разговариваю по телефону с его матерью. Ее тревожит его здоровье. Поскольку Александру еще не предъявлено обвинение, мне не разрешили посещать его в тюрьме. Его адвокат, Георгий Иванов, единственный человек, которого пускают в камеру, сказал мне, что он чувствует себя хорошо. Я имею право посылать мужу посылку каждый первый четверг месяца. Я уже отправила ему фрукты и кое-какие вещи. Руцкой — не капризный человек. Это военный. Он довольствуется минимумом. Но когда я хотела послать ему что-нибудь для чтения, мне сказали, что у него в тюрьме есть книги и газеты. Не уточнили, какие.
— Вы опасаетесь за вашу безопасность?
— Я ничего не боюсь! Я не думаю, что противоположный лагерь объявит войну семьям своих врагов. Что же касается моих сыновей, Димы и Саши, я еще раньше начала за них беспокоиться. В институт на занятия Саша ездит один на метро, так как нашу служебную машину забрали еще до начала событий. К тому же, мне не нужна машина с шофером—я вожу сама. Я безразлична ко всем этим принятым против нас мерам. Даже порой над ними смеюсь. Я прожила при социалистическом режиме больше 40 лет, и в сущности методы псевдодемократов являются теми же, что и коммунистов: конфисковать! Отнять! Забрать! Я не удивлена, ибо ничего другого не ожидала. Вчера я пошла в прачечную, куда обычно ходила (обитатели правительственных дач имеют в своем распоряжении «специальные» магазины.—«Пари-матч»), Служащая сказала мне, что она получила распоряжение нас больше не обслуживать.
— Огорчила ли вас потеря привилегий, которыми располагал ваш муж, когда находился у власти?
— Ну какие это привилегии? Дача? Та, которая была в Архангельском, оставляла желать лучшего. Медицина? Я никогда не хотела посещать их престижные поликлиники! Может быть, машина? Моя старая служебная «Волга» была вся разбита. Поэтому, когда ее у нас отняли, я не очень-то о ней жалела. Телохранители? У меня их не было. Специальные магазины? В продуктовом центре Архангельского цены те же, что и в других местах. Да и нет там никаких деликатесов: мясо, курицы, фрукты, овощи, ничего особенного… Остаются поездки за границу. Действительно, до того, как Александра избрали вице-президентом России, я никогда не выезжала из страны. Руцкой и я провели 20 лет нашей жизни в военных гарнизонах. Когда я смогла побывать в Аргентине, Бразилии и во Франции, мне это очень понравилось. Но я обо всем забочусь сама: я не путешествую с моим парикмахером!
— Вы остаетесь председательницей Дома моделей Юдашкина?
— Да, конечно. И для меня это очень важно. Прежде всего потому, что это для меня единственный источник дохода. Зарплату Руцкому перестали выплачивать с 1 сентября. При нынешних ценах моей зарплаты в 100 тысяч рублей едва хватает нам на жизнь—моим двум сыновьям и мне.
— Как вы отреагировали на то, когда в знаменитое «черное воскресенье» услышали по радио, как ваш муж призывает толпу, собравшуюся у Белого дома, идти на штурм Центрального телевидения?
— Надо посмотреть на события в их контексте. Во время всей блокады парламента люди не могли слышать выступления Руцкого и Хасбулатова. Их подвергали цензуре. В то воскресенье, когда они выступали перед парламентом, их подтолкнуло произнести эти слова естественное желание обратиться к русскому народу. Теперь их обвиняют во всем, что случилось. Но Руцкой хотел только одного —иметь, наконец, возможность выступить по телевидению.
— Не считали ли вы, однако, что этот призыв был ужасной ошибкой?
— Я об этом не думала. Единственный вопрос, который себе задавала, был следующим: «Что же теперь случится?» В Останкине уже была пролита кровь. В понедельник на рассвете танки стояли перед парламентом. Для меня в тот день единственный вопрос заключался в том, будут ли они стрелять.
— В целях безопасности я укрылась у друзей на даче на Николиной горе. С моими двумя сыновьями мы сидели у телевизора и смотрели прямые репортажи Си-эн-эн. Я думаю, что мы оставались почти немыми, нс произносив более одного-двух слов. Они стреляли из пушки по зданию, и во мне рос сильный протест. Я постоянно повторяла: «Боже мой! Что они делают?»
— Сколько раз вы входили в парламент во время блокады?
— Два раза. Первый раз — без проблем, второй — мне помогли. Я оставалась какие-нибудь полчаса с Александром, поскольку он был очень занят. Но было важно, наконец, иметь возможность поговорить.
— Ваша свекровь недавно заявила, что ее сын — «хороший человек, который находился в плохом окружении». Считаете ли вы, как и она, что отрицательную роль в судьбе вашего мужа сыграл Руслан Хасбулатов?
— Я его мало знаю. Руцкой должен в этом разбираться лучше, чем я. Александр работал с Хасбулатовым больше двух лет. Пока еще слишком рано говорить о том, кто виноват. Многое выяснится со временем.
— Сегодня известно, что во время нападения ваш муж потребовал западного вмешательства, которое бы гарантировала ему жизнь. Были ли у вас контакты с иностранными посольствами?
— Нет, никто мне не звонил. Ни американский вице-президент Гор, ни Клинтон. Никто другой. Русское телевидение к тому же объявило, что все западные страны поддерживали Ельцина в его решении стрелять по своим собственным депутатам, которые нашли убежище в парламенте. Я задаюсь вопросами. Смог бы, к примеру, Клинтон отдать распоряжение о штурме конгресса? Смог бы Миттеран приказать стрелять по Национальному собранию? Знаете, у меня никогда не было иллюзий в отношении западных стран!
— Какие чувства вы испытываете по отношению к Борису Ельцину?
— Я не испытываю ни горечи, ни агрессивности. Просто-напросто он, все они — чужие мне люди. Руцкой попал в эту среду всего два года назад. Они же находятся в аппарате с незапамятных времен. У них свой образ жизни. У нас — свой… Кроме того, мы люди разного поколения. Ельцин мне в отцы годится.
— Ваш муж, по всей вероятности, предстанет перед судом. Вы хотели бы, чтобы этот процесс был публичным?
— Я хочу одного: чтобы все закончилось и чтобы мой муж вернулся домой.