Маленький человек в переполненном ненавистью мире
28 октября 1913 года, то есть 80 лет назад, судом присяжных заседателей был оправдай Менахем-Мендель Тевиевич Бейлис (1874—1934). Допрошенный 25 сентября 1913 года, он дал о себе следующие сведения: мещанин, 39 лет, постоянно проживает в Киеве, законнорожденный, еврей, грамотный, женат, имеет пятерых детей, движимого имущества не имеет. Его обвиняли в том, что он совершил «сложное квалифицированное злодеяние» — убил 13-летиего Андрея Ющинского, ученика Софийского духовного училища «с ритуальной целью». Ритуал как будто состоял в том, что по варварскому обычаю религиозные иудеи при изготовлении к Пасхе пресных лепешек (мацы) использовали христианскую кровь.
«Дело», впрочем, хорошо известное, ставшее одним из самых громких в судопроизводстве XX века. Так что если и есть смысл вновь обращаться к нему, то отнюдь не только по случаю юбилея. Есть причина куда более весомая. А именно: если судить по нашей сегодняшней действительности, исторические уроки знаменитого судебного процесса оказались забытыми. А может, и того хуже — непонятыми. Если увидеть в национальной драме Бейлиса еще и общечеловеческий ее характер, то современность давних событий просто потрясает. Ситуация, если вдуматься, действительно весьма и весьма актуальна: маленький человек среди большой ненависти, затравленный, загнанный в угол тяжелыми обстоятельствами окружающей жизни. Как уцелеть, выжить? Как избежать худшего, если гигантские волны общественного шторма обрушиваются со всех сторон?
Именно в те годы, отвечая на новогоднюю анкету одного из журналов, Сергей Юльевич Витте, выдающийся государственный деятель, автор манифеста 17 октября 1905 года, высказал такое пожелание России: «Чтобы все подданные государя Императора познали за непреложную истину, что государство жить здоровою жизнью на ниве взаимной ненависти не может». Ему вторил великий ученый Владимир Михайлович Бехтерев: «Всякий русский гражданин должен пожелать в наступающем году полного и действительного успокоения России. Лишь с тех пор, как в области взаимоотношений между личностью и государством форма кровавой расправы отойдет в область предания, можно будет говорить о начале действительного успокоения России».
А ведь несчастный Бейлис выжил, уцелел. Остановимся на поучительных обстоятельствах, которые способствовали этому. Исходным материалом для нашего анализа послужит только что вышедшая в издательстве «Прометей» (тираж 4 тысячи экземпляров) книга уже известного нашим читателям врача-психиатра Михаила Ивановича Буянова, автора целого ряда социально-психологических исследований, неожиданных по тематике, написанных темпераментно, на богатом фактическом материале. Эта книга так и называется «Дело Бейлиса».
Тогдашнее положение Бейлиса можно сравнить с нынешним положением мирного населения в тех районах, где ведутся интенсивные боевые действия: никто не решится утверждать, что судьба окажется милостива к нему. Это положение усугублялось тем, что от самого Бейлиса в его деле мало что зависело. От него не зависело даже то, что он попал на скамью подсудимых. Сам он никаких шагов для этого не предпринимал. За него работали другие. Они-то, другие, по сути, и выбрали его преступником.
Подходящую личность, надо сказать, искали довольно долго. Подлинные убийцы из воровского притона Веры Чеберяк были «отклонены», поскольку в таком случае дело выглядело заурядно уголовным. Требовалось что-то принципиально иное, что доказывало бы, скажем, существование в лице инородцев опасного внутреннего врага. Примечательно, что Бейлис, на которого полицейским властям как на возможного убийцу указала семья забубенных пьяниц Шаховских, сразу устроил, как бы убедил в бесспорности своей вины весь славный «триумвират» обвинителей. А состоял он из грабителей, воров и прочих отбросов общества, находивших приют в указанном выше притоне; киевских погромщиков из «Союза русского народа» на специальном заседании своего совета от 15 апреля 1911 года, то есть спустя 18 дней после похорон Ющинского, распланировавшего действия по обвинению инородцев в убийстве; наконец, представителей властей, вплоть до высших, которые с поразительной оперативностью взяли «дело» под свой контроль. Хотя, разумеется, далеко не к каждому преступлению, совершавшемуся на гигантских просторах Российской империи, правящие круги проявляли повышенное внимание.
18 апреля министр юстиции Иван Григорьевич Щегловитов (1881—1918) поручил прокурору Киевской судебной палаты Георгию Гавриловичу Чаплинскому надзор за делом об убийстве Ющинского. К весне 1912 года жандармы во главе с подполковником Павлом Александровичем Ивановым полностью раскрыли обстоятельства этого преступления, но прокурор Чаплинский упорно вел линию Бейлиса и запрещал сообщать об истинных убийцах.
По сути, то, что кажется нам сегодня чем-то небывалым в истории России — сращение преступных группировок с государственными структурами, с коррумпированным чиновничеством, — отчетливо дает знать о себе и в те годы так многими восхваляемого сейчас царизма. С ведома и благословения самого Государя Императора. Ибо, как свидетельствует С. Витте, «благодаря влиянию великого князя Николая Николаевича и государь возлюбил после 17 октября более всех черносотенцев, открыто провозглашая их как первых людей Российской империи, как образцы патриотизма, как национальную гордость. И это таких людей, во главе которых стоят герои вонючего рынка, Дубровин, князь Коновницын, иеромонах Илиодор и проч., которых сторонятся и которым во всяком случае порядочные люди не дают руки».
Понятно, почему дело Бейлиса можно считать любимым делом Щегловитова. Косвенно о его роли в нем можно судить хотя бы по такому факту: за время пребывания в должности министра он предоставил царю не менее 325 докладов о помиловании лиц, осужденных за участие в еврейских погромах. В докладах фигурировало около пяти сотен фамилий. Царь не отказывал в помиловании таким лицам. Своих взглядов на сей счет Николай II не скрывал, тем самым поощряя усердие подчиненных в этом вопросе.
Искали убийцу с определенными «параметрами». Между прочим, уже в восьмидесятые годи мне доводилось слышать откровение одного из следователей по особо важным делам Прокуратуры СССР, сообщившего в «доверительной беседе», что он не ставит точку ни в одном следствии, пока не обнаружит во главе «дела» лицо определенной национальности.
Все обвинители знали с самого началу, что Бейлис не виновен. Но сверхзадача была выше истины.
Из сказанного ясно: подсудимый был обречен. Но…
Мало известно, что «дело Бейлиса» стало первым в мире процессом, с которого началось противостояние, с одной стороны, властей, с другой — мирового сообщества психиатров.
8 мая 1911 года был допрошен и дал свое заключение по «делу» Иван Алексеевич Сикорский (1845—1918), позже, на суде, указавший о себе — «заслуженный профессор Университета Св. Владимира, 68 лет, православный». Он заявил, что убийство совершено с ритуальной целью. И впоследствии многократно настаивал на этом.
Сикорский, как видим, и не думал противопоставлять себя властям, напротив, он дал угодное им заключение, хотя это еще не доказывает неискренности его мнения. Вполне возможно, он действительно считал так, а не иначе.
Удивить могло, скорее, другое, что, впрочем, лишь подтверждало инспирированность всего «дела». Уже тогда журнал «Современная психиатрия» обращал внимание, что психиатрическая экспертиза противно здравому смыслу выделена из общемедицинской, что Сикорский «читал по тетрадке нечто неизвестно откуда почерпнутое, причем, на просьбу присяжного поверенного Карабчевского указать источники ответил, что „существует известного рода цензура, которая такие вопросы не пропускает, так этого ответа на них нельзя найти ни в энциклопедических словарях, ни в сочинениях“.
«Только сожаление и скорбь вызывает отзыв Сикорского, — заявил профессор Кенигсбергского университета Э. Майер, — Когда знакомишься с ним, в конце концов возникает такое чувство, будто тот самый человек, который имеет заслуги перед всеобщим просвещением именно изучением религиозных бредовых состояний больших народных масс, сам в настоящее время подпал под влияние подобного темного суеверия так же, как он раньше с большим успехом содействовал его искоренению».
Едва завершится слушание дела Бейлиса, на котором профессор скомпрометировал свое имя, как тут же он ввяжется в новую историю.
27 ноября 1913 года под Киевом был убит еврейский мальчик Иоссель Пасиков. Вновь привлеченный в качестве эксперта, Сикорский заключит, что и тут во всем виноваты, сами понимаете, кто. Это они, дабы опорочить христиан, убили своего единоплеменника. Суд, однако, вскоре установит: Пасикова убил некто Гончарук, закоренелый бандит, имевший десять судимостей. Убийцу разыщут и приговорят к 12 годам каторжных работ. Авторитетный эксперт второй раз Подряд споткнется на одном и том же месте. Скорей всего — из идейных соображений.
Сын профессора — Игорь Иванович Сикорский (1889—1972), крупнейший авиаконструктор, еще до революции создавший лучшие в России самолеты, а позднее в США, в эмиграции построивший первый в мире вертолет, — станет в последние годы глубоко верующим человеком. Он посетит святые места всех религий, повсюду замаливая свои и отца грехи. При том, что сын за отца не отвечает…
ДЕЛО БЕЙЛИСА НАЧАЛОСЬ ДО РОЖДЕНИЯ ХРИСТА
М. Буянов пишет: еще до рождения Иисуса Христа евреев обвиняли в использовании младенческой крови в ритуальных целях. С появлением христианства в том же стали обвинять и христиан, затем их оставили в покое, полностью переключившись на «малый народ». Подобные обвинения в разное время возникали в разных странах.
Папы римские и ученые, императоры и короли создавали комиссии, «следственные группы», дотошно и пристрастно исследовавшие каждый случай, вернее, слух или навет. При том, что порой за изготовление подобных «фактов» брались антисемиты высокого международного класса, истина, в конце концов, обнаруживалась. И на сегодняшний день мировая юриспруденция не располагает ни единым доказанным случаем «ритуальных убийств». Но стремление тем не менее настанвать на их существовании, так удивлявшее еще Мартина Лютера, влечет кого-то, как самая заветная цель. Вновь и вновь (в пределах России гораздо чаще, чем за ее пределами) распространяются версии о новых ритуальных убийствах.
Вспомним: едва только стало известно о зверском убийстве в Оптиной Пустыни двух иноков и священнослужителя, как неистовый Александр Невзоров, даже не нуждаясь в проведении следствия, мол, и без него все ясно, объявил, что и тут имело место намерение пролить христианскую кровь на Пасху. А независимая газета «Правда» возвестила в той же связи о явлении народу «сатанинского племени»… Казалось бы, достаточно двадцати с лишним веков, чтобы или неопровержимо доказать реальность ритуальных убийств, или же навсегда забыть о них, придумать что-то другое, менее сомнительное, более правдоподобное. Не топтаться же веками на одном месте. В конце концов, и антисемитизм требует больше творчества, дабы не таяли ряды его поклонников. Разве неясно, что если вопрос, на который уже многократно получен ответ, вновь и вновь пытаются объявить дискуссионным, то это уже чистейшая провокация? Но, может, потому и топчутся на одном месте, что человеконенавистничество убивает способность к творчеству…
И вот уже, «осмысливая» октябрьские события в Москве, на предвыборных собраниях, как свидетельствует «Московский комсомолец», представители патриотических организаций виновником всех кровавых акций объявляют «параллельного» президента России Александра Руцкого, объявляют его обыкновенным иудеем, который устроил очередное жертвоприношение, правда, не по случаю Пасхи, а по поводу другого «их же» национального праздника.
Словом, дело Бейлиса, начавшееся еще до рождества Христова, продолжается по сей день.
Петербургские психиатры заявили, что его экспертиза не соответствует данным науки и требованиям закона. Тверское медицинское общество посчитало ее не имеющей никакого отношения к медицинской науке… По всей России поднимался бунт психиатров. Пытаясь предотвратить научный взрыв, власти были вынуждены публично обнажить свою позицию. Харьковское медицинское общество, расценившее «проявление расовой и религиозной нетерпимости» поступком, роняющим высокое звание врача, было закрыто. Последовало прекращение деятельности и Вологодского медицинского общества — за телеграмму протеста. Под угрозой закрытия оказались Самарское, Саратовское и Рязанское. Как отмечал тогда журнал невропатологии и психиатрии им. С. С. Корсакова, «говорить об экспертизе Сикорского, критиковать ее стало почти государственным преступлением».
Только за первые 18 дней процесса (а он длился 34 дня) за его «неправильное освещение» правительство арестовало или иным образом привлекло к ответственности четырех редакторов, конфисковало 22 газеты, две из них были вообще закрыты, еще 29 оштрафованы…
Но Россия не замолчала. И мир не замолчал.
Крупнейший психиатр XX века Эйген Блейлер (1857—1939), автор термина «шизофрения» (1911 г.), пришел к такому заключению: «Еврейские ритуальные убийства никогда не случаются там, где христиане не верят в них заранее. Единственный вывод, который можно сделать из этого факта, заключается в том, что здесь дело обстоит так же, как с привидениями: они являются только там, где в них верят. Другими словами, ритуальные убийства суть продукты фантазии тех, кто их признает».
В 1912 году в киевском издательстве Д. Н. Тягая вышла книжка объемом в 24 страницы «Европа о кровавом навете (протест Англии, Франции, Германии и России против кровавого навета)». Книга уникальна, ибо текст — это в основном имена граждан указанных стран, решительно выступивших против царской интерпретации «Дела Бейлиса», в большинстве своем весьма известные имена. Все архиепископы и лорд-епископы Англии, министры, руководители политических партий, послы, вся научная элита… В числе французов—Анатоль Франс и Октав Мирабо, немцев — Герхарт Гауптман и Томас Манн…
(Любопытно читать, помня о реакции в определенных кругах сегодняшней России на любое заявление Запада в поддержку российского руководства, замечание одного из адвокатов Бейлиса — В. А. Маклакова, родного брата тогдашнего министра внутренних дел: «Чем громче звучал голос Европы, тем больше в России рос и отпор, защита своей независимости; фатальным образом они направлялись не против Европы, но против Бейлиса. Его оправдание представлялось уже не торжеством нашего правосудия., а простой капитуляцией перед Европой…»)
Россия представлена в упомянутой книжке самой могучей плеядой: Л. Андреев, Д. Мережковский, А. Блок, М. Горький, В. Набоков, Ф. Сологуб… Одного великого имени не было в этом списке, ибо этот писатель чуть ли не ежедневно в дни процесса высказывал о происходящем свое мнение. Не стоит, думаю, напоминать, каким оно было, мнение Владимира Галактионовича Короленко, на веку которого сменилось немало властей, но ни для одной он так и не стал «своим человеком». Поскольку превыше «барской любви» ценил свою независимость, любил истину и своих страдающих героев. В 1917-м, когда император был низложен, многие русские либералы, правда, захотят видеть его самого властью— на посту первого президента Российской республики. Но первый президент будет избран много десятилетий спустя…
Сикорскому на суде противостоял Бехтерев, личность легендарная. Академик, начальник Военно-медицинской академии, генерал.
Они давно дружили. Бехтерев стал психиатром во многом благодаря Сикорскому, талантливому ученому, чьи работы по сей день цитируются в разных странах. Позицию Сикорского объяснял глубоким склерозом, приведшим к распаду психики ученого. И, хотя относился к нему скорее с жалостью, чем с презрением, считая, что презирать следует в первую очередь власти, которые воспользовались в нечистоплотных целях авторитетом нездорового человека, дружбу с Сикорским прервал и уже не возобновлял.
В 1928 году в Москве вышла его посмертная «Автобиография», где упоминается и имя Сикорского. «В начале сентября 1905 года, — пишет автор, — мне пришлось говорить речь на II съезде психиатров в Киеве. „Об условиях развития личности“. В заключение и призвал к новой светлой жизни заключительным возгласом лермонтовского стиха: „Отворите мне темницу, дайте мне сиянье дня“. Мне была устроена шумная овация. Я был даже вынесен на руках из залы на улицу и посажен в экипаж. Тотчас по окончании моей речи в огромной зале начался импровизированный митинг. В зал введена была полиция по распоряжению киевского градоначальника Клейгельса, причем производили в той же зале аресты, еще более подлившие масла в огонь. Бедному профессору И. А. Сикорскому, как председателю организационного комитета, человеку правых убеждений, пришлось пережить много волнений и иметь немало неприятностей».
В той же автобиографии Бехтерев вспоминает и Бейлиса, связывая последующие драматические события своей жизни (против своей воли он вышел на пенсию) с участием в памятном судебном процессе. «…Еще был мотив, который был выставлен против моего отставления в академии, —это экспертиза по делу Бейлиса, на которую я был вызван осенью 1913 года. Всем, конечно, памятно, как тогдашняя власть стремилась допустить ритуальное убийство и выставила Бейлиса козлом отпущения в этом процессе. Как известно, моя экспертиза, напечатанная в „Киевских вестях“ и затем полностью в „Врачебной газете“, а впоследствии переведенная и на немецкий язык, немало содействовала оправданию Бейлиса, что не входило в планы тогдашнего правительства…»
ХОТЯ ОН И НЕ БЫЛ «НАЦИОНАЛЬНЫМ СОКРОВИЩЕМ»
Напомню: «дело» было, по существу, заказным. На скамье подсудимых — совсем маленький человек. Даже не какой-нибудь Акакий Акакиевич, еще меньше, поскольку тот был «коренной национальности».
За Бейлисом, как говорится, никто не стоял, то бишь так можно было предположить, втягивая его в это дело. Да, судя по всему, его организаторы так и предполагали, делая, помимо всего, ставку на то, что, поскольку во многих тлеет эта то ли ненависть, то ли глухое отторжение инородцев, значит, на этом можно сыграть…
Был бы тот же Бейлис человеком, известным миру, чем-то прославившим Россию, —скрипачом или, допустим, первооткрывателем. Из тех, кого в Японии вознаграждают за заслуги высшим званием: живущее национальное сокровище… Но Бейлис не Пастернак, не Бродский. Если и с теми расправились, когда потребовалось… И дело тут не в узко национальной беззащитности. Когда Равилова убивали — его защитили? А Солженицына — когда изгоняли?
Бейлиса же защитили. Тем поразительнее то, что выявилось в России второго десятилетия XX века при попытке оклеветать «сверхмаленького человека», а в его лице — народ.
Вон какая сила, как выяснилось, стояла за ним…
Воспоминания о деле Бейлиса застают наше общество в состоянии приученности, я бы даже сказал, натренированности к межнациональным конфликтам и их неизбежным плодам — слезам, крови и невосполнимым утратам. Масштаб трагедий столь велик, что те, кого они не касаются впрямую, нашли, кажется, надежное эффективное средство самозащиты от радиационного излучения, источником которого являются такие трагедии. Люди просто-напросто как бы в два счета притерпелись к происходящему и уже испытывают к нему разве что досужий интерес. Услышав за завтраком в «Новостях», что где-нибудь в Нагорном Карабахе или Таджикистане снова стреляют, есть убитые и раненые, что в Сухуми сбиты три гражданских самолета, что в горах Сванетии замерзли десятки беженцев, только уточняют, помешивая в стакане чай: «Сколько погибло? Тридцать два или тридцать пять?»
Общество, оглохшее от не стихающей артиллерийской канонады, от оглушительного треска политических петард, которые заглушают даже гул орудий… Оно стало мыслить, как политики, — безлично или неопределенно-лично. «Есть убитые и раненые». Есть, так есть. А кто они, эти несчастные? Кого на сей раз лишили жизни ради очередного светлого будущего? Чей дом взорвали, кого пустили по миру бесчинствующие мародеры? Кто сошел с ума «при виде того, что совершается дома»?
Со времен Ферганы, Нового Узеня, Сумгаита, а может, еще раньше, у преступников вдруг исчезли имена. Как и у жертв. Все обезличены. «Есть убитые и раненые» — это как бы братская могила, в которой хоронили и хоронят невинные жертвы общественного хаоса, слепой стихии национализма, политических ошибок, а то и прямых провокаций, организованных при попустительстве или содействии государственных лидеров.
Бейлис прославился тем, что был несчастен. И тем, что его несчастье не осталось его личным делом. Угодил под колеса бесчувственной государственной машины, но чудом спасся… Не только великие таланты должны обретать широчайшую известность, но и те, кому выпало испытать величайшие тяготы земные, изведать глубины вселенского несчастья, Это не им нужно — всем нам. Ради того, чтобы удалось, наконец, установить нормальные отношения между гражданином и государством, которое не должно рассчитывать на то, чтобы в тайне от мира выяснять с кем-то из граждан свои отношения. Всех не назвать по имени — так много потерпевших. Но в памяти поколений, в истории цивилизации должны остаться какие-то имена, услышав которые люди сразу поймут, о чем речь, как понимают при имени Бейлиса, поймут и припомнят, чье это было время, каких правителей, каких нравов.
Неуживчивость наших властей друг с другом объясняется прежде всего стремлением каждой из них быть единственной властью. Традиции КПСС очень сильны. Делиться властью не хочет у нас никто. Между тем, к дело Бейлиса тому ярчайшее подтверждение, маленький человек еще может на что-то рассчитывать, если в стране существует реальное разделение властей. В частности, если судебная власть действительно независима, даже от трона.
Да, общественная реакция на это событие поражает, а особенно—на фоне, не скажу, олимпийского спокойствия, но умеренного возмущения нашей и мировой общественности фактами вопиющего нарушения прав человека в так называемых межнациональных конфликтах. Но приговор по делу Бейлиса принимался отнюдь не под давлением общественного мнения. Если уж и мнение властей, «телефонное право» не имело для суда присяжных решающего значения…
Стоит, думаю, поименно назвать тех, чьи действия создали столь яркий прецедент подлинно независимого судопроизводства, тех, кому принадлежало в этом процессе решающее слово.
Присяжными заседателями были: М. Д. Мельников (старшина), губернский секретарь, помощник ревизора контрольной палаты; И. А. Соколовский, крестьянин, контролер городского трамвая; И. Г. Перепелица, мещанин, домовладелец; Г. Г. Оглоблин, чиновник почтово-телеграфной конторы; К. С. Синьковский, чиновник почтово-телеграфной конторы; М. К. Кутовой, крестьянин села Хотово; П. Л. Клименко, крестьянин, служащий винного склада; М. И. Тертычный, крестьянин села Борщаговки; П. Г. Калитенко, мещанин, служащий на вокзале; Ф. Я. Савенко, крестьянин села Кожуховки; А. Г. Олейник, крестьянин села Гостомель; С. Ф. Мостицкий, извозчик.
…После освобождения из царской тюрьмы Бейлис, не символ, каким он стал с годами, а живой человек, жил тяжело. Ему не давали покоя антисемиты. Он был вынужден эмигрировать в Палестину, затем в США, где и и скончался недалеко от Нью-Йорка.
В 1925 году на английском языке вышла его книга «История моих страданий».