Агония номенклатуры чревата потрясениями. Как избежать третьего путча
Беседа журналиста Леонида Радзиховского с Геннадием Бурбулисом
— Геннадий Эдуардович, говорят, что вы сыграли очень важную роль в дни октябрьского путча, во многом помогли его ликвидации?
— Такую же роль, как и десятки тысяч москвичей, и россиян. Сейчас выясняется, что сторонников путча вообще не было, кроме тех, кто сидит в Лефортово, зато все были его противниками. Так что давайте не будем отнимать хлеб у историков и фантастов.
— Тогда — вопрос о более важном. Каковы все-таки общие политические, социальные причины путча? Смешно же все сводить к амбициям Хасбулатова, Руцкого и иже с ними. Да и вообще — ведь это не первый путч, только что мы осмысливали вторую годовщину августовской революции. Мы с вами тогда написали статью как раз о мирном ходе реформ, о мирном ходе нашей «революционной эволюции». Но под мирным ходом, увы, подведена красная черта. Что это? Возобновился активный «геологический процесс»? Опять заговорил потухший вулкан, опять накатывает на Россию кровавое колесо?
— События нельзя рассматривать изолированно. Давайте соотнесем их с августом 1991-го. Список путчистов по должностям: вице-президент, председатель Верховного Совета, министр госбезопасности, министр внутренних дел (в августе) и первый заместитель министра (в сентябре)… Не правда ли— сентябрь недалеко ушел от августа? Больше того. Ведь и идеологи заговора совпадают, и стилистика речей.
— Вы говорите о должностях заговорщиков. Всех их лично подбирали президенты — в первом случае Горбачев, во втором — Ельцин. Роковые кадровые промахи?
— Дело не в промахах. Система распадаясь, отчаянно сопротивляется реформам. Ресурс системы — это масса чиновников, связанных и единой организационной структурой, и корпоративными отношениями, и определенной идеологией. Первые лица неизбежно являются, в определенной мере, заложниками системы. Если нет опоры на глубоко продуманную, выстраданную стратегию, то неизбежно будешь дрейфовать в сторону «соблазнов» этой системы. А система руководствуется одним — интересами своего выживания. Вот так и случилось с тем же Руцким — человеком в политике абсолютно случайным, беспомощным. Оказавшись на одном из первых постов в системе, он легко принял ее общую идеологию, как всегда, завернутую в яркую бумажку социального популизма и национального тщеславия. Он вошел в уже существующую систему как колесико — и стал крутиться по законам системы.
— Вы говорите о нереформированной политической системе, оставшейся нам от «государства КПСС»?
— Да, разумеется. Традиционная, ортодоксальная система КПСС умерла где-то к середине 80-х годов. Горбачев просто предал труп земле. С тех самых пор все делалось в интересах «обуржуазившейся» номенклатуры КПСС. Когда же интересы этой номенклатуры резко вступают в противоречие с линией реформ, тогда и происходит путч.
— Да, очередная попытка номенклатуры удержать власть и собственность, сохранить полуфеодальный характер нашей экономики и социально-политической жизни.
В августе 1991-го речь шла о совсем уже слабой союзной номенклатуре. Чем она была слаба? Тем, что огромное большинство номенклатуры тогда верило: можно прекрасно вписаться в реформы, идеально приспособиться к ним, нажиться на них. У номенклатуры — военной, гэбэшной, военно-промышленной, комсомольско-партийной — не было тогда реального смысла, рискуя всем, пытаться повернуть, сломать ход реформ. Поэтому и путч вышел тогда таким бледным, слабым, анемичным. Большинство номенклатуры тогда стремилось занять места в новых государственно-коммерческих структурах. Они спешили, сбросив пустую оболочку КПСС, заняться «делом» — своей номенклатурной приватизацией.
— Но разве их желания не были удовлетворены? Разве ход реформ не принес значительной части бывшей номенклатуры огромные богатства при сохранении власти?
— В общем, нет. Наши реформы глубоко противоречивы. Когда говорят о слабости и ошибках президента — он в августе сохранил на высших постах почти всех руководителей КГБ или местное начальство, и сейчас, мол, повторяется та же «роковая ошибка», я всегда удивляюсь наивности таких разговоров. Это не ошибка — это сознательная линия на компромисс с прежней элитой, сознательная линия на мирное, эволюционное врастание прежней номенклатуры в новый строй, в новую систему. Если бы не было этого компромисса, мы имели бы совсем иную ситуацию — мы или гораздо радикальнее продвинулись бы по пути реформ, или уже началась бы настоящая гражданская война, инспирированная загнанной в угол номенклатурой.
— Если компромисс торжествует, если коммунистическая номенклатура «мирно врастает» в капитализм, то я повторяю свой вопрос: где же социальная причина «путча № 2»?
— Причина все та же: реформа. Да, компромисс, да, эволюция. Но чем дальше по пути реформ, тем большие отряды вчерашней номенклатуры разоряются, теряют власть и собственность. Происходит это не рывком, не по приказу, но постепенно, по самым беспощадным в мире законам — законам рынка. Пусть и уродливого, но все-таки рынка.
Решающий момент тут, конечно же, приватизация. Они взорвались путчем, как всегда, уже поздно — когда приватизация приобрела необратимый характер, когда значительная часть собственности уже сменила хозяев. На пороге — банкротство предприятий и финансовая стабилизация. Давайте расшифруем политический смысл этих вроде бы чисто экономических явлений. Банкротство предприятий—банкротство их директоров, размывание «директорского корпуса», начало кадровой смены генералов административной экономики. Финансовая стабилизация-стабилизация курса Ельцина, стабилизация реформаторского правительства.
После этого «количество переходит в качество» — речка реформ медленно накопила силы и вдруг, быстро размыв запруду, разливается. Если в 1988–1989 годах пришел первый эшелон новой экономической и политической элиты (первые кооператоры, первые депутаты), тот эшелон, который лидирует и сегодня, то в 1993–1994 годах должен подтянуться второй эшелон: хозяева инвестиционных фондов, новое поколение депутатов, вызванное к жизни перевыборами. И старая элита (в союзе с частью новой — те же «перевертыши-демократы» призыва 1990 года) пошла на крайние меры, чтобы не допустить такого развития событий.
— Они проиграли второй раз. Какого же развития событий нам ждать теперь?
— Вообще говоря, победителей в этих событиях пока нет. Надо добиться ускоренного обновления правящей элиты, соответственно и ускорения реформ. Путч № 1 — крах КПСС, путч № 2 — крах Советов. Однако в политике очень часто бывают алогичные, парадоксальные результаты.
Исполнительная власть, которая может быть скорее носителем авторитарных тенденций, защищала демократию, законодательная, которая по функции должна быть опорой демократии, выступала против нее. Но теперь ситуация может измениться.
Сейчас идет новый массовый компромисс с номенклатурой.
Идет активная миграция непримиримых депутатов в структуры исполнительной власти. Что они принесут туда? Как раз может получиться гармоничное слияние: авторитарный дух бывшего Верховного Совета сольется со структурами исполнительной власти. Тогда парадокс снимется: авторитарная по функции власть проникнется окончательно авторитарным духом. Это было бы очень печально.
Поэтому именно сейчас парламент—новый парламент—будет иметь решающее значение. Если в нем все-таки, учитывая наш горький опыт, большинство будет принадлежать людям демократического образа мыслей, то мы наконец получим нормальную структуру власти. Законодательный орган и по функции, и по духу является носителем и защитником демократии, а исполнительная власть создает необходимый жесткий властный каркас.
При таком естественном балансе политических сил, при такой системе противовесов политическая система оказалась бы «разминированной». Такая система власти больше не была бы беременна путчами как средствами разрешения вновь накапливающихся политических противоречий. Но для этого нам нужен, наконец парламент, понимающий, что парламент и путч--две вещи несовместимые.
— Парламент это поймет, но не бояться ли нам в таком случае путча со стороны чересчур усилившейся исполнительной власти?
— Нет. Президент много раз доказал, что он ни по характеру, ни по убеждениям к этому не стремится. Это факт, с которым могут спорить только люди, одержимые «ельцинофобией».
Но дело, понятно, не только в личности одного человека. Структуры исполнительной власти сегодня социально опирают-растущий, быстробогатеющии класс, который, может быть, и не вполне усвоил дух гражданского общества (как можно усвоить то, чего еще нет?), но, во всяком случае, старающийся как можно дальше уйти от тоталитарного прошлого. Этому классу и не нужно, и опасно насилие. Он может пойти на насилие лишь как на ответную меру.
Этот класс, эта социальная группа имеет поддержку в довольно широких слоях населения, прежде всего у молодежи. Опять же можно как угодно называть такие слои, можно (и небезосновательно) говорить и о криминальных элементах, там широко представленных, но путч, диктатура им совершенно ни к чему. Диктатура—оружие слабых, теряющих власть, понимающих, что иначе власть не удержишь (насилием тоже не удержишь, но этого они не понимают).
Социальным заказчиком диктатуры являются остатки старой номенклатуры, исполнителем — люмпены, идеологами — националисты и фашисты. Вот эти три категории политических и социальных маргиналов должны быть оттеснены с политической арены—тогда третьего путча не будет. А время для компромиссов с той номенклатурой, которая никак не вписывается в реформы, прошло — сегодня эти люди уже не являются носителями такой силы, как в 1991 году. Сегодня силу им придают только ненужные компромиссы, ненужные отступления со стороны президентской стороны. Эти компромиссы лишены смысла и не имеют морального оправдания. Если они будут прекращены, из-под потенциальных путчистов будет выбит стул.
Нет, со стороны сегодняшней исполнительной власти следует опасаться не путча, а наоборот — слишком слабого противодействия путчистам. Следует еще и еще раз вдуматься в «синдром Горбачева». Извините за каламбур; пока Горбачев заговаривал страну своим многословием, в тени его речей зрели настоящие заговоры…
— Говоря о политике, вы все время разбираете только поведение номенклатуры. Разве она — единственный двигатель политики у нас?
— Это довольно сложный вопрос. Ведь мы с вами речь ведем не о политике вообще, а о ее крайних формах. Как говорили о войне? «Продолжение политики другими средствами». Мятеж, конечно, —тоже продолжение политики другими средствами, но средствами, уничтожающими собственно нормальную политику, превращающими политику в разбой.
И вот здесь, в этой «превращенной», искаженной политике, здесь действительно наиболее активной силой является номенклатура, самая ее агрессивная, реваншистская часть. Она и платит, и заказывает музыку.
— бы считаете, что в этих событиях играют только наемные исполнители?
— Нет, разумеется. Есть много вполне бескорыстных участников, их, может быть, даже большинство в тех же толпах «защитников Белого дома». Люди, которых сама номенклатура безбожно эксплуатировала и всегда презирала и презирает…
— Называют их «быдлом», «пушечным мясом»…
— Да… Они всегда вытирали ноги о тех, кого использовали. Демократический политик борется с этими людьми, но называть их «быдлом»… Нет, это уж привилегия «патриотов» из числа номенклатуры. Так вот миллионы людей резко потеряли в своем и без того полунищенском уровне жизни. Миллионы утратили жизненные цели, ценности. Вот они и составляли социальную базу, к которой апеллировали путчисты.
— На парламент этим людям, конечно, было наплевать…
— Равно как на Хасбулатова. Руцкого еще некоторые уважали, пока тот не показал, какой он безответственный трус. Но дело не в личностях.
Самое для меня важное было вот в чем: казалось бы, социальная база для путчистов есть. Не «за» парламент, а только «против» власти могли бы пойти миллионы. Могли, но не пошли же! У путчистов, честно говоря, несмотря на все наши глупости, не оказалось социальной поддержки. Социальная база — казалось бы, да, была, а реальной действенной поддержки — нет. Ни в Москве, ни во всей России.
— Говоря о «наших» глупостях», вы имеете в виду демократические власти? Но ведь уже год, как вы не входите в состав правительства.
— Ну и что? Во-первых, есть убеждения, есть позиция, а, во-вторых, на моем месте непорядочно отделять себя от власти, как бы это кому-то ни хотелось сделать, снимать с себя всякую ответственность. Все-таки это моя власть, как и ваша, наверное?
— Да, если даже она сама так не считает…
— Вот именно. Так что, возвращаясь к нашей теме: даже те, кто по социальным причинам могли бы поддержать путчистов, реально за ними не пошли.
— Да, мудрый, спасительный страх. Вот он-то и является залогом того, что войны не будет. Хотя и здесь есть свой минус, своя опасность.
— Мы, журналисты, так привыкли умиляться этой аполитичностью, этой «усталостью во благо»…
— Отчасти я с вами согласен. Опасность же просто в том, что сильный авантюрист мог бы не встретить сопротивления со стороны большой массы усталых людей.
— А те, кто вышел к Моссовету?
— Вот на них, на этот нарождающийся средний класс вся и надежда. Когда он станет достаточно мощным и сплоченным, у нас будет устойчивое гражданское общество, будет уверенность, что «третий путч» обречен. Сегодня этот средний класс еще не вполне осознал себя политически. Поэтому такое исключительное, историческое без преувеличения значение имеют ближайшие выборы. Выборы действительно пути и судьбы России.