Ловушка
Устаревшие правовые нормы загнали в неё сторонников демократических реформ
Сергей АЛЕКСЕЕВ, член-корреспондент РАН
Ситуацию в России мало назвать драматической. Столкновение двух систем власти — одной, коренящейся в структурах и идеологии Советов, другой, только формирующейся, демократической, — достигло в нынешние дни такого напряжения, сопряжено с нарастанием таких взаимных разрушительных акций, что это не только блокировало начавшиеся экономические и социально-политические реформы, но шаг за шагом ведет к крушению российской государственности в целом. И самое парадоксальное — на пути выхода из нее, по всем данным, стало великое достижение человеческой цивилизации и прогресса — право.
В науке встречаются проблемы, как будто бы принципиально нерешаемые. Одной из них в области государственно-правовой жизни представляется положение, при котором в обществе назрела необходимость перехода к новому строю социальной жизни, но действующая законодательная система такого перехода не допускает. Возможен ли был (возьмем намеренно гиперболизированный поимер) переход в конце XVIII века во Франции к демократической организации общества на основе существовавших до 1789 года королевских законоположений и ордонансов?
Ныне функционирующий съезд народных депутатов и Верховный Совет сформированы как представительные органы РСФСР —- государственного образования, существовавшего в качестве составной части единого союзного государства — СССР. После распада в конце 1991 года СССР, в согласии со всеми юридическими принципами и канонами, утратили надлежащую легитимность как общесоюзные органы, так и учреждения Российской Советской Федеративной Социалистической Республики — составной части некогда единого союзного государства. Возникшие в данном случае отношения правопреемства между былым СССР и Россией охватили международные обязательства и те стороны правовых отношений, которые обеспечивают сохранение основ правопорядка, не допускают «перерыва в праве», и не более того.
Между тем высшие представительные органы, сформированные еще в РСФСР, не сделали ничего для обеспечения выработки учредительного акта самостоятельного Российского государства и его надлежащей конституционной легитимации (логичной и оптимальной формой такого поавового обеспечения должно было бы быть всероссийское Учредительное собрание). Более того, продолжая функционировать как ни в чем 'Мё бЬгваУкУ; бёз каки^-лйбо правовых оснований они присвоили себе право выработки и принятия Конституции нового государства и законодательствова-ния по всем вопросам на весь период полномочий рэсэфэсэ-эровских депутатов. И если президент России, также избранный до распада СССР, получил на апрельском референдуме 1993 года всенародную поддержку и, стало быть, новую правовую легитимацию, то большинство участвовавших в референдуме избирателей Советы не поддержали, и, следовательно, не получив новой легитимации, они по-прежнему остаются органами РСФСР — уже не существующего государственного образования.
Увы, все эти очевидные обстоятельства не учитываются в российской политической жизни. Утратив надлежащую конституционную легитимность, рэ-сэфэсээровские представительные органы, используя свои полномочия по законодательству, в сущности увековечили себя, издав серию таких законоположений, в соответствии с которыми только они сами могут менять конституционное положение существующих органов власти. Любые попытки изменить такой порядок трактуются как антиконституционные, как государственное преступление.
А ведь сложившаяся ситуация в какой-то мере является результатом благих намерений и добрых устремлений. Сколько потрачено усилий демократической общественности, особенно в последние годы, на обоснование идеи безусловного верховенства права и закона. «Плох закон, но это закон» — подобные формулы (при всех продолжающихся на практике беззакониях, правовом беспределе) все более внедряются в сознание людей, воспринимаются в качестве непреложных, нерушимых. Наше российское общество, пережившее трагические десятилетия бескрайнего произвола, кровавых расправ и грубого попрания права, выстрадало необходимость строжайшей, неукоснительной законности, безусловной святости закона.
Словом, приверженцы демократии, права и законности, настроившись на радикальные демократические преобразования, в то же время в чем-то… сами себя загнали в угол. В ловушку. Коль скоро любой закон, пусть устаревший или принятый органом, утратившим надлежащую конституционную легитимность, — это наличное, «писаное» право, то последнее и подлежит непреклонному претворению в жизнь. Да и никаких иных законов просто нет, и нет других компетентных органов, которые бы, оставаясь на почве права и законности, могли бы заменить их иными законоположениями.
Существенным свойством права является то, что оно не допускает никаких отступлений от его требований. Иначе сразу же разрушается все правовое здание, оправдываются любые произвольные действия. В этом, надо заметить, трагедия всех, без каких-либо исключений, революций.
Что же получается? Выходит, при осуществлении кардинальных преобразований, и прежде всего при конституировании нового Российского государства, нет иного выхода, как осуществлять подобные преобразования через действующие представительные органы, сохранившиеся от РСФСР? А они уже сами решат — идти на преобразования или нет, конституировать или не конституировать новое государство, либо (что и происходит в действительности) оставить все как есть, сохранить основы существующего строя, саму систему Советов.
Именно так развиваются события в последнее время. Под эгидой президента, получившего по результатам апрельского референдума мандат народа на продолжение демократических преобразований, разработан и одобрен представительным общественным форумом — Конституционным совещанием демократический проект Конституции России. Ну, а дальше? Последовало обращение в действующий Верховный Совет, на очереди обращение к съезду народных депутатов… А там — свои расчеты и резоны, главный из них — строго следовать действующим законоположениям, сохраняющим существующее положение власти, ни в самой малости не отступать от норм, законов и законных процедур, принимаемых самими же съездом и Верховным Советом. Все возвращается на круги своя. Тупик? Право из прогрессивной, созидательной силы превращается в инструмент увековечения отживших порядков, в тормоз на пути демократических преобразований, создания демократической российской государственности?
Между тем политико-правовая ситуация в России при всем запредельном драматизме событий вовсе не безнадежна. Нужно только отрешиться от понимания права, навеянного советским тоталитарным режимом.
Верно — каждое законоположение, покуда оно не отменено, не изменено или не приостановлено в законном процедуре, подлежит строгому исполнению. Это элементарное требование любой юридической системы, даже при антидемократическом тоталитарном режиме.
Все дело в том, что при антидемократическом тоталитарном режиме понимание права вот этой элементарной стороной, в сущности, и ограничивается. Это и позволяет предписания любого закона, иного акта, изданного существующей властью, трактовать как «право», подлежащее неуклонному исполнению; и не видеть в действующем, «писаном праве» ничего, кроме формальных норм, которые в ряде случаев становятся выражением произвола и своеволия власти.
Для общества, претендующего быть демократическим, такое узкое, сугубо этатическое понимание права неприемлемо в принципе. Право при режиме демократии — явление более глубокое. В науке уже обращалось внимание на то, что здесь оно является выражением («математикой») свободы, нормативной реализацией справедливости. Сохраняя требование неуклонного соблюдения действующих норм, оно вместе с тем включает исходные, основополагающие элементы, не зависящие от произвола власти.
Это, во-первых, демократические правовые принципы, такие, в частности, как признание народа единственным источником власти и права, полновластие народа, недопустимость узурпации власти каким-либо органом и лицом, верховенство правосудия, равенство всех перед законом и судом. Во-вторых, это Фундаментальные права и свободы человека, в том числе право на жизнь, на неприкосновенность, свободу слова, творчества, вероисповедания и т. п.» включая экономическую свободу, право собственности как естественное право человека.
Эти элементы, не зависящие от произвола существующей власти, имеют приоритет во всей материи права, подлежат первоочередному исполнению. При этом, к счастью, и демократические правовые принципы, и основные права и свободы человека нашли закрепление в действующей Конституции Российской Федерации. Поначалу, судя по всему, они были включены в качестве общих, преимущественно декларативных. Но ныне они на деле, по самой своей сути оказались регулятивно действующими, призваны стать определяющими, главенствующими в демократической правовой системе России.
Так что нынешнее действующее право России — феномен своеобразный, внутренне противоречивый. Устаревшие нормативные положения «бронируют» власть утративших легитимность органов, создают непреодолимые, казалось бы, юридические барьеры для назревших демократических преобразований. Но в действующем праве России, прежде всего в действующей Конституции, есть и другое — есть исходные, опорные звенья, которые позволяют на прочной правовой, законной основе выйти из того тупика, который возник в силу политических реалий нынешнего российского общества я — как ни странно — нашего возвеличивания права, придания безусловно обязательного значения любой юридической норме.
Противоречивость российского права, наличие в нем разноплановых, несовместимых элементов вовсе не означает, что любое лицо, всякий и каждый, со ссылкой, в частности, на правовые принципы, права и свободы человека, может не соблюдать действующие законоположения, игнорировать и нарушать их. Приоритет указанных основополагающих элементов правовой системы, необходимость их первоочередной реализации предполагает, что эта реализация осуществляется правовым путем, через легитимные правовые механизмы.
Каковы эти механизмы? В практическом отношении поставленный вопрос касается прежде всего принятия_ новой демократической российской Конституции. И с учетом этого он может быть сформулирован так: каковы возможные правовые механизмы принятия Конституции России, которые бы опирались на демократические правовые принципы, фундаментальные права и свободы человека?
Здесь существуют варианты. Из этих вариантов, правда, следует сразу же исключить саму возможность принятия новой Конституции съездом народных депутатов. И не потому — как считают многие — что съезд демократическую Конституцию «все равно не примет». Суть вопроса в том, что съезд как представительный орган уже не существующего государственного образования Конституцию нового государства принимать не вправе. И если бы он сделал это, то принятый документ не имел бы той правовой обоснованности на будущее, которая требуется для Основного Закона страны.
Другой вопрос, что народные депутаты России (включая народных депутатов, избранных от России в общесоюзный парламент) могут составить основной блок широкого общественного форума и вместе с участниками Конституционного совещания, представителями субъектов Федерации образовать Учредительное собрание, управомоченное на принятие Конституции нового Российского государства. Впрочем, в практическом отношении такой вариант маловероятен при том настрое и тех претензиях, которые существуют в руководстве нынешнего Верховного Совета.
Как же разорвать порочный круг конституционного и правового тупика?
Необходимо веское Слово конституционного правосудия. Какие-либо рекомендации здесь, понятно, были бы неуместны: любые наши суждения в адрес конституционного правосудия должны быть построены на началах неукоснительного уважения к нему как одному из самых значительных достижений молодой российской демократии. Но все же вот какие соображения в постановочном порядке хотелось бы высказать. Вполне объяснимы и общая политическая обстановка, и все те факторы, которые определяют привычную для нашего общества линию судебных инстанций на следование нормам «писаного права». Но разве нужно где-то особо оговаривать в нормативных документах, что принципы права, а также фундаментальные права и свободы человека имеют, в правовой системе безусловный приоритет? Если это признать (и к тому же учесть юридически-конститутивное значение итогов апрельского референдума), то уж этого будет вполне достаточно для того, чтобы последовательно правовым путем определить возможности выхода из конституционного и правового тупика. Перспектива тем более вероятная, что большинство судей Конституционного суда участвовали в работе над проектом Конституции, одобренным Конституционным совещанием.
И второй вариант — проведение всероссийского референдума по принятию Конституции. Никто не может воспрепятствовать народу использовать его право высказаться по коренному вопросу настоящего и будущего страны — по Конституции. И президент России как глава государства и в силу мандата, полученного на апрельском референдуме, юридически обязан это право народа обеспечить. Что же касается ходячих аргументов типа — народ «не поймет», «не придет на голосование», то пусть для всех нас поучительным уроком будет апрельский референдум. Если наши сограждане что-то «не понимают» из затянувшегося процесса становления Конституции и Российского государства, то это, пожалуй, одно: до каких пор будет продолжаться неопределенность в государственно-правовой жизни, политическая драчка, безвластие и паралич законности? И когда, наконец, спросят по коренным конституционным вопросам жизни страны того, именем которого все клянутся, — сам народ?