Фейерверки на минном поле
На носу 8 Марта. Чего только не сделает ради прекрасного пола наша расторопная умница-власть. Велит показать по телевизору что-нибудь мирно-порнографическое на актуальную тему «однова живем», организует — с санкции Моссовета — парад юных красавиц на улицах столицы. А как же: молодость, весна, улыбка.
И тогда другие, подпольные (они-то и есть наши истинные «теневики»), выведут на площади злющих-презлющих теток с таким огнем классовой и чисто бабской ненависти в глазах, что их не усмирят даже вооруженные казачьи отряды.
То-то будет праздник, то-то потеха: не земля дрожит, Русь-матушка бузит.
…В каком это дурном кино убийца завлекает жертву на карнавал, чтобы, воспользовавшись суматохой праздника, заколоть ее кинжалом? Но как бы оно ни называлось — оно из нашей жизни, это кино.
Карнавал, опрокинутый в политику, это «мир наоборот», жизнь «наизнанку», когда под маской легального совершается подпольное, под личиной дозволенного таится запрещенное. И события, которые только притворяются благопристойными, обнаруживают свое истинное лицо: гримасой брани и ненависти изнаночный мир выдает свои секреты.
Когда-то, в давно прошедшие времена, царское правительство ужас как боялось похорон — насильственная смерть значительного человека и его проводы в мир иной могли возбудить у толпы темные и мятежные инстинкты. Даже Пушкина вывезли из города тайком и ночью — когда «закатилось солнце нашей поэзии». При всей двусмысленности акции самодержавная власть не хотела допустить подмены: не только политически, но и мистически опасна профанация похорон.
Советский режим за десятилетия своего существования дал убедительные доказательства, что — лишенный вертикального измерения — он не ведает страха Божьего и отличается повышенной готовностью к кощунству и святотатству. Ему мало утвердить свое — ему нужно вытеснить чужое. Поразительно, что властные аппетиты распространялись не только на точки в пространстве, но и на место во времени. Казалось бы: в году много дней — их с лихвой хватит и на праздник урожая, и на день работников леса. Но нет: брать незанятый день неинтересно — не тот кайф. А вот осквернить чужой и особо почитаемый праздник — другое дело.
И началось. Уже в 1929-м, в Год Великого Перелома, впервые за много столетий Покров день был смещен. Вместо торжественной службы в честь Пресвятой Богородицы советский агитпроп назначил на 14 октября сразу три праздника — день урожая, день коллективизации и день революционной самокритики. Подобную же дребедень придумали и для дня Иверской иконы Божьей Матери (27 октября) и для иконы Казанской (4 ноября). Когда в канун Рождества газеты 1929 года обрушились на «кулацкого Христа» и потребовали отмены устаревшего культа, все стало ясно: пятидесятилетие «дорогого вождя мирового пролетариата», которое торжественно отмечала вся страна, праздновалось взамен Рождества. Культ Богочеловека сменили на культ человекобога.
Новейшая история знает аналог подобным посягательствам: по совету Геббельса Гитлер в пику коммунистам объявил 1 мая чем-то вроде «дня нациста».
Нам досталось в наследство огромное минное поле, где — при нашей-то нелегкой походке и топанье напролом — взрывается каждая кочка, дым идет от каждого праздника и порохом пахнет каждая попытка его переименовать, подменить или вывернуть наизнанку. И, Господи Боже мой, как же они все похожи, дети Страны Советов, — и молодая власть, и старые диссиденты, и новая оппозиция. Ну есть 7 ноября — праздник революции. Ну и пусть себе его празднуют те, кому он дорог и люб. Зачем объявлять в пику еще живым коммунарам, которые думают, что боролись за святое дело, это злосчастное седьмое днем памяти жертв тоталитарного строя? Ведь и так слишком короткая у нас память, чтобы сталкивать ее лбом с другой, такой же.
Строго говоря, старый праздник 23 февраля и новый, день защитника Отечества, — «две большие разницы». Маленькая победа, одержанная частями Красной Армии нал войсками гоген-цоллерновской Германии у Нарвы, стала днем рождения РККА, «армии первого социалистического государства, оплота Советской власти, мощного орудия диктатуры пролетариата» (речь Сталина 1938 г. «О трех особенностях Красной Армии»). Где сейчас Нарва? Где диктатура пролетариата? И какое Отечество (если иметь в виду его политический окрас) защищает сегодня его защитник?
Можно, конечно, понять благое стремление властей к гражданскому миру: кого не прельстит дивная картинка братания белых и красных у «Белого дома» и красного Кремля. Но пора бы усвоить: мы не в Рио-де-Жанейро и пока наши карнавалы — это ночи длинных ножей. Зачем подставляться под них? Чтобы обеспечить плавный переход от диктатуры пролетариата к правовому государству? Но пока травка подрастет, лошадка с голоду помрет.
Поэтому карнавал продолжается. С лозунгом «Вернуть нам наш праздник!» вылезает на тусклый свет фонарей оплот советской власти. Он — оплот — и в самом деле хотел бы воскресить диктатуру пролетариата и вернуть убежавшие населенные пункты. Так что тут все без обмана. 23 февраля, в его исконном значении, действительно их праздник. Тем более что вновь налицо классовый враг, и нужно грудью окрепнуть в борьбе, и юный Октябрь впереди. Да, впереди, а не позади, как преждевременно ликовали легкомысленные герои августа, полагая, что с коммунизмом покончено. Это потом он, возрожденный и окрепший, будет принимать военные парады в честь своих побед, демонстрировать идейную мощь и вешать звезды на боевые кители. А сейчас ему надо оттачивать притупившуюся, но все еще безотказную стратегию и опытным путем проверять всесильную тактику. Возможностей же для опытов и экспериментов ему, староюному коммунизмушке, предоставляют сегодня сколько угодно.