Невыездная Диана
Дети-калеки: что гуманнее — оставить несчастными дома или отпустить за границу
В прошлом году в центральных газетах регулярно появлялись корреспонденции об «экспорте» на Запад российских детей, о наглых торговых сделках и циничных договорах, заключаемых при попустительстве всех трех властей. Глас четвертой был услышан, и в декабре Верховный Совет РФ принял постановление «О неотложных мерах по упорядочению усыновления детей, являющихся гражданами Российской Федерации, гражданами других государств», действующее до разработки закона.
…В Доме ребенка можно окончательно потерять веру в человека и человечность. А можно обрести такую, что от волнения — спазмы в горле.
Вот истинно безобманное зеркало и мук, и безнравственности общества. От систематического на протяжении жизни поколений недоедания до беспробудного пьянства. От скотской жилищной скученности до абсолютной атрофии даже материнского инстинкта. Самое закономерное и самое убийственно несправедливое состоит в том, что отвечать за мерзость бытия — своего небытия — приходится младенцам. Покалеченные во чреве матерей, брошенные и выброшенные в первые дни жизни, с генетической, врожденной патологией, без ног, рук, ушей, глаз, с дикими уродствами. Почти в каждой истории болезни как клеймо — «ЗПР», задержка психо-речевого развития — по причине сиротского младенчества. И всех, даже заведомо неисправимых, в Доме должны вынянчить, выкормить, по возможности подлечить.
Я не могу объяснить, каким образом уцелели на государственной службе, не в семье, такие очаги любви к ближнему. Очевидно, путем некоего саморегулирующегося отбора, который прибивает сюда высочайших профессионалов — не столько по образованию, сколько по природе, точно соответствующей полузабытым основам труда врача, воспитательницы, медицинской сестры, няни.
Я была в нескольких московских домах. Все они похожи и бытом, и духом.
Дом № 12 рассчитан на сто детей, но не заполнен (общее падение рождаемости, полноценных детей, «разбирают» прямо из роддомов). На 74 его питомца в возрасте от нескольких недель до четырех-пяти лет — 100 взрослых. Группы по 8—10, а то и 5—6 детей. К тому же в одной грудничковой группе бывает 3—4 режима, они ведь особые у каждого месяца жизни.
Чистота — как в домашней детской, никаких запахов. Перед выездом на воздух коляски греют. В каждой малышовой группе — свой массажист. В старших — занятия с логопедом. Для всех — физиотерапия. Много ли вы знаете семей, где бы малыши получали ежедневно соки, фрукты, сладости? Где нормы питания за последние годы не изменились? Где покупают на рынке бананы, лимоны и апельсины (на деньги благотворителей)? Тем не менее за столом капризничают, отворачивают рот от ложки, их улещивают, прибегая к обычным домашним прибауткам и уговорам. Кроме одного: «за маму, за папу». Нет таких слов в обиходе, а себя называть так взрослые не разрешают.
Дитя, чтобы расти нормально, должно, особенно до года, день-деньской, что называется, купаться в потоках родительского тепла. За сутки мать десятки раз возьмет его на руки, наклонится, поласкает, побаюкает. А в Доме на это не хватает времени. В манеже, на коврах — великолепные игрушки. Подгузники сухие. Сыты, умыты, веселы. Но нет маминых рук.
Дом ребенка — не дом ребенка. Мои восторги жестко охладили:
— Наше благополучие — мнимое. В любой бедной семье ребенку лучше, чем у нас. И в неполной — все равно лучше.
Потому цель всех усилий — обретение приемной семьи. А пока она не найдена, сотрудницы частенько берут малышей на выходные к себе, обычно самых несчастных — для знакомства с нормальным семейным миром, в который они, быть может, никогда не войдут.
Положение парадоксальное: почти родительская привязанность к детям и всеобщее ликование, когда они «уходят домой» навсегда. Притом в Доме № 9 мне говорят: «Мы отказались от долгого прощания, чтобы не рвать себе сердца».
Персонал работает в обстановке постоянного ранения души. Ну как отвечать на вопрос: «Где моя мама?». Утешают: «больна», «придет», «приедет». Счастье, что дети не ощущают протяженности времени. А Дому его отпущено на устройство их дел совсем немного.
Грозный рубеж — три года, когда положено переводить в детский дом. Но разве будут там холить и лелеять Леночку, Акопчика, Юру так, как они? А инвалиды, «лежаки», которых ждет собесовская богадельня? Не бывать этому, да ни за что! На уши встанут — не отдадут, потянут еще и еще в нарушение всех инструкций. В домах № 9 и Kt 12 за последние два года не ушел «по сиротскому этапу» ни один! Всех пристроили.
На новорожденных самый большой спрос. Но среди них и больше всего юридически несвободных. Женщину, сбежавшую из роддома и не оставившую официального отказа, предстоит отыскать на российских или эсэнговских просторах. Правда, есть предельный срок поисков — полгода.
Чем старше дети, тем положение трагичнее, шансы на усыновление тают. К тому же воспитанников детдомов приходится порой оттуда выцарапывать. Штаты, зарплата зависят от контингента. Чем меньше ребят поставляет Дом ребенка, тем реальнее потеря работы в детдоме. Вот от чего может зависеть счастье ребенка.
Но главное его условие — здоровье. Котируются перспективные дети, если и не совсем здоровые, то поддающиеся гарантированному и необременительному лечению. Остаются калеки, хроники, дети алкоголиков, шизофреников и т. д. И те, что «не нашей» национальности. Ребенку с азиатской внешностью, скажем, в Москве семья не светит. Чистотой крови иные приемные родители бывают весьма озабочены.
В городском Центре усыновления эти ребятишки выделены в специальную картотеку — вдруг да появится бездетное таджикское, армянское, азербайджанское семейство! В ней — годовалая Диана Е., подкидыш. Пять раз приходили ее смотреть потенциальные родители. Не берут. А бывшая наша согражданка, сама родом из Средней Азии, ныне жена итальянца, мечтает взять девочку. Полгода ездит туда-назад, просит, умоляет. Нельзя — здоровая девочка. Значит, невыездная.
Костя Р. — узбекский мальчик, обожаемый в своем Доме, умница, добряк. И почти здоров, всего-навсего пиелонефрит. Поэтому тоже для зарубежного усыновления не годится. К слову, о его соседке по спальне Ире. Тяжелейшая наследственность, олигофрения. Но далеко не безнадежна, на глазах выправляется. А в бумагах лучше этого не отражать — может, благодаря устрашающему диагнозу разрешат увезти.
Костя и Ира — главная боль дома. Оба по возрасту на выходе.
В столичном Центре по усыновлению при департаменте народного образования, созданном год назад по решению правительства Москвы, очередь движется не быстро, ждать года два-три, а при особых требованиях (блондинка, с вьющимися волосами, серыми глазами, не старше двух лет) дольше.
Заседание комиссии, которая предлагает очередникам детей, уже прошедших через свою комиссию — медико-педагогическую. Разумеется, не самих детей, а документы. Диалоги:
… — Нет, мне младше, годика три.
— Вы бы сначала пошли в Дом, может, глянется.
… — Говорите, большой рот? Нежелательно.
— Да вы посмотрите, какие рты у манекенщиц!
… — Милая, с карими глазками, а пиелонефрит в стадии ремиссии. При хорошем уходе все пройдет.
— Не уговаривайте, не подходит.
— Тогда Наташа чем вам не подошла? Это же подарок судьбы.
— У нее экзема… Что ж такое, выбрать не из кого!
Жена афганца идет без очереди. На работе уже сказала, что беременна. Ей организуют имитацию родов, поместят в роддом.
Редкий случай: мама с дочкой-школьницей, хотят взять девочку. Зачем?
— Это трудно — объяснить состояние души. Может быть, возвращаю долг своей приемной матери. Не могу видеть брошенных детей. И дочка мечтает о сестре, она в педагогическом классе.
Какие только причины не приводят людей в Центр: мужа удержать, соседская комната освободилась — можно получить всю квартиру. Женщины под пятьдесят — одна оплакивает погибшего в автокатастрофе сына-студента, другая ищет себе от скуки игрушку.
Центру немногим более года. Без его направления нельзя увидеть ребенка, без его визы префектура не подпишет окончательного решения. Прежде усыновителей подбирали сами Дома ребенка. Теперь весь городской родительский банк сосредоточен в одном месте. Наверное, в новой организации дела есть свои плюсы — больше объективности и порядка, появилось поле для маневра.
Однако дети по прежнему принадлежат Дому. Там завязывается или не завязывается клубок судьбы. Если родители не показались, вызвали сомнения, последнее слово — за воспитателями. А Центр — что? Он знаком со своими клиентами бумажно.
Мне говорила старая врач-педиатр:
— Раньше мы показывали одного-единственного ребенка. Если женщина или супружеская пара действительно страдают без ребенка, они хватают его, прижимают к груди — мое! А когда прикидки, один не годится, второй, пятый, когда дети чахнут в собесовских интернатах, а за рубеж ни-ни, непатриотично, разбазариваете генофонд — это варварство.
К сведению: дети без родителей исчисляются в России десятками тысяч
Как все наши многочисленные формальные права, было в законах, в Кодексе о браке и семье, и это — межгосударственное усыновление, статья 165, где сказано, что оно производится «на общих основаниях», то есть без ограничений. Было и было, поскольку о практической реализации речи не возникало. Пока не рухнул железный занавес и не двинулись к нам иностранные усыновители. Право грозило превратиться в реальность, тем более что в 1989 году Советский Союз подписал Конвенцию о правах ребенка, в том числе и на международное усыновление, «если ребенок не может быть передан на воспитание или помещен в семью… и если обеспечение надлежащего ухода в стране происхождения является невозможным».
Собственных ничейных детей в Штатах, Швеции, Канаде, Италии, Франции не хватает. Но не только из-за дефицита обратили те же американцы свои взоры на Россию. И присутствие множества азиатских ребятишек в американских семьях, и детных и бездетных, объясняется отнюдь не легкостью их «приобретения».
Ну зачем, скажите на милость, увозить из России безногих и безруких, дебилов и синюшных сердечников, слепых и глухих? Другая психология. Ребенка усыновляют не потому, что мне худо без него, мне нужно сохранить семью, поддержать ее престиж. А потому, что ему плохо, у меня есть возможность сделать его счастливым. Тогда он становится желанным в любом обличье. Даже так — чем несчастнее, тем желаннее.
При мне приехала в центр молодая американская пара — прощаться. Отец прижимал к себе полуторагодовалого Андрюшу, смотреть на которого, признаюсь, было страшновато — волчья пасть. Но глаза мамы и папы так светились, что отвернуться было стыдно… Когда родительницу Андрея пьянчугу-доярку, бросившую его в московском роддоме, разыскали где-то на Смоленщине, она удивилась: «Я-то думала, он давно помер».
Разве наши хирурги не могут исправить врожденное уродство? Конечно, могут. Но кто после бесчисленных операций будет долго, кропотливо выхаживать? Кто — учить говорить, помогать догонять сверстников? Тратить большой труд и огромные деньги? Между тем «уходят» дети на Запад в хорошо обеспеченные семьи, где недуги будут скомпенсированы уходом и лечением.
Все усыновленные — на учете в российских консульствах. Контроль остается правом отдающей стороны. Он осуществим тем проще, что у принимающей — нет тайны усыновления. Это у нас, не дай Бог, проведают соседи, знакомые. У них усыновление — открытый акт гуманизма, вызывающий общественное уважение и заботу. А что мама и папа — неродные, когда-то чужие люди — полюбили, спасли, поставили на ноги, часто в буквальном смысле слова, так они от этого еще дороже.
Надо сказать, что относятся за границей к усыновлению серьезно, к нему готовятся. Американское агентство «МЭПС» издало специальную книгу для усыновляющих детей из России: о структуре русского питания, принятом режиме дня, традициях. Собирает семьи, чтобы перезнакомить маленьких русских американцев, это уж с заглядом в будущее.
Мало-мальски здоровых туда не отдают, исключительно с патологией и опасной наследственностью.
Открыла два года назад путь на Запад Леночка Г. из Мордовии, без обеих рук. О ней рассказывали по радио, по телевидению. Никто из сограждан не отреагировал, откликнулись чужие. Так вместо инвалидного интерната Лена оказалась в Америке, кстати, в семье, имеющей собственных детей. Она — любимица и гордость школы, блестяще владеет компьютером. Вполне равноправна среди сверстников. Короче, спасена.
Директор Дома № 9 Надежда Павловна Сувальская показала только что присланные из США фотографии Саши и Максима. У Саши-Алекса трехпалая рука, второй — нет, у Максима-Макса одна кисть без пальцев, другая рука укорочена, ноги без стоп. Надежда Павловна судит о жизни мальчиков не столько по глазам и щекам, круглым и розовым, сколько по рисункам — что рисуют. Родители взяли им учительницу русского языка. Жалко, очень жалко, когда дети теряют родной язык. Но что поделаешь, чем-то приходится жертвовать. Зато какая радость узнать, что одноногая Даша уже ходит и сообщает чуть ли не каждому встречному: «Я — Россия».
Заместитель начальника Центра по медицине Людмила Степановна Орехова показывала мне карточки невостребованных малышей, когда в комнату влетела сотрудница с новостью; префектура Юго-Западного округа не подписывает усыновления в США Лены и Алеши. Требуют официальную бумагу, удостоверяющую, что они подпадают под формулировку постановления Верховного Совета. Говорят: она же не больна! И Алеша здоров, а дебильность — разве она «не терпящая отлагательства»!
Поехала посмотреть на отказников. Спокойно смотреть невозможно, особенно на Лену. Прелестная годовалая девочка, ей давно пора встать, а как, на чем? Ноги нет начисто, от таза. Поздний, криминальный аборт, мать хотела избавиться, травила чем ни попадя. Ждут не дождутся Леночку в Портленде, США, супруги У. Летом Мэри работала в этом Доме няней-волонтеркой.
И Алешу — в свои четыре года он еле-еле говорит — ждут в штате Джорджия. Тонкий, субтильный, с торчащими ушами — трогательный росток жизни, который еще можно повернуть к свету. Надежда Павловна говорит: «В детдом не отдам! Сама буду искать ему семью». Меня же заклинали не трогать префектуру, если хочу детям добра: сейчас тяжелая ситуация вокруг этого вопроса, попробуем уладить без прессы.
После массированного летне-осеннего крика SOS в газетах: «За наших детей дают 10 тысяч долларов», «Конгрессмены США растут в российских интернатах», «Видно, на Тайване нас мама родила», «Следующие поколения советских людей будут жить в США» (всех недавно перещеголяла «Правда», опубликовавшая совершенно сказочную заметку об убийцах-садистах, которые пытают, кастрируют, насилуют и в итоге, дабы упрятать концы в воду, бросают свои малолетние жертвы на съедение пираньям, а называлась эта сенсация в духе По и фильмов ужасов «Русская рулетка», в которую играют жизнями наших детей) и последующих истерических воплей с трибуны манежных митингов в дело, естественно, вмешалась прокуратура. Поначалу было намерение совсем все приостановить, но от него, к счастью, отказались.
По словам старшего прокурора отдела по надзору за исполнением законов о несовершеннолетних Прокуратуры РФ Я. Дениса, — это уж он мне сейчас рассказывает — не обнаружено фактов взятки, купли-продажи. А что же? Неправильное оформление, превышение власти в виде рекомендательных писем сверху, неверные диагнозы. Что, впрочем, не означает, что чистая уголовщина в этих операциях исключается. Отсутствие нормативно-правовой базы, беззаконие — всегда почва для нарушения права и вероятных злоупотреблений (впрочем, и наличие законов — не гарантия). Так что все разрешения и запреты должны быть обозначены с максимальной определенностью.
Усыновление — деликатная, интимная сфера личной жизни и государственной политики одновременно. Здесь самые обыкновенные слова и понятия — дефицит, предложение, показ, вывоз — и то звучат оскорбительно двусмысленно. Государство берет на себя божескую миссию — решает судьбу человека, его не спрашивая. И как же В оно, в лице Верховного Совета, пусть на время, до принятия закона, распорядилось детьми?
Поставлены странные, нестыкующиеся условия для зарубежного усыновления. С одной стороны—«исключительные, не терпящие отлагательства» обстоятельства, с другой — «в интересах здоровья ребенка». Это, выходит, тогда, когда уж сердце останавливается, мочеотделение прекратилось, на носилках, с кислородом? А ножки-ручки, которых нет, угасающий Интеллект — это поддается отлагательству и в интересы здоровья не включается?
После постановления и пошли отказы местных властей. Тем временем в Комитете ВС РФ по делам женщин, охраны семьи, материнства и детства готовили закон, обсуждались позиции: 0 резко ограничить усыновление, расширить, вовсе запретить.
Один депутат из Комитета по законодательству высказался в I том смысле, что если уж не суждено бедным ребятишкам жить, то лучше им умереть на своей земле. А другой в кулуарах спрашивал коллег, уверены ли они, что империалисты не берут детей для трансплантации органов или освобождения от налогов…
Проект закона разослан в регионы и с учетом местных заключений будет внесен в ближайшее время на рассмотрение Верховного Совета. Многие его положения бесспорны, в том числе два принципиальных: каждый ребенок, лишенный родителей, должен попасть в семью, и приоритет при усыновлении — за гражданами России.
Иностранные агентства, представляющие будущих усыновителей, должны иметь аккредитацию в Министерстве образования. Запрещено негосударственное посредничество. Вводится административная и уголовная ответственность за предоставление недостоверных данных, укрывательство от усыновления.
Иностранцы усыновляют детей в «исключительных случаях», если ребенка «не представляется возможным» передать российским гражданам. Предлагается следующий механизм: все дети регистрируются в Министерстве образования «с целью передачи для усыновления в другие районы и регионы РФ». Отъезд разрешается, когда исчерпаны возможности на всей территории России. Информация о детях поступает в общероссийский банк данных, оттуда в республики, области, районы. И затем…
Я предложила в Комитете по делам женщин гипотетическую ситуацию: малышом из Рязани, которого не берут рязанцы (сколько отказов будет сочтено достаточным?), заинтересовались в Архангельске и Чите. Какое количество времени потребуется при наших способах связи, материальных возможностях семьи, чтобы люди собрались на «смотрины»? Рязанцы ведь не зря отступились: о том, кого не берут, я рассказала. И читинцы едва ли польстятся на дебилов, не говоря уже о безногих. Ответом на мое предположение было: «Не надо так плохо думать о нашем народе».
Думай не думай, а просвещенцы, работающие на ниве усыновления многие десятки лет, не помнят случая, когда бы взяли в семью инвалида-урода.
Теоретически оно возможно — перешерстить государство в поисках доброй Души. Если бы речь не шла о горемычном живом существе, если бы каждый лишний месяц, не говоря уже год, без семьи не вел к необратимости телесных и закостенению умственных недугов.
Увы, нет оснований исключить возможность того, что на предстоящем обсуждении проекта закона политические соображения, шовинистические аргументы возьмут верх над элементарной человечностью. Осмелюсь Дать депутатам совет. Прежде чем нажать кнопку голосования, посадите мысленно рядом с собой сына, дочку, внука в пору их младенчества и встретьтесь глазами…