Референдум не так опасен, как отказ от него
«До каких пор, скажи мне, Катилина, будешь злоупотреблять ты нашим терпением?». (Историческая фраза из речи Цицерона, раскрывшего заговор Катилины, римского претора, который пытался в 60-х годах до н. э. захватить власть в Риме, привлекая недовольных обещаниями отменить долги).
Леонид НИКИТИНСКИЙ, независимое журналистское агентство «6-й этаж»
По большому счету вся эта затея с референдумом, конечно, скорее недоразумение. Если бы 10 декабря президент Ельцин не выступил на VII съезде народных депутатов с предложением спросить непосредственно у народа, кому — президенту или Верховному Совету и съезду — он доверяет выводить страну из кризиса, само слово «референдум» в активном политическом лексиконе сегодня реально не звучало бы. В «соглашении трех», которое позже было одобрено съездом не без нажима со стороны Р. Хасбулатова, опять появился «референдум», но уже на тему об основных положениях новой Конституции.
Оказалась ли эта аварийная конструкция удачной? До сих пор трудно сделать какое-либо заключение на этот счет.
Руслан Хасбулатов после недолгих рождественских размышлений дал понять в печати, что вообще-то он сторонник того, чтобы ферзя под названием «референдум» с доски убрать. Однако на днях вдруг снова призвал активно готовиться к референдуму, предварительно, правда, оговорив, что вся ответственность за его провал ляжет на Бориса Ельцина.
Значит ли это, что в Верховном Совете рассчитывают именно на провал референдума? Я бы взял на себя ответственность сделать именно такой вывод. Иначе как объяснить действия Конституционной комиссии, контролируемой Верховным Советом, из недр которой появился проект вопросов к референдуму?
В этом документе двенадцать пунктов: «Согласны ли вы?» В четвертом (если оперировать привычными терминами) — капитализм: «частная собственность на землю». В пятом — социализм: «государство обеспечивает право на жилище» (уж не бесплатное ли? — но об этом молчок). На оба эти пункта, в чем-то трудносоединимые, надо обязательно ответить одним «да» или «нет». Чтобы облегчить российскому избирателю эту непосильную задачу, довеском предлагается, например, пункт второй: «… человек, его жизнь и здоровье, честь и достоинство, личная неприкосновенность и безопасность, права и свободы являются высшей ценностью и защищаются государством».
Разве это положение еще нуждается в чьем-либо одобрении? Зато вот как описывается (пункты 6—8) система органов власти по будущей Конституции:
«Система государственной власти в Российской Федерации строится на принципе разделения на законодательную, исполнительную и судебную…». «Единственным законодательным органом РФ является ее Верховный Совет (парламент), непосредственно избираемый народом…». «Президент Российской Федерации — всенародно избираемый глава государства — руководит деятельностью исполнительной власти…»
В отличие от пункта 2, где ответ «да» подразумевается как совершенно однозначный (и потому бессмысленный), здесь нет даже самого вопроса, он не сформулирован, и отвечать, по сути, не на что. Орган, который будет, как мыслится, разрабатывать и утверждать Конституцию, волен изобретать в рамках наших «ответов», будучи ими практически никак не связан, самые разнообразные конструкции. Какой же именно орган станет этим заниматься? А вот этого вопроса здесь нет, хотя именно он для нас, избирателей, наиболее важен.
И снова (пункт 11): «Конституция Российской Федерации — высший закон страны. Правовые акты и действия, противоречащие российской Конституции, не имеют юридической силы». «Согласны ли вы?» Зачем нам задают этот вопрос, уместный разве что на уроке обществоведения в средней школе?
Вот пусть тогда те, кто задаст нам подобные вопросы, и напишут конституцию, по которой человек НЕ является высшей ценностью для государства. Кстати, может быть, это будет и честнее. Складывается такое впечатление, что человек, особенно его «честь и достоинство», не является для них не только высшей, но вообще сколько-нибудь значимой ценностью, когда речь идет об использовании Конституции исключительно в качестве козырной карты в борьбе за власть.
Социологи прогнозируют, что, если вопросы будут сформулированы столь невнятно, достаточное количество избирателей просто не придет на голосование. И такой итог на самом деле устраивает сторонников «советской партии», которые понимают, что в случае выдвижения президентом своего альтернативного варианта, его проект сразу получит некоторое запрограммированное преимущество.
Оно не зависит от существа и качества тех вопросов, которые предложит Ельцин. Любые вопросы в нашей стране в ее сегодняшнем состоянии все равно будут ассоциироваться с личностями тех, кто стоит за ними.
Компенсируя свои ошибки на VII съезде, президент вернулся к «тактике сфинкса», которая в данных обстоятельствах оказалась достаточно эффективна: на фоне суеты и шараханья в Верховном Совете его как бы снисходительное молчание выглядит привлекательнее и солиднее. Позавчера на заседании Конституционной комиссии «сфинкс» наконец нарушил молчание. Но произнесенная им речь сохранила оттенок некоторой загадочности и неоднозначности.
Референдум, сказал президент, не самоцель. От него можно и отказаться, если будет найден более эффективный путь решения главной проблемы российской государственности, которую он видит в «утверждении раз и навсегда принципа разделения властей».
Ельцин предложил в качестве почвы для достижения компромисса одинаково сократить сроки полномочий депутатских и своих собственных, назначив перевыборы соответственно на 1994 и 1995 годы. Это выглядит формально логично, но вряд ли «советская партия» согласится дать президенту фору протяженностью в целый год.
Надежда на возможность достижения компромисса между сегодняшними участниками парламентско-президентского конфликта остается призрачной. Представляется, что Б. Ельцин, ощущающий опасный нажим со стороны прежде всего представителей местных органов власти, демонстрирует несколько большую покладистость, чем это ему на самом деле свойственно, продолжает делать основную ставку на прямую поддержку народом, а его штаб по-прежнему занят формулировкой альтернативных вопросов для референдума.
Наиболее непоследовательной, как это ни печально, представляется позиция по отношению к референдуму председателя Конституционного суда Валерия Зорькина. Безусловно, на съезде он сыграл весьма положительную роль судьи-миротворца, хотя бы и допустив идею референдума, как он намекает, всего лишь в виде валерьянки для вышедшего из себя президента. Но, коль скоро позиция определена, она требовала от него и дальше соблюдать достойный нейтралитет, направляя свои усилия на соблюдение одобренного съездом соглашение, на то, чтобы вопросы референдума были сформулированы грамотно, четко и внятно.
Вместо этого Зорькин, явно выходя за пределы своей роли, только что выступил с предложением наложить мораторий на референдум. Объяснения, которыми Зорькин мотивирует перемену своей позиции, могут быть и вескими, и искренними, но все равно она вряд ли соответствует именно роли «третьей власти».
Что и говорить, референдум весьма опасен. Но из правильной посылки, что вопрос о референдуме лучше было бы вообще не поднимать, вовсе не следует, что и теперь его лучше не проводить. Сегодня трудно сказать, что пожароопасней с точки зрения социально-политической ситуации в стране: призывать народ на референдум или поворачивать его с полдороги назад.
Мы склонны объяснять сложившееся положение тем, что соперничающие за власть политики не аллегорически, как мы сейчас, а в действительности ведут свою партию так, как будто мы — граждане этой страны, избиратели, в конце концов, — только зрители в двадцать пятом ряду бельэтажа, чье мнение никому не интересно. То тебе будет референдум, то не будет референдума, то снова будет, но уже какой-то не такой, потом еще другой, совсем уж замысловатый, потом вместо референдума выборы неизвестно когда, потом неизвестно что вообще. Ну, а мы-то, рядовые, то есть граждане, с какой стати обязаны жить в этом политическом хаосе?
Референдум опасен, но «харибда», на которую мы точно налетим в случае отказа от него, на мой взгляд, еще страшнее: это нарастающий процесс всеобщей апатии, атомизации общества, при котором оно разлагается, дробясь уже даже нс до уровня регионов, а до уровня отдельных индивидов-индивидуалистов, в чем и заключается их воинственная политическая философия неприятия любого права и любой власти; каждый за себя.
Референдум, может быть, и является последней зацепкой на этой наклонной плоскости, по которой мы катимся к атомистической анархии. Еще есть шанс как-то задержаться и оглядеться. Если люди поверят, что референдум — это всерьез, что государство действительно хочет понять их волю, а не играет с ними в кошки-мышки. Здесь заключена возможность консолидировать его на почве ответственности за свою общую судьбу, за судьбу России.
Сегодня, как ни странно, единственно оправданная цель случайно родившейся идеи референдума — доказать уважение власти к своему народу, не оскорбить людей в очередной раз и уж до самой, что называется, глубины души, до непоправимого, хотя уже близкого, вывода о том, что всякая власть для нас — чужая, презирающая человека и ему враждебная. При этом мы обязаны исходить из постулата гражданско-политической зрелости россиян (хотя бы в этом и была даже доля преувеличения).