Кому нужна мания величия?
В медицине существует понятие «фантомных болей»: например, человек может испытывать мучительные боли в ноге, которая отрезана. Наше общество — назовем ли мы его формирующимся российским или остаточным постсоветским — переполнено такими болями, насквозь пропитано ими. В их числе довольно сложный по составу и значению комплекс переживаний в связи с утратой былого (реального или мнимого, это другой вопрос) державного величия страны.
В числе заметных потерь, на которые обращает внимание общественное мнение, каждый год фигурирует «утрата престижа великой державы». Доля населения, которая с огорчением отмечает утрату страной ее державных позиций, в последние годы составляла около четверти всех опрошенных, в декабре 1992-го—26%. Но вот с тем, что стране следовало бы вернуть утраченный престиж великой державы, согласны уже две трети опрошенных. Тут есть над чем задуматься. Старый, в каком-то смысле традиционный для нашей страны соблазн державности существует, действует. Кого-то это радует, кого-то пугает, и явно имеются силы, которые на это весьма рассчитывают.
Рано или поздно придется подсчитать и представить обществу полный, достоверный баланс достижений и потерь, связанных с державным величием — точнее, с теми вариантами или образцами этого величия, которые пришлось выносить России — Союзу — снова России. Нужно будет подсчитать не только значение утраченного, но и цену самого бремени великой мировой державы, выяснить, чего стоила стране устрашающая роль на мировой сцене (да и на «региональной сцене» тоже)—та «слава, купленная кровью», которая тревожила основательные умы наших предков полтора столетия тому назад. Российская история показала, может быть, как никакая иная, что расширение границ и сфер влияния вовне чрезмерно расточительно для слабоорганизованного, малоэффективного общества.
Без этого мы не сможем понять истоков единственного в мировой истории случая крушения великой сверхдержавы в мирное время и по сугубо внутренним причинам.
Для этого, конечно, потребуется немало времени и сил — на понимание, на разъяснение, на усвоение, на привыкание и т. д. Тем более что «чужие» примеры и влияния тут малопригодны.
Между тем «фантомная» боль утраты действует сегодня, массовые настроения и переживания — чем бы они ни вызывались — реальный фактор общественной жизни. Ими пугают (себя и других), их пытаются использовать. Уходящий век показал, особенно на примерах России и Германии, что идеи утраченного величия могут стать серьезной общественной силой, когда с их помощью диктаторы и насильники овладевают массами и утверждают свою власть. Еще раз напомним: величие величию рознь, речь идет только о том, что строилось на насилии, экспансии, устрашении.
Насколько серьезны такие боли и такие соблазны сегодня?
В декабре минувшего 1992 года в одном из исследований ВЦИОМ был поставлен вопрос: «Каково главное условие, при котором Россия сможет вернуть себе положение великой державы?» На него отвечали 1.300 жителей в двадцати российских городах. Ответы распределились следующим образом.
Во-первых, в среднем только 11 % полагают, что Россия и сейчас является великой державой. Немного больше доля согласных с таким суждением среди пожилых людей старше 60 лет (14%), управленцев (15%), военных (17%). Это значит, что столь частые в официальной и публицистической речи утешительные ссылки на необъятные просторы, неисчислимые ресурсы, великое прошлое и несокращенные боеголовки не действуют. Не утешают и не вдохновляют. Нужны новые критерии и новые ориентиры, в том числе и ориентиры национальной гордости.
Прямо противоположное мнение о том, что России «никогда уже не удастся стать великой державой», разделяет всего 4% опрошенных. Так что позиции тотального пессимизма весьма слабы, и едва заметное (до 6%) повышение их популярности среди более молодых и активных не меняет положения.
Значительно более интересен, на мой взгляд, другой малый процент: менее 4% связывает возвращение Россией статуса великой державы с «заботой об укреплении армии». «Военный» вариант, естественно, более популярен среди мужчин, чем среди женщин (5% против 2%); имеющие неполное среднее образование выбирают его чаще, чем высокообразованные (6% против 2%). Но и в военной среде он не набирает более 6% сторонников. Важно, что «вооруженный» путь к величию — это наименее привлекательный вариант для общества, для всех его групп и слоев.
Обратимся к более распространенным точкам зрения. 10% опрошенных считают главным условием возвращения государственного величия России превращение ее в свободную демократическую страну, 15% — ее способность сплотить вокруг себя другие республики бывшего Союза. 17% — доведение до конца экономической реформы. Очевидно, что любой из «мирных» и «внутренних» вариантов значительно популярнее, чем «вооруженный», но ни один из них заметным влиянием в обществе не пользуется.
Вот некоторые подробности. «Демократический» вариант чаще других избирают молодые и активные возрастные группы (от 25 до 40 лет) — 13—15%, специалисты с высшим образованием (13%), реже всего — военные (6%). «Экономический» путь к величию заметно более привлекателен для мужчин, чем для женщин (21% против 14; несомненно самое прямое воздействие потребительски-бытовой ситуации...), для молодежи 25—29 лет, чем для пожилых (соответственно 30% и 6%). Если же брать опрошенных в «профессиональном» разрезе и оставить в стороне небольшую численно группу самостоятельных предпринимателей (где роль реформы отмечает 44%), то окажется, что сторонников «экономического» варианта больше всего среди военных и управленцев (28% и 25% соответственно), меньше всего — среди пенсионеров (10%). (Месяцем ранее, когда ВЦИОМ вместе с газетой «Мы/We» предложил респондентам два варианта возвращения России статуса великой державы — укрепление армии или доведение до конца экономической реформы, — предпочтения населения соотносились в пропорции 6 к 66; при таком наборе вариантов мы получаем скорее «голосование против», чем «голосование за»).
Что же касается «союзного» варианта, то его женщины предпочитают чаще, чем мужчины (16% к 14%), пенсионеры чаще, чем молодежь и работники (20% против 9—11%), малообразованные и малооплачиваемые чаще, чем горожане, имеющие высшее образование и более высокие доходы (18—25% по сравнению с 10-т12%). Получается — и это вполне соответствует выводам из других исследований и наблюдений, — что обращение к идее сплочения бывших республик служит сегодня скорее данью памяти о прошлом, которая и живет преимущественно в среде людей, обращенных в прошлое. Заниматься оценкой этого явления я сейчас не буду, ограничусь только констатацией.
«Промежуточный» результат, если позволительно применить этот спортивный термин к разбору перечисленных вариантов, таков: в нашем обществе нет сегодня конструктивной идеи, программы, лозунга, которые могли бы работать на воссоздание утраченного образа державного величия России. Здесь перед нами опять-таки «голосование против» — против неприемлемых вариантов. (Но не является вся коротенькая история нашей российской демократии рядом «голосований против»?).
Пора наконец рассмотреть наиболее массовый вариант ответа на предложенный в анкете вопрос. Почти третья часть опрошенных, 30%, согласна с тем, что «величие» — пустое слово, нам нужна не «великая держава», а страна, где людям хорошо живется. Этот результат, по-моему, — самое интересное во всем исследовании.
Посмотрим, кто поддерживает такой вариант ответа. Прежде всего — женщины (32% против 27%в мужской среде): интересы практической повседневности явно преобладают над державными соблазнами. Если брать возрастной разрез ответивших, получается, что максимальное (34%) согласие в группах самых молодых (моложе 20 лет) и самом старшем рабочем возрасте (50— 59 лет): юность и жизненный опыт сходятся! Правда, заметно ниже согласие с вариантом «хорошей жизни» в возрасте после-армейского романтизма—25—29 лет (22%) и среди пенсионеров (28%). Почти никаких заметных различий не дает уровень образования (колебания в пределах 29—31%) — явная примета того, что позиция, которую мы рассматриваем, может претендовать на универсальность.
Нетрудно заметить, что это тоже преимущественно позиция отрицания, «голосование против»: неприемлемый вариант выражен значительно яснее, чем позитивный. При этом противопоставление даже более резкое, чем в случаях, рассмотренных выше. Идеологическому символу величия противополагается обыденный, практический довод «хорошей жизни». Должно быть, это вполне нормально в ситуации краха идеологических монстров. Разумность общества, как никогда в иное время, выражается не в грандиозных иллюзиях, а в суммарном здравом смысле множества человеческих личностей.
Говорить о перспективах можно лишь с большой осторожностью. Тема обсуждаемого исследования — лишь один из узелков многослойного клубка неоформившегося национального и государственного самосознания нового российского общества. Возможно, что более практическими и опасными окажутся не сами по себе державные соблазны, а родственные им стремления к национальной изоляции, установлению этнических лимитов (в духе довольно распространенного сегодня призыва «Россия для русских»). Общественные настроения и пристрастия подвержены давлению со многих сторон, способны изменяться, в том числе в сторону роста примитивизма и агрессивности.
Из приведенных выше данных видно, что тени державного самозатмения менее всего затронули в наших условиях наиболее молодые и впечатлительные общественные группы. Между тем история и недавний опыт показывают, что во всех случаях превращения этих теней в опасную силу их носителями оказывались как раз юные и активные. Пока мы имеем дело с таким распределением общественных настроений, сохраняются шансы на нормальный, некатастрофический выход из современных катаклизмов. Конечно, он станет реальным лишь тогда, когда эти шансы удастся эффективно использовать.