October 17, 2022

«Особая папка» раскрывает тайны Политбюро

Новые документы о катынской трагедии

Карта из книги «Катынский лес», изданной в Лондоне в 1988 году. На ней изображены основные лагеря в европейской части Советского Союза, в которых в 1939–1940 годах содержались польские военнослужащие.


Николаи ЕРМОЛОВИЧ, «Известия»


Поляки давно уже знали почти обо всем. Мы, особенно в последнее время, о многом догадывались. И вот, наконец, в катынской трагедии вроде бы поставлена точка. Но это «вроде бы» и не дает покоя, заставляет вновь обращаться к документам, с которыми меня ознакомили в Центре хранения современной документации.

«Заклятые враги советской власти»

Документы, несомненно, еще ждут своих исследователей, я лишь выскажу несколько соображений, появившихся при их чтении. Во всех публикациях главным документом «особой папки» названа выписка из протокола заседания политбюро от 5 марта 1940 года. Формально это может быть и так. Но фактически основную смысловую нагрузку несет письмо Берии Сталину.

В нем «главный чекист страны» не просто скрупулезно перечисляет «контингент заключенных». Дьявольский расчет заключается в том, чтобы доказать, что все они (а это цвет польской интеллигенции — офицеры резерва)— «социально чуждые элементы», а посему-де по самой своей природе «заклятые враги советской власти, преисполненные ненависти к советскому строю».

Примечательны категории, на которые подразделяет заключенных Берия: «бывшие офицеры», «бывшие помещики, фабриканты и чиновники», «перебежчики»… Кстати, к последней категории относятся — ни много ни мало — …6.127 человек. По логике чекистов, коль перебежал через границу — значит шпион или, того хуже, диверсант. Напомним только читателям, что задержаны перебежчики в 1939 году, когда единое польское государстве рассечено было демаркационной линией, ставшей госграницей между Германией и Советским Союзом. Так что «перебегали» они у себя дома и, вероятно, чаще по семейным или торговым делам из одной части страны в другую. Но и этого было достаточно, чтобы зачислить их в к-р (так в письме обозначены контрреволюционеры).

«Военнопленные офицеры и полицейские, находясь в лагерях, пытаются продолжать к-р работу, ведут антисоветскую агитацию. Каждый из них только и ждет освобождения, чтобы иметь возможность активно включиться в борьбу против советской власти…» А посему «исходя из того, что все они являются закоренелыми неисправимыми врагами советской власти», НКВД СССР считает необходимым дела всех заключенных поляков рассмотреть в особом порядке (без вызова арестованных и без предъявления обвинения, постановления об окончании следствия и обвинительного заключения) с применением к ним высшей меры наказания — расстрела. Рассмотрение дел и вынесение решения возложить на тройку в составе тт. Меркулова, Кобулова, Баштакова (начальника 1-го спецотдела НКВД СССР).

Первоначально тройку возглавил сам Берия. Потом чья-то рука его вычеркнула и вписала Баштакова. На полях рядом с приведенным выше «предложением» тоже от руки написано «Вопрос НКВД СССР». И в таком виде этот «вопрос» фактически без поправок (за исключением замены Берии на Баштакова) из письма перенесен в протокол заседания политбюро под номером 144. Вот так, совершенно походя, под конец заседания (вопрос Кг 144), решилась судьба поляков…

Есть и еще одно, более существенное отличие письма от протокола. Под выпиской из протокола заседания политбюро значится — секретарь ЦК И. Сталин. А на письме, кроме подписи самого Сталина, еще и его соратников — Ворошилова. Молотова и Микояна. На полях приписка: «т. Калинин — „за“, т. Каганович — „за“. Возражавших, как видим, не оказалось.

Шелепин предлагает Хрущеву спрятать концы в воду

Вторым по значению я бы назвал рукописное письмо Шелепина Хрущеву. Удивительное совпадение. В первом случае «главный чекист страны» обращается к главе партии. И во втором происходит то же самое. Только первое напечатано на машинке, второе — написано от руки. Впечатление такое, что Берии нечего было бояться. Если стольких своих загубил, то чего уж с поляками церемониться. У Шелепина другая задача: скрыть от мира черные дела своих предшественников, спрятать концы в воду. А такое нельзя доверить даже машинке. Вот выдержки из этого письма с сохранением его орфографии и пунктуации.

Совершенно секретно

Товарищу Хрущеву Н. С.

В Комитете государственной безопасности при Совете Министров СССР с 1940 года хранятся учетные дела и другие материалы на расстрелянных в том же году пленных и интернированных офицеров, жандармов, полицейских, всадников, помещиков и т. п. из бывшей буржуазной Польши. Всего по решению специальной тройки НКВД СССР было расстреляно 21.857 человек.

Вся операция по ликвидации указанных лиц проводилась на основании Постановления ЦК КПСС от 5 марта 1940 года…

С момента проведения названной операции, т. е. с 1940 года, никаких справок по этим делам никому не выдавалось и все дела в количестве 21.857 хранятся в опечатанном помещении.

Для советских органов все эти дела не представляют ни оперативного интереса, ни исторической ценности. Вряд ли они могут представлять действительный интерес для наших польских друзей Наоборот, какая-либо непредвиденная случайность может привести к расконспирации проведенной операции, со всеми нежелательными для нашего государства последствиями Тем более что в отношении расстрелянных в Катынском лесу существует официальная версия, подтвержденная произведенным по инициативе советских органов власти в 1944 году расследованием комиссии, именовавшейся: «Специальная комиссия по установлению и расследованию расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу военнопленных польских офицеров».

…Выводы комиссии прочно укрепились в международном общественном мнении.

Исходя из изложенного, представляется целесообразным уничтожить все учетные дела на лиц, расстрелянных в 1940 году по названной выше операции.

Для исполнения могущих быть запросов по линии ЦК КПСС или Советского правительства можно оставить протоколы заседаний тройки НКВД СССР, которая осудила указанных лиц к расстрелу, и акты о приведении в исполнение решений троек. По объему эти документы незначительны, и хранить их можно в особой папке…

Председатель Комитета государственной безопасности при Совете Министров СССР

А. ШЕЛЕПИН

3 марта 1959 года.

Письмо это свидетельствует о многом. Даже прогрессивный Хрущев, обрушившийся на культ Сталина, не посмел разоблачить еще одну «мрачную тайну Кремля» — массовое политическое убийство в большинстве своем ни в чем не повинных польских граждан. Тем самым он взвалил на свои плечи тяжкое бремя ответственности за сталинско-бериевские злодеяния. Впрочем, такая двойственность была характерна для Хрущева и в других поступках.

Ну, а что касается автора письма, то он как в воду глядел. Расконспирация операции, проведенной ЦК ВКП (б) и НКВД СССР, затянулась почти на три десятка лет. И в основном из-за препятствий, чинимых руководством этих двух организаций, вскоре переменивших свои названия. Позднее к ним присоединился еще МИД СССР.

Политбюро вырабатывает линию

Громыко и его заместитель Кузнецов пишут записку за запиской в ЦК КПСС. В Англии имеют место попытки раздуть антисоветскую пропагандистскую кампанию вокруг так называемого «Хатынского дела». И политбюро заседает 15 апреля 1971 года, 8 сентября 1972 года, 2 марта 1973 года. Каждый раз поручается МИД сделать представление, то МИД Англии, то английскому посольству в Москве, то даже английскому правительству. И каждый раз совпосол получает по этому поводу указание.

Да что там Англия! 5 апреля 1976 года политбюро рассматривает вопрос «О мерах противодействия западной пропаганде по так называемому „Катынскому делу“. Этому предшествовала опять-таки записка, но подписанная уже Ю. Андроповым (КГБ), В. Кузнецовым (МИД) и К. Катушевым (ЦК КПСС). Вот отрывок из нее:

«В последнее время империалистические центры идеологической диверсии, особенно крупные западные радиостанции, весьма часто начали возвращаться к так называемому „Катынскому делу“ в известной геббельсовской интерпретации».

Ну, что тут скажешь… Это ведь они, наши бывшие руководители, притом не самого низкого ранга, которым давно все было известно, врали по-геббельсовски («чем чудовищнее ложь, тем легче в нее поверят»). И это вместо того, чтобы покаяться…

Мысль о покаянии, точнее, о том, чтобы к трагедии соседа отнестись более человечно, сочувственно, впервые посетила высшее партийное руководство… в 1988 году. 5 мая этого года политбюро (наконец-то!) приняло решение «О мерах по обустройству места захоронения польских офицеров в Катыни (Смоленская область) и расширению доступа граждан ПНР и других стран». А после визита М. С. Горбачева в Польшу и того больше: «Совместно с Польской Стороной объявить конкурс на лучший проект памятника польским офицерам, погибшим в Катыни»».

Однако памятник — памятником, доступ — доступом, а ответа на главный вопрос катынской трагедии — кто виновен в казни поляков? — все не было. Его тщательно и упорно скрывали от мировой общественности. И это вызывало тревогу у части партийного руководства. 31 марта 1989 года политбюро снова рассматривает вопрос о Катыни. В решении записано: «Поручить Прокуратуре СССР. Комитету государственной безопасности СССР, МИД СССР, Государственно-правовому, Международному и Идеологическому отделам ЦК КПСС в месячный срок представить на рассмотрение ЦК КПСС предложения о дальнейшей советской линии по катынскому делу».

Аппаратные игры… Другого определения не подберешь. Требовалось-то всего ничего: сказать правду. Но это оказалось самым трудным. Вот что, к примеру, пишет Горбачеву не худший из аппаратчиков В. М. Фалин.

«Наш аргумент — в госархивах СССР не обнаружено материалов, раскрывающих подоплеку катынской трагедии, — стал бы недостоверным. Выявленные учеными материалы, а ими, несомненно, вскрыта лишь часть тайников, в сочетании с данными, на которые опирается в своих оценках польская сторона, вряд ли позволят нам дальше придерживаться прежних версий и уходить от подведения черты…

Видимо, с наименьшими издержками сопряжен следующий вариант: сообщить В. Ярузельскому, что в результате тщательной проверки соответствующих архивохранилищ нами, но найдено прямых свидетельств (приказов, распоряжений и т. д.), позволяющих назвать точное время и конкретных виновников катынской трагедии. Вместе с тем в архивном наследии Главного Управления НКВД по делам военнопленных и интернированных, а также Управления конвойных войск НКВД за 1940 год обнаружены индиции (от англ, indication — указание, показание — Н. Е.), которые подвергают сомнению достоверность «доклада Н. Бурденко». На основании означенных индиций можно сделать вывод о том, что гибель польских офицеров в районе Катыни — дело рук НКВД и персонально Берии и Меркулова

Встает вопрос, в какой форме и когда довести до сведения польской и советской общественности этот вывод…»

Датирована записка 2 Февраля 1990 года. А в апреле Горбачев передал Ярузельскому копии материалов связанных с катынской трагедией и, как было особо подчеркнуто, найденных в самое последнее время советскими архивистами и историками. Да и в речи, произнесённой в Кремле во время приема польского президента, Горбачев продолжал гнуть ту же линию, заявив, что поляки «стали жертвами Берии и его подручных». И что «могилы польских офи„еров — рядом с могилами советских людей, павших от той же злой руки“.

Лукавил Михаил Сергеевич.

«Злая рука» была не только у Берии и его подручных. Но в первую очередь у Сталина. Ворошилова, Молотова. Микояна, Калинина и Кагановича. Это они приняли политическое решение о казни поляков…

Польша бурлит, как растревоженный улей

Катынь — снова на устах поляков. «После полувека коммунистической лжи и сговора молчания властями России выявлены самые важные документы. касающиеся катынского убийства и его виновников». Это говорится в заявлении, которое принял польский парламент. «Сейм Республики Польша, подчеркивается в документе, —выражает убеждение в том. что оба государства, строя новое будущее, справятся с грузом прошлого в опоре на закон и правду». Депутаты приняли это заявление стоя.

«Я не мог знать и не знал содержания той самой тайной папки, где находились решения Сталина и его сотрудников относительно убийства польских офицеров, — заявил, выступая по телевидению, В. Ярузельский. — Просто нелогично, что я мог иметь доступ к столь секретным документам».

Катынь — тема номер один в польских средствах массовой информации. В газетах появляются специальные циклы публикаций, как, к примеру, биографии погибших польских военных которые из номера в номер помещает армейская «Польска збройна».

Однако в печати разброс мнений больший, чем в заявлениях официальных лиц и видных поляков, «в беспардонной борьбе за власть и будущее России, — пишет еженедельник „Впрост“, — Польша, к сожалению, снова используется в качестве карты… Только крайняя наивность позволяет верить, что члены политбюро не знали правду раньше».

Пока журналисты изощряются в комментариях, ученые-архивисты готовят «ответный дар» своим российским коллегам. По словам директора Центрального военного архива в Варшаве, полковника Анджея Бартника, у него хранятся документы, интересующие российскую сторону. Они находятся в разделе «Польско-русская война 1919–1920 гг.» и до сих пор спрятаны «глубже других». Так было сделано потому, чтобы не напоминать советским друзьям об агрессии против Польши и понесенном поражении. Документы уже извлечены из запасников, и ученые их изучают. Среди них есть списки военнопленных. Однако, говорит Бартник, они не столь обширные, как это себе представляют русские.

Эхо Катыни, по всему видно, смолкнет еще не скоро…

«Известия» 19 ноября 1992 года