Август, 70 лет назад. Изгнание мудрецов
Август 1922 года был трудным, жарким. Но невозможно было предугадать, что через семьдесят лет снова наступит такой же знойный август и стрелки политического барометра будут плясать совсем близко от отметки «гроза». Между этими двумя августами есть много общего, но есть и принципиальное отличие.
Историки и сегодня еще спорят, кому пришла в голову такая чудовищная идея — взять и выслать разом цвет интеллигенции, самых думающих людей России. Нет прямых доказательств, что ее автором был Ильич, которому в эти дни шли телеграммы и письма, в них фанатичное восхищение чередовалось с пожеланиями скорейшего выздоровления. Лев Троцкий тогда специально посетил Ленина, чтобы сообщить общественности: лечение протекает нормально. Ильич не у дел временно, скоро он снова начнет трудиться во имя счастья мирового пролетариата.
И все-таки только Ленину, знавшему подлинную цену умным идеям, мог принадлежать этот иезуитский ход. и только он мог дать сигнал к развернутому наступлению на остатки свободы, демократии, инакомыслия.
Сорок девять дней длился процесс над правыми веерами. Впервые судебный процесс был превращен в зрелище — билеты на него распределяла специальная комиссия. 8 августа 12 социалистов-революционеров интеллект и мозг этой партии, были приговорены к высшей мере. Но выполнение приговора приостановили: смертников превратили в заложников, их дальнейшая судьба, то есть жизнь или смерть, зависела от того, прекратит или нет партия эсеров свою «подпольно-заговорщическую, террористическую, военно-шпионскую, повстанческую работу». Ведь Анатолий Луначарский в заключение процесса заявил, что партия эсеров потеряла право на жизнь. И ее действительно лишили жизни.
На начало августа пришлась Всероссийская конференция РКП (б). На ней с огромным докладом «О возрождении буржуазной идеологии и задачах партии» выступил Зиновьев. Это позже главным теоретиком и мудрецом партии попытается стать Бухарин, а тогда идеологические установки изрекал именно Зиновьев. Доклад его поражает примитивизмом, издерганностью фактов, злобой на всех, кто позволял себе думать иначе, некали предписывала РКП (б). Зиновьев заявил, что «партия отнюдь не склонна к тому, чтобы печатный станок бездействовал», но она должна решительно пресечь «необычайную энергию и необычайную кипучесть со стороны противника». И товарищ Зиновьев с ужасом сообщил участникам конференции, что изданный за границей «Дневник» Гиппиус найден в одной из библиотек красных курсантов. А между прочим. Зинаида Гиппиус предрекает, что настанет день, когда большевиков «в молчании повесят». Естественно, по докладу Зиновьева конференция приняла решения пресекать, бороться и т. д.
Можно предположить, что в это время Ленин и верхушка большевистской партии мучительно размышляли над тем, что делать с «возрождающейся буржуазной идеологией» в которую зачислялось все что не вписывалось в марксистско-ленинские схемы. Они лучше других знали: первым шагом к пробуждению народа является его стремление к мысли, возвращение памяти.
10 августа М. Калинин и А. Енукидзе подписали постановление Всероссийского центрального исполнительного комитета об административной высылке. В пункте первом этого документа, ставшего приговором для многих выдающихся людей России, говорилось: «В целях изоляции лиц, причастных к контрреволюционным выступлениям в отношении которых испрашивается у Президиума ВНИК разрешение на изоляцию свыше 2 месяцев, в тех случаях, когда имеется возможность не прибегать к аресту, установить высылку за границу или в определенные местности РСФСР в административном порядке». Пункт второй возлагал решение о высылке отдельных лиц на особую комиссию при НКВД, действующую под председательством наркома внутренних дел. Как это случалось потом постоянно, НКВД «из гуманных соображений» предоставлялось право гноить людей в изгнании и ссылке без суда и следствия.
В Москве в августе шло немало процессов над истинными и мнимыми преступниками. «Совнарсуды» рассматривали множество дел о краже электроэнергии. Судили 115 смоленских «церковников», в том числе Успенского, ректора Московского археологического института, члена Французской академии изящных искусств и богословия, за то, что они были «агентами» патриарха Тихона. Под судом находились члены комитета по делам изобретений, которые якобы «сознательно тормозили дела нашего технического усовершенствования в области авиации».
Но самое тяжелое, беспрецедентное преступление, которое совершилось в августе, вызвало лишь одобрение официальной печати и «рабоче-крестьянских масс». Во всяком случае «Правда», назвав изгнание из страны большой группы ученых и мыслителен «мерами предосторожности», взяла на себя смелость утверждать, что они «будут, несомненно, с горячим сочувствием встречены со стороны русских рабочих и крестьян, которые с нетерпением ждут, когда наконец эти идеологические врангелевцы и колчаковцы будут выброшены с территории РСФСР».
160 человек были высланы после допросов в НКВД в неизвестность, за пределы Родины. Среди них — философы Бердяев. Франк, Ильин, Трубецкой, экономисты Зворыкин, Бруцкус, Лодыженский, социолог Питирим Сорокин, ректор Московского университета, профессор Новиков, ректор Петербургского университета, профессор Карсавин и многие другие — цвет российской науки. Им было объявлено, что высылаются они на три года, но каждого письменно поставили в известность, что в случае «самовольного» возвращения в Россию он будет расстрелян. Они утешали себя мыслью, что не по своей воле и временно покидают Отечество, а оказалось — навсегда.
Самое странное в этом было то, что большинство ученых — историков, философов, социологов, теоретиков кооперативного движения, математиков — были беспартийными и ни в каких «контрреволюционных» (как тогда писали) выступлениях не участвовали. Кроме пользы Отечеству и служения науке, ни о чем другом нс помышляли. Тогда почему же Ленин настойчиво требовал от Дзержинского «подготовить тщательно» высылку, не очень доверяя интеллекту членов политбюро, обязывал их «уделять 2—3 часа в неделю на просмотр ряда изданий и книг», лично просматривал списки изгнанников и называл «кандидатов» в них? Да, несомненно именно Ленин задумал эту «прополку» интеллигенции и следил за ее подготовкой и осуществлением как за боевой операцией. И ему был направлен рапорт «органов» «О ходе операции по высылке антисоветской интеллигенции на 23 августа 1922 года». И еще он позаботился с том, чтобы занимался всем этим «толковый, образованный и аккуратный» человек в ГПУ. На рапорте Ленин начертал следующее: «Будьте добры распорядиться: вернуть мне все приложенные бумаги с пометками, кто выслан, кто сидит, кто (и почему?) избавлен от высылки?» И позаботился еще, чтобы его письма Дзержинскому были засекречены.
Но за что, почему их все-таки выслали? Ответ может быть только один — за ум, за талант, за то, что они не приняли марксистские догмы и большевистскую практику.
Ленин понимал, что пока в России есть неординарно мыслящие люди не может быть и разговора о марксизме как о всеобщей, «единственно верной», тотальной, господствующей идеологии. Это лихие рубаки, вроде Семена Буденного или Клима Ворошилова, могут не читать «Капитал», но истово верить, что это и есть главная книга человечества. А Бердяева… Этого не сломить и не перевоспитать, хотя и заявляет о себе, что он «человек не политический». Расстрелять Бердяева и Бердяевых? Можно, но сложно, весь ученый мир встанет на дыбы. Значит, убить иным способом.»
И, может быть, Александр Исаевич Солженицын, когда его уже в иные времена насильственно оторвали от Отечества, вспомнил, что такую же горькую чашу до него испили многие талантливейшие люди России?
После той, самой первой «высылки» из страны изгоняли многих, безошибочно выбирая людей с незаурядным умом и незамутненной совестью. Их лишали званий и научных наград, вычеркивали из списков академиков и профессуры, вымарывали из справочников и учебников, отнимали гражданство.
Но пришло время, пусть и посмертно, возвратить изгнанникам росссийское гражданство — ведь и разлученные с Отечеством они оставались достойными его сыновьями.