July 23, 2022

Агония Левиафана

Рассуждая о последствиях провала прошлогоднего путча, обычно отмечают, что август 1991 года поставил точку в летописи последней великой империи и что человечество наконец похоронило большевистскую антиутопию.

Мне кажется, однако, что провал путча высветил еще одну, крайне важную тенденцию мирового развития — кризис государства как формы организации общественной жизни. Можно спорить о том, был ли Советский Союз классической империей или нет, но то, что он был Государством с большой буквы, несомненно. Едва ли где еще государственные инструменты насилия, государственная бюрократия и идеология Государства достигли большего расцвета.

И что же? Все рухнуло, все рассыпалось в прах буквально за несколько дней.

Предвижу возражение: дело здесь не в государстве как таковом, а в его недемократическом, тоталитарном характере. Сильным может быть лишь демократическое государство. Ой ли? Опыт строительства российской государственности, во всяком случае пока, подтверждает: любая попытка усиления центральной власти тут же встречает отпор. И не только в Казани, Уфе или Якутске, но в Нижнем Новгороде, Петербурге, да и в самой Москве. Центробежные тенденции усиливаются и в других государствах СНГ.

Аналогичные процессы, пусть в менее явной форме, наблюдаются и в других регионах мира.

Сколько уже говорили и писали о Соединенных Штатах как о единственной сверхдержаве после «холодной войны»! Но разве правильно считать сверхдержавой государство, президент которого — как бы популярен он ни был — не способен повысить налоги на бензин даже на пять центов за галлон без риска проиграть на следующих выборах? О какой сверхдержавности может идти речь, когда правительство богатейшей страны мира не в силах выделить на помощь развивающимся государствам хотя бы половину или даже четверть процента своего национального продукта? Вряд ли случайным стечением обстоятельств объясняется то, что на двух крупнейших форумах этого года — на экологическом саммите в Рио-де-Жанейро и на встрече «семерки» в Мюнхене — по большинству вопросов «единственная сверхдержава» оказалась в блестящей изоляции.

Вектор развития Америки направлен не в сторону сверхдержавности и сильного государства. Скорее наоборот, страна движется к своим истокам, когда центральные государственные структуры значительно уступали по своим полномочиям властям отдельных штатов. Недавний выход из борьбы за Белый дом независимого кандидата Росса Перо — еще одно свидетельство нежелания Америки иметь «имперское» президентство.

А как насчет Германии? Вот уж, казалось бы, пример сильной государственности и эффективного центрального руководства! Разве объединенная Германия — не потенциальная сверхдержава, хотя бы в масштабах Европы? Однако не следует забывать, что связанный с воссоединением страны национальный подъем в германской политической жизни фактор временный, а стремление немецких земель к самостоятельности — фактор постоянный. Воссоединение в долгосрочном плане лишь ослабит федеральную власть, поскольку оно еще больше увеличивает мозаичность, многообразие различных регионов Германии.

Весьма возможно, что Гельмут Коль окажется последним сильным канцлером Германии, что реальная власть выскользнет из рук политиков Бонна и Берлина уже в нынешнем десятилетии. Причем подхватят эту власть не только и не столько европейские бюрократы в Страсбурге и Брюсселе, сколько немецкие политики в Баварии и Силезии, Тюрингии и Бранденбурге. Во всяком случае и здесь вектор развития направлен не вперед, к мистическому «четвертому рейху», а назад, к раздробленной Священной Римской Империи германской нации.

В Канале и Индии, в Бразилии и Индонезии — повсюду в мире Государство сдает свои позиции, уступая регионализму и транснациональным силам. Собственно говоря. Левиафан Государства был обречен уже давно — развитием современных технологий, мирового потока торговли, инвестиций, возникновением глобальных проблем и т. п. Только искусственная атмосфера «холодной войны» как-то поддерживала жизнь в этом монстре. Сегодня Левиафан агонизирует. И чем больше государство, чем богаче территориями, народами и ресурсами, тем менее оно способно мобилизовать общество, выступить в качестве единственной легитимной власти.

Наши Кассандры, справляющие панихиду по великой России, могут утешиться: то, что они считают гибелью российской государственности, на деле есть часть глобального процесса. История XXI века будет определяться взаимодействием цивилизаций, взаимопрониканием культур, формированием новых этносов, а не столкновениями государств Левиафанов.

Андрей КОРТУНОВ, политолог. Институт США и Канады РАН

«Московские новости» 23 августа 1992 года