21 августа 1991 года: в Россию пришла свобода
День двадцать первого августа, как и всякий прочий, начался ночью. И ночью не то, чтобы не было еще победы, — не было даже намека на нее. Ночью двадцать первого августа ждали последнего штурма.
У меня из той ночи на кассете остались поразительные, неповторимые в своей искренности и драматизме слова. Слова ребят — фактически еще детей, — полурастерянными глазами смотревших с открытого всем стволам большого крыльца перед Белым домом на маленькие, точно оловянные солдатики, фигурки снайперов на крышах соседних домов. «Конечно, если поедут танки, — говорил паренек с арматурным прутом в руке, — мы ничего не поделаем. Но они проедут только по нам». И передергивал зябко плечами, потому что тут же по мегафону просили живое кольцо людей сделать двадцать шагов назад — из опасения, что штурмовать Белый дом могут переодетые, затесавшиеся в толпу. И знакомые женщины, повстречавшиеся в толпе, делились салфетками — влажными, смоченными на случай газовой атаки.
Нехорошая была ночь. Ночь, в которую пали трое московских ребят — Дмитрий Комарь, Илья Кричевский, Владимир Усов.
И было утро. Утро, когда вдруг стало понятно: они — не прошли.
Еще с величайшими предосторожностями самолет снаряжался в Форос. Еще промокшие за ночь до нитки люди ежились на ощетинившихся баррикадах, не очень-то представляя, сколько придется им здесь простоять. Еще на полу в Белом доме измотанные мужчины спали вповалку, обнимая свои автоматы. Еще трудно было поверить…
Но в Москве уже начиналась Победа. «Хорошие лица…» — запомнились мне слова старой женщины, которая наливала из термоса чай парням в военной форме и в штатском, уже победно восседавшим на бэтээре. Лица и в самом деле были хорошие.