Жертвы - каялись, палачей - защищали
После второго этапа Конституционного суда по «делу КПСС»
На самом суде, в газетах и на телевидении все время подчеркивается: процесс должен быть исключительно правовым, а никак не политическим; председательствующий Валерий Зорькин все с большей безнадежностью пытается урезонить свидетелей — говорите об известных вам фактах, не вдавайтесь в публицистические дискуссии. Все тщетно: в юридических берегах слушание «дела КПСС» удержать не удается. И не удастся — это предрекали с самого начала, так все и получилось. Больше того, процесс, по-моему, вырвался и за политические границы. Когда стала свидетельствовать «президентская сторона», когда кафедру начали занимать жертвы режима, который установила партия в Стране Советов, то процесс приобрел ярко выраженную нравственную окраску.
Лев Разгон, выдержавший почти два десятилетия лагерного ада; Глеб Якунин, помыкавшийся по тюрьмам и психушкам в либеральные времена застоя; Владимир Буковский, разделивший его судьбу и высланный из Отечества… Они говорили о том, что всем достаточно хорошо известно, но что все равно потрясало. Они, жертвы, говорили (каждый по-своему) о своей личной вине за то, что произошло в стране. Они подчеркивали, что каждый коммунист, даже самый пассивный, лишь не голосовавший на собраниях «против», тоже виноват, хотя, понятно, никто не может нести никакой государственном или общественной ответственности за молчание — только личную, перед собственной совестью. Они возлагали вину на каждого соотечественника, пусть трижды беспартийного, за то, что «все это» стало возможным.
У свидетелей другой стороны ни слова покаяния не вырвалось. Да, признавали они, отдельные ошибки допускались. Но в целом деятельность партии была полезной народу, генеральная линия правильной — могучую державу создали, космос открыли… Без «издержек» это, мол, сделать нельзя. Те, кто свидетельствует в пользу партии, ни в каких палаческих ее деяниях, понятно, не замешаны; они как бы отсекают «то время», желая не касаться его. Юридически они правы, ибо это соответствует формуле иска. Хотя повторю, удержать в этих границах процесс «по делу КПСС» невозможно.
И я задаю себе вопрос: а могут ли в принципе защитники репрессивного идеологического режима покаяться? Ход процесса ответил на это отрицательно. Но почему, коль преступные деяния столь очевидны? Мне кажется, что тлетворное влияние идеологии режима заключалось не в том, не только в том, что он напрямую расправлялся со своими противниками и с теми, кто «и вовсе ни при чем». Не только в том, что партия подмяла под себя государство, суд, науку, культуру, а ее функционеры приходили в исполком, институт, газету и давали указания, как и что делать. Это все было, но не это, возможно, самое страшное. Самое страшное в том, что террор, открытый и массовидный, по выражению Ленина, свое дело сделал. В хрущевско-брежневские времена партийному государству оставалось стричь кулоны и выдергивать на расправу отдельных еретиков.
В большой статье в «Советской России» от 30 июля Г. Зюганов, видный функционер партии последнего периода, пишет, что «как минимум 160 миллионов наших граждан так или иначе были связаны» с КПСС. Собственно, больше — практически весь народ был ей повязан и развращен. Так тем более нужно бы покаяние… Вместо этого только оправдание статистическими успехами при полном молчании о нищете народа, абсурдной экономике, афганской авантюре — будто ничего этого и многого другого не было.
Прения сторон в Конституционном суде свелись к выяснению одного вопроса. Обвинители КПСС доказывали, что она растворила в себе самое государство, со всеми его институтами, включая законодательство и правосудие; подчинила все общество своим догмам. Защитники партии доказывали, что это была общественная организация: очень влиятельная, с конституционным статусом руководящей силы, но все же партия и не более того. Об этих дискуссиях достаточно писали, к ним возвращаться не буду. Сошлюсь лишь на слова Б. Олейника в той же «Советской России» (I.V III). Он пишет; «Это была моя последняя встреча с президентом (Горбачевым. — Ю. Ф.). На второй день он подписал свое отречение и самовольно распустил партию, то есть волей-неволей, но ликвидировал существующий строй…» (Выделено мной. — Ю. Ф.).
Один из руководителей союзного парламента сказал точно и недвусмысленно: существовавший в августе 1991 года строй был намертво сплавлен с партией, одно без другого существовать не могло.
Это свидетельство дает, мне думается, и ответ на невольно возникающий вопрос: а зачем, собственно, защитники КПСС все это затеяли? Имущество не вернут — не младенцы, понимают это. Коммунистические идеи пропагандировать, партии этой конфессии создавать не запрещено. Так к чему оживлять труп? Скорее всего, это дальний прицел — надежда прийти к власти и вновь сплавить государство с партией. Для этого и надо сейчас сохранить «ядро политической системы». Отсюда и невозможность честно осудить преступления прошлого. Сказав слова покаяния, можно ли рассчитывать на восстановление былого? Надо во что бы то ни стало сохранить хотя бы горстку беспрекословных партийцев, «идущих по краю пропасти», не знающих сомнений и безоговорочно подчиняющихся вождям. Сохранить эту «горстку», чтобы возродиться на той же неизменной госкоммунистической основе.
Если не это — тогда вообще непонятно, зачем здравомыслящие в основном люди защищают опорочивший себя партийный режим…