Бендеры. Странная война
Каждый день в городе возникает беспорядочная стрельба. Вопрос — кто стрелял первым? — остается без ответа
С места событий передает специальный корреспондент «Известий» Валерий ЯКОВ
От места боев до Кишинева немногим более пятидесяти километров. Канонада, естественно, не слышна и отзвуки ее доносятся лишь из газетных и телерадиорепортажей. Трагизм событий, происходящих в эти дни в Приднестровье, внешне практически не отразился на жизни столицы Молдовы. И хотя пресса республики активно обличает 14-ю армию за «агрессию», разжигая антироссийские настроения, это пока еще не изменило отношений между людьми, и на улицах по-прежнему русская речь перемежается с молдавской, украинской, не вызывая у окружающих неприязни или настороженности.
Лишь полицейские патрули, разомлевшие от зноя, вяло проявляют бдительность, положенную при нынешних военных условиях. Жертвой этой бдительности я стал буквально в первый же час пребывания в городе — был задержан как распоследний шпион при съемке стратегического объекта — здания железнодорожного вокзала. Мое внимание привлекли двое рабочих, которые раскачивались в монтажной люльке у фронтона здания и срубали топором аршинные буквы слова «Кишинев» на русском языке. Едва я успел сделать несколько кадров столь исторического момента, как был окружен тремя полицейскими, и старший из них, не снимая руки с автомата, потребовал предъявить разрешение на съемку. Редакционное удостоверение впечатления не произвело, и меня повели в участок, вызвав заметное оживление у скучающих пассажиров, которые убедились — одним шпионом на территории независимой республики стало меньше. Но начальник участка игру в шпионов не поддержал, и я был отпущен.
В министерстве обороны республики мой визит тоже особого энтузиазма не вызвал, так как местные полковники были озадачены просьбой организовать встречу с министром. Чтобы уберечь его от лишних вопросов, полковники решили вызвать огонь на себя и стали отвечать сами.
Можно ли было избежать ввода войск в Бендеры, что привело к сотням жертв среди мирного населения?
Нет, считает Николай Туртуряну, старший помощник министра. В Бендерах возникла реальная угроза физического уничтожения гвардейцами и казаками сотрудников городского отдела полиции, подчиняющихся не Приднестровью, а МВД Молдовы. Поэтому республиканский штаб по восстановлению законного порядка в Левобережье принял единственно верное решение — ввести в Бендеры дополнительные силы. Операция была разработана быстро и с точки зрения военного искусства, по словам Туртуряну, проведена с самым высоким профессионализмом — город был взят за несколько часов всего при двух раненых со стороны республиканских войск. «Правда, и у нас, и у них одинаковая форма, может быть, поэтому они то и дело лупили по своим, что привело в их рядах к большим жертвам и хаосу».
Можно ли было не вводить бронетехнику в город и не открывать на улицах огонь из пушек и гранатометов?
Нет, уверяет Туртуряяу, пока бригада полиции особого назначения очищала город, республиканские войска должны были прикрывать Бендеры со стороны Тирасполя и нейтрализовать бронетехнику гвардейцев и казахов. Но тут коварно нарушила свой нейтралитет 14-я армия и бросила на прорыв танки, которые и открыли беспорядочный огонь, в результате — многочисленные жертвы.
Использование Молдовой авиации? Это абсолютная дезинформация. Да, два самолета МиГ-29 совершили разведывательный полет на низкой высоте между Бендерами и Тирасполем. И только.
Через час после этой беседы полковник Василий Чебану, командующий авиацией в вооруженных силах Молдовы, ответил мне на этот же вопрос, не подозревая о предыдущем разговоре, следующее: самолеты действительно летали. Они нанесли бомбовый удар по месту между Бендерами и Тирасполем. Но промахнулись. По словам летчиков, бомбы попали не в жилые дома, а на пляж. Это была обычная разведка боем. Цель — остудить агрессивный пыл 14-й армии.
В опустевшем селе Варница — пригороде Бендер, где из пяти тысяч жителей осталось человек триста, шальные снаряды время от времени падают на улицы и дома, наводя ужас на стариков. Несколько взрывов прозвучало на сельском кладбище, разворотив могилы, искромсав осколками кресты и нарушив вечный покой усопших.
Гнутся покорно к земле ветви фруктовых деревьев, усыпанные перезрелой черешней, вишней, собирать урожай некому, и даже грачи, любители полакомиться сладким, распуганные стрельбой, больше не появляются в селе.
— Лучше бы был голод, чем эта война, — говорит мне, плача, старушка Елена Пантелеевна, налив из своего домашнего колодца кружку студеной воды. — Там бы хоть травку какую поели, перетерпели б как могли, а тут не знаешь — будешь жив или нет. Всю ночь сидим у соседа в подвале, собираются старики с окрест, не спим да слушаем — не бабахнет часом в твоем дворе? Нет бы фрукты собирать, на землице работать — войну эту дурную затеяли. Кому надо, чего там не поделят, работы, что ль на всех не хватает? Наделали нам на каждом углу по президенту, попробуй, разберись — кто из них главней и кому верить. А они, на тебе, до войны докатились.
Переходить линию фронта с легкомысленной белой тряпицей на палочке — мероприятие не из самых веселых. Тем более что солдаты горячо отговаривают и убеждают: «эти бандиты-казаки» либо сразу пристрелят, либо потом прибьют. Учитывая столь скудный выбор, выходишь из-за укрытия и начинаешь считать шаги по бесконечно долгому отрезку нейтральной полосы. Нет никакой уверенности, что спереди не откроют огонь. И не знаешь — не выстрелят ли сзади? Страшно.
Линия фронта проходит здесь не только на подступах к городу, разделяя позиции молдавской армии и ополченцев Приднестровья. Она незримо тянется и среди городских кварталов, разбивая Бендеры на «свою» и «чужую» территорию. Одну — преимущественно центр, контролируют гвардейцы и казаки, другую — силы городской полиции и республиканского ОПОН. Сориентироваться, где есть кто, поначалу довольно сложно, в любой момент можешь наткнуться на замаскированный в сквере окоп или засаду в подворотне, откуда тебя грозно окликают люди в маскировочной или защитной форме с автоматами в руках и требуют документ. Все говорят на русском, все выглядят одинаково, все одинаково вооружены и агрессивны, приходится лишь улыбаться в ответ, изображать простака с Фотоаппаратом и лихорадочно соображать, на кого наткнулся в этот раз и как соответственно себя вести.
Самое горячее место в городе — кварталы вокруг городского отдела полиции, находящиеся под контролем опоновцев. Именно здесь постоянно возникают перестрелки и особенно, по ночам. Гвардейцы не могут смириться с тем, что полицейские не покинули Бендеры вместе с войсками, и по-прежнему намерены выбить их из города. Полицейские, укрепившие свои ряды опоновцами, намерены стоять до конца и с прежней настойчивостью требуют у властей вывести из города гвардейцев. Конца этому противостоянию не видно.
Три месяца назад, во время своей первой командировки в Приднестровье, я приходил в горотдел, уже тогда находившийся на осадном положении, и долго беседовал с комиссаром полиции подполковником Виктором Гусляковым.
— Мы не хотим вмешиваться в политику, наше дело — борьба с преступностью, которая растет с каждым днем, — говорил Виктор Васильевич. — Президент Смирнов на третий день после своего избрания издал указ о нашем переподчинении правоохранительным органам Приднестровья. Но мы по закону подчиняемся МВД Молдовы, и до тех пор, пока этот закон не будет пересмотрен, мы обязаны его исполнять. Нас уже пытались выбить из здания, наших сотрудников преследовали, несколько человек были убиты, гвардейцы устроили настоящую травлю наших сотрудников. Меня объявили «полицаем номер один», и я не могу покидать горотдел, потому что за мной ведется охота. Слишком многое нам известно о преступлениях гвардейцев и «коммерческих делах» местных руководителей. На мой взгляд, причина конфликта в том, что те, кто пришел к власти, хотят удержать ее любой ценой. А тишина в Бендерах только кажущаяся, просто политики наши понимают, если будет применено оружие — начнется гражданская война.
Теперь, три месяца спустя, война на улицах города уже идет. Вокруг здания полиции и на ближайших подступах вырыты окопы, замаскированы пулеметные гнезда, выставлены БТРы и пушки. Аналогичные укрепления можно увидеть и у противоположной стороны. И все это — действующее. Пальба начинается неожиданно, разгорается яростно, щедро «одаривая» пулями и осколками улицы и дома. Азартно играя в эту «Зарницу», изрядно взрослые дяди с автоматами в руках меньше всего думают о тех, кто еще остается в домах или случайно оказался на улице. При мне группа гвардейцев — человек двадцать — подлетела к девятиэтажному дому, на крыше которого кто-то якобы заметил снайпера. Недолго думая, дом окружили и открыли шквальный огонь по верхним этажам из автоматов и пулеметов. Посыпались стекла, осколки рам и стен, раздались чьи-то крики… Снайпера обнаружить так и не удалось, а сколько жильцов дома попали во время этой охоты под шальную пулю — выяснять не стали.
Под традиционной на бендерских улочках белой тряпицей пересекаю снова линию огня на подступах к зданию полиции. В кабинете Гуслякова на окнах те же мешки с песком, бронежилеты… Комиссар с посеревшим от недосыпания лицом встречает хмуро и все время прислушивается к выстрелам на улице.
— Слышите, это казаки лупят по нашим позициям, моим людям я приказал не отвечать, а те никак не уймутся, — говорит он.— Сейчас есть договоренность с местными властями о перемирии, я регулярно связываюсь по телефону с руководством города, мы пытаемся хоть по каким-то вопросам находить общий язык, и временами это удается — прекратили огонь, чтобы собрать трупы, организуем тушение пожаров… Но какие-то силы постоянно провоцируют новые столкновения, и стрельба не прекращается. Провокацией я считаю и нападение на горотдел, вынудившее нас обратиться за помощью в Кишинев, после чего были введены войска. Идут активные политические игры, в которых мы — воюющие, играем лишь роль массовки.
О какой агрессии 14-й армии речь? Я лично докладывал по телефону президенту Снегуру, что воинские части СНГ, расположенные в Бендерах, участия в боевых действиях не принимали, а у меня сведения, поверьте, достоверные.
Единственная возможность прекратить бойню — это убрать из города все вооруженные формирования и дать возможность полиции совместно с милицией бороться с преступностью, для которой сейчас — самые сладостные времена.
Слушаю комиссара полиции и вспоминаю недавний разговор с молодой женщиной — вдовой гвардейца Верой Смирновой. Ее муж погиб не в бою, а был убит своими же — расстрелян и сожжен. Убит за то, что слишком много знал о тайных делах командира гвардии Костенко, о том, как уплывало из Бендер по налаженным каналам оружие, как убирались неугодные и списывались на счет противника… И таким еще образом растет количество жертв этой странной войны, в которой все — свои и все — чужие.
В Бендерах не стреляют по утрам
К стрельбе потихоньку уже все привыкают и не обращают на нее внимания, если она звучит где-то на соседней улице, а не рядом с домом. Привыкают и к мародерству, не обращая внимания на то, что любой прохожий может зайти сквозь разбитую витрину в разграбленный магазин и поглядеть — не осталось ли чего на опустошенных полках. Оживление на улицах возникает обычно по утрам, когда противоборствующие стороны, устав от ночных боевых действий, укладываются слать и до середины дня по городу можно ходить с меньшей опасностью получить пулю или осколок. Именно в это время оставшиеся в Бендерах жители торопятся пробежаться по городу в надежде, что повезет и удастся где-нибудь наткнуться на продажу продуктов, привезенных из Тирасполя. В очередях, возникающих моментально, друг с другом не церемонятся, и с добычей в первых рядах оказывается тот, кто понахрапистей или с автоматом за плечами.
В городе нет газет, не работает радиовещательная связь и главным средством информации остаются слухи, в которых преобладают самые мрачные тона.
Городские власти пытаются наладить координацию всех служб и организовать четкое взаимодействие всех вооруженных формировании, защищающих Бендеры, но из этого пока ничего не получается. А за несогласованность и анархию приходится платить слишком дорого. Так, например, ночью автобус с гвардейцами нарвался на засаду своих и, принятый за опоновскую команду, был в упор расстрелян. Результат ошибки — тридцать пять убитых.
Мирные договоренности, которые достигаются с немалым трудом ответственными лицами, легко нарушаются, к примеру, автоматной очередью казака, который «сам себе голова» и ведет личную охоту за боевыми трофеями — оружием убитого опоновца…
По городу ходят женщины, не обращающие внимания на стрельбу, с фотографиями в руках и заплаканными глазами — ищут своих детей, пропавших во время боев. Многие трупы складывали, как дрова, на грузовики, отвозили в Тирасполь, и там еще оставалась возможность кого-то опознать. Но часть убитых оставалась на улицах — приднестровцы подбирали лишь своих, полицейские — тоже. В результате жители сами, используя короткие затишья, закапывали оставшихся погибших в ближайшем сквере, парке или во дворе. Хорошо, если при убитом оказывались документы. Если нет -— его закапывали как неизвестного, и список пропавших без вести пополнялся.
Война, гуляющая по улицам растерзанного города, не щадит никого, и особенно тех, кто безоружен и слаб, — мирных жителей, уставших от политики, бряцанья оружием и угроз. Местная пресса, играющая в происходящих событиях страшную по своей разрушительности, роль: газеты и радио Приднестровья, с одной стороны, телевидение и газеты Молдовы — с другой, ежедневно смакует подробности злодеяний противника, зовут к священной войне против «румыно-фашистской клики» или «оккупантов и сепаратистов» и сеют, сеют ненависть в душах людей, которые все еще не поделятся окончательно на своих и чужих. В коридорах министерства обороны Молдовы можно встретить румынских офицеров, которые чувствуют себя здесь как дома и приехали явно не для отдыха.
В тираспольской казарме отряд спецназовцев, прилетевший из России, вооружается до зубов, прикручивает к стволам автоматов глушители и уходит в ночь, на свою «разведку боем». Чей приказ выполняют они, в чьих играх выступают опасными пешками — еще один открытый вопрос этой странной войны без правил и смысла. Войны, в которой каждая из сторон воюет, сражается за свою землю, а земля — одна.
Раннее утро. Моросит унылый дождь. Я шагаю по мокрому шоссе, строго по разделительной полосе — как рекомендовали ополченцы, ибо по краям мины, да и безопасней, когда виден издалека. Снова перехожу нейтральную полосу, которая в этом месте растянулась километра на три, нервы натянуты, считаю шаги, чтобы отвлечься и не думать о худшем. Там, впереди, за позициями, дорога к аэропорту и — домой. Из зарослей выходят мрачные, продрогшие за ночь бойцы в отсыревших шинелях, останавливают, долго вертят в руках редакционное удостоверение, затем, вернув, вдруг спрашивают точно так же, как спрашивали на другой стороне: «Ну что там, в этих верхах слышно, кончится когда-нибуидь этот кошмар, не знаешь, а?»