Вера, надежда и терпение спасут свободную Россию
Интервью Бориса Ельцина «Известиям» и Российскому телевидению
10 июня президент Российской Федерации Борис Ельцин принял в Кремле председателя Всероссийской государственной телевизионной и радиовещательной компании Олега Попцова и главного редактора газеты «Известия» Игоря Голембиовского. Во встрече участвовал пресс-секретарь президента Вячеслав Костиков. Стенографическая запись беседы публикуется ниже.
О. П.: Борис Николаевич, во-первых, я хотел высказать слова признательности за то, что Вы нашли время для этой беседы. Мой вопрос — о президентском годе. Эта тема — у всех на устах. Я хотел бы его задать следующим образом: если бы избрали Вас несколько дней назад и Вам предстояло этот год только начинать, чтобы Вы сочли необходимым и от чего бы отказались?
Президент: Благодарю за поздравление. 12 июня — День свободной России — мы приняли решение объявить нерабочим днем. Не то время, чтобы праздновать, тем не менее — день нерабочий. Конечно, если год тому назад меня бы спросили: что будет 12 июня 1992 года, то я мог бы сильно ошибиться. В основном это связано с тем, что не стало Союза. События с 12 июня до 19 августа шли таким образом, что основным был Союзный договор. Мы рассчитывали на то, что будет Союз. Мы только боролись за свою большую самостоятельность, старались меньше отдать функций руководству Союза — это была наша главная задача.
Путч 19–20 августа перевернул все. Он разрушил Союз. А дальше пошел распад на отдельные государства, которые надо было каким-то образом соединить, хотя бы ради экономических связей. Потому что разрыв был недопустим и привел бы к краху. Но зато открылась другая возможность — стать независимым Российским государством с независимой внутренней и внешней политикой. У нас открылась возможность, которую семь лет не могли использовать — начать экономическую и политическую реформы, начать переход к демократическому, правовому обществу, к рыночной экономике. Что мы сделали 2 января этого года. Поэтому, если смотреть с тех позиций, то они прогнозировали сегодняшнюю ситуацию. То, что будет трудно, было сказано за три месяца до начала реформы. Сказано было и то, что самым трудным будет этот год. Но мы проскочили один из самых тяжелейших рубежей — апрель — май месяцы — и теперь можно говорить, что реформа будет жить. Я в это верю. От своих прогнозов не отказываюсь: конец года — это начало стабилизации экономики; это начало снижения цен; это начало улучшения жизни людей. В это я верю и сегодня.
О. П.: От чего бы Вы отказались, посчитав, что этого не следовало делать?
Президент: Когда меня обвиняют в том, что я — виновник распада Союза, не могу согласиться и взять вину на себя. Это надо предъявить путчистам. Да и, наверное, руководству бывшего Союза. От чего бы отказался? От стратегии реформы я бы не отказался. А что касается некоторой корректировки, то мы рассмотрели после VI съезда этот вопрос и некоторые тактические изменения внесли. Это касается цен на энергоносители; предприняли меры упреждающей защиты, чтобы было несколько легче переносить удары предприятиям и людям.
Повышение цен в период перехода к рынку испытывали все государства, которые отказались от плановой системы. В экономике это неизбежно. У нас не было хода назад. Встречаясь с людьми, я говорю: что, отказываться от реформы, идти назад? Отвечают: нет, там мы были и обратно не хотим. Трудно, но мы выдержим.
И. Г.: Совершенно справедливо; главное — реформа: экономическая и политическая. Но сейчас внимание общества сфокусировано на экономике. И Вы уже объясняли ситуацию. Но могу ли задать вопрос: все понимают необходимость реформ, но вместе с тем знаем — и Вы прекрасно знаете, — что она не пользуется популярностью. Ваша оппозиция настойчиво зовет нас в светлое прошлое. А вместе с тем реформы стоят, на мой взгляд, из-за того, что не решаются коренные вопросы: земля, собственность, гарантии западных инвестиций. Хотелось бы услышать от президента объяснение, спросить: где же выход? Заключая вопрос, позвольте сказать: что Россия смотрела на Вас с надеждой и, как ни тяжело, смотрит с надеждой и сейчас. Мы, люди, которые имеют дело с информацией, это знаем.
Президент: Да, могу объяснить. Почему мы не шли на экономические реформы на протяжении семи лет? Потому, что это — неизбежное снижение рейтинга руководителей, тех, кто проводит реформу. Надо иметь личное мужество, чтобы пойти на это.
…Поэтому, когда говорят, что тяжело всем, тяжело, в том числе и президенту. Поищем какие-нибудь аналогии. Восемь лет был президентом Соединенных Штатов Рональд Рейган. Вы помните его рейганомику. Это был совершенно новый подход, хотя и рыночный, это была новая политика в экономике. И он остался в памяти одним из сильнейших президентов страны. Но его популярность упала именно в тот момент, когда он начал проводить реформу, — она достигла 18 процентов. Поэтому, когда я заявил, что не буду баллотироваться на следующий срок президентом, я еще раз отрубаю еще один рубеж, чтобы не оглядываться на рейтинг популярности. Не ради этого надо реформу проводить, а ради самой реформы, а если уж работать только на популярность, то столько мы сегодня наработаем, что из ямы, в которую попали, совсем не выбраться. Да, непопулярные меры были изначально заложены в реформу, и они будут продолжаться. Если у меня спросите вместе со всеми телезрителями России — как же дальше цены? — то я вам скажу: и дальше цены будут повышаться. Я называю апрель самым в этом отношении решающим. Почему? Если бы мы сделали в апреле то, что нам предлагал Международный валютный фонд, — то есть отпустить цены полностью, сделать их свободными на топливо, — мы бы стали с вами свидетелями полного краха. Поэтому мы приняли решение: не идти на этот шаг во время зимы и посевной, а отложить на более дальний срок, двигаться по этапам, регулируя цены на топливо; хотя это и противоречит пожеланиям Международного валютного фонда. Сегодня это задерживает открытие как бы «второго фронта» поддержки реформ России со стороны Запада. Но почему нам важны 24 млрд долларов Международного валютного фонда? Потому, что этот кредит открывает двери, за ним пойдет частный капитал, который будет давать России уже не кредиты, а вкладывать прямые инвестиции. И там дело пойдет не о 24 миллиардах, а о сотнях, надеюсь, вы слышали заявление президента Никсона, какие цифры он называл. Но здесь надо вспомнить, что пока, к сожалению, Верховный Совет не принял бюджет 1992 года — опять задержка. Сегодня мне было передано приглашение на заседание «семерки» 6 июля. Думаю, что официальный визит в Соединенные Штаты, участие в заседании «семерки» окончательно разрубят этот узел. Но нам, в свою очередь, надо принять ряд таких мер, которые, я бы грубо сказал, не дали возможности Западу к нам цепляться по частностям. Всем должно быть понятно, что, если произойдет обвал реформы у нас, в России, он коснется всего мира. Да, всего мира, и Соединенных Штатов в особенности.
Мы сегодня на Совете безопасности обсуждали вопрос о глобальном сокращении стратегического ядерного оружия, и морально готовы пойти на такое сокращение вместе с Соединенными Штатами Америки. Я думаю, что нам удастся подписать рамочные принципиальные соглашения с г-ном Бушем по этому вопросу. Это сокращение миллиардных затрат, которые производятся только для того, чтобы наращивать и содержать ядерные силы.
Мы четко представляем дальнейшие этапы реформы, и я считаю, что нельзя говорить о том, что разрушается команда Гайдара, тормозятся темпы реформы. Нет. В соответствии с критикой на шестом съезде народных депутатов мы ввели в правительство опытных производственников. Это не разрушает команду Гайдара. Она как реформаторская команда будет действовать и дальше, как молодая, решительная, сильная и умная команда. И препятствий ей не будет. Все разговоры о том, что я вроде стал отступать от реформы, стал более консервативен, чем, допустим, месяц или два тому назад, не соответствуют действительности.
Президент: Нет и еще раз нет. Отступлений по реформам я не допущу ни в коем случае. Как не допущу своего смещения с поста президента России. Кто-то наивно считает, что, собрав несколько подписей, можно поставить президента под импичмент. По Конституции возможны только три варианта. Сам подал в отставку. Я этого не сделаю. Совершил преступление. И болен настолько, что не в состоянии руководить государством.
О. П.: Вы этого тоже, надеюсь, не сделаете.
Президент: Последнее медицинское обследование показало, что я здоров. Так что тут можно не сомневаться.
О. П.: Борис Николаевич, Вы подвели разговор к очень серьезной теме. В конечном итоге судьба реформ зависит от возможности противостоять социальному взрыву. И в этой связи я бы хотел задать вопрос: Ваше отношение к оппозиции и кто она, Ваша оппозиция? Во-вторых, есть ли у президента концепция отношений с оппозицией и до какого края, считает президент, он может уступать оппозиции. Потому что компромисс может быть, он реален, но есть ситуации, когда президент должен сказать нет.
Президент: Во-первых, у нас прекращена архимонополия на власть. Имею в виду — КПСС. У нас сейчас уже более 20 различных партий. Но нет ни одной крупной партии, которая бы претендовала на новую номенклатуру и привилегии. Когда мне говорят: создавайте президентскую партию, я еще и еще раз отвечаю: нет. Потому что, если дать им льготы, дать им «кормушку», дать им зарплату, создать номенклатуру — они постепенно организуют вторую КПСС и опять возьмут государство в свои руки. Никакой президентской партии создавать не нужно. Пусть будет 20—30 партий, в Чехословакии их около 1400. Пусть развиваются, и я, как президент, должен иметь с ними контакты, иметь определенные отношения, если, конечно, не доходит дело до оскорблений и дестабилизации в обществе. Но если президента оскорбляют, то я считаю это мелким и потому с такой партией просто не хочу иметь дела. Если же президента критикуют, глубоко анализируя его работу, я прислушиваюсь, считаю это необходимым со стороны оппозиции при условии. что критика конструктивна и несет в себе деловой заряд. Но бывает огульная критика, это, конечно, неприятно, я такой же человек, как и все, и чувствительно к этому отношусь. А сейчас информация дается у нас настолько свободно, что президента могут как угодно представить, как угодно изобразить. Обидно, иногда это стоит бессонных ночей.
С оппозицией надо работать. Предел есть — призыв к свержению конституционных органов власти. Вот это предел. Если возникает такой призыв, то его авторами должна заняться прокуратура. Строго в соответствии с законом, с Конституцией. Вот такие отношения с оппозицией. Нам надо сейчас вместе со всеми разрабатывать такие меры, которые были бы реальны и способствовали реформе и одновременно, в соответствии с нашими возможностями, защищали бы в первую очередь бедные слои населения.
О. П.: Борис Николаевич, отчасти Вы были инициатором идеи референдума. Она вызвала полемику, и, как мне кажется, у Вас тоже несколько меняется отношение к ней. Как Вы относитесь к этой идее сейчас?
Президент: Да, было мое заявление. Но, я бы сказал, оно не было официальным заявлением. Сегодня, скажем, у нас с вами достаточно официальный разговор.
А когда я был в окружении десятков тысяч людей в Алтайском крае и в Бурятии, то это возможно понять как импровизацию. Но идея была, и она остается как одна из идей. Но не обязательно идти по этому пути. Есть Верховный Совет, который может снять проблему референдума. Вот вы говорите о земле,
съезд эту проблему не решил.
А это сразу застопорило проведение земельной реформы. Между прочим, это один из факторов, из-за которого иностранные инвесторы не идут в Россию. Я считаю, что это серьезная ошибка съезда и Верховного Совета России. Если же они пойдут по конструктивному пути, можно было бы обойтись без референдума.
И. Г.: Борис Николаевич, можно я вернусь к вопросу Олега Максимовича? Вы президент, который не имеет за собой политической партии, то есть организованной политической силы. Но Вы должны тогда иметь социальную опору в обществе, правильно? И я бы хотел спросить: в ком Вы видите эту опору, на кого надеетесь?
Президент: Это уникальный случай: когда 150 миллионов человек участвовали в прямых выборах президента. Уникальный для мира, не только для нас. Вот она — главная социальная база президента. Рассчитывать на какую-то партию? Так она все равно будет иметь значительно меньшую социальную базу. Кстати, молодежь поддерживает в большей степени, вот что интересно. Почему? Она лучше понимает реформы.
Президент: Да, она свободна от зацикленности, от догм, она видит, что ей дается большая свобода выбора, деятельности, предпринимательства, возможность заработать больше, наконец, никаких ограничений. Я, когда встречаюсь с десятками тысяч людей во время командировок, вижу, что рядом молодежи больше, чем представителей других слоев общества. Сейчас интеллигенция в меньшей степени поддерживает меня, упала ее вера, видимо, несколько.
Президент: Не думаете? Я очень беспокоюсь за культуру.
И. Г.: Думаю, что вера интеллигенции не упала.
Президент: Тогда вы мне добавляете оптимизма. Я знаю, что культура у нас в очень бедственном положении. У работников культуры есть основания быть недовольными президентом. Наука в тяжелом положении. Но, я повторяю, это самый трудный год. Самый трудный. Доживем до конца года без катаклизмов, значит, будем выходить из кризиса. А я уверен, что так и будет.
О. П.: Борис Николаевич, Ваши поездки по стране дают возможность Вам почувствовать социальную базу поддержки реформ. Вы были на Алтае, в Бурятии, недавно на Урале. Общались с десятками тысяч людей. Они говорят Вам: идите вперед.
Президент: Вот что интересно. Был в Нижнем Тагиле, в прошлое воскресенье на Уралвагонзаводе и металлургическом комбинате. Два предприятия — в одном городе, а настроение у людей разное. Почему? Металлургический комбинат, резко расширив производство и номенклатуру товаров народного потребления, стал продавать товары за наличные. И снял проблему зарплаты. Уралвагонзавод этого не сделал. Вот и настроения разные. Мы коснулись сегодня в Совете безопасности вопроса о наличных деньгах и решили специально его вынести на заседание Совета, не правительства, а Совета, потому что это тоже вопрос безопасности Российского государства. Я думаю, что мы найдем решение. Уже сейчас предпринимаются меры, чтобы с июля месяца поэтапно эту проблему снять.
О. П.: Борис Николаевич, если я Вам задам вопрос довольно жесткий: Вы как президент считаете, что Вы владеете обстановкой в России? Видимо, возвышение власти начинается тогда, когда идет наступление преступного мира. В этой связи видите ли Вы себя президентом, который может раз и навсегда положить конец экспансии преступности и который войдет в историю как президент, сделавший это демократическим путем?
Президент: Во-первых, я владею ситуацией в России. Я имею сегодня семь источников информации, не связанных между собой. Они разные, но есть такие, которые мне говорят весьма неприятные вещи, скажу больше, отбирают для меня эту информацию.
Президент: Хуже, чем в печати и на телевидении. Хотя черная краска в печати и на телевидении несколько преобладает, и, по-моему, это не очень хорошо действует на психологию людей, им и так тяжело, а тут все время такой прессинг: все плохо, уже выхода нет и т. д. и т. п. Не совсем, это, по-моему, правильно. Но что же делать, печать мы не контролируем, цензуры нет, так что это уж вы смотрите сами… Как говорится, это — на совести каждой газеты и каждого канала телевидения. Хотя именно Российское телевидение более зло комментирует действия президента, ситуацию в России, чем это делает первый канал. Вот это мне иногда не понятно, Олег Максимович. Президента вы немножко должны любить…
О. П.: Мы его уважаем, мы его ценим.
Президент: Возвращаюсь к вопросу, который вы задали. В поездках по России я не выбираю такие регионы, как бы сказать, образцово-показательные, как это раньше было. А ведь есть у нас и более благополучные, и менее благополучные. Там, где руководство области, края, республики энергично работает на реформу, находит свои пути, там все-таки обстановка мягче. А в некоторых очень тяжелая ситуация. Только за месяц, я уже говорил, побывал в четырех регионах, следующие в июле — Омская, Оренбургская области и Калмыкия. Я встречаюсь не только официально, на активах, куда отобраны люди, но и на улицах, в магазинах, на заводах, в любой обстановке, и это тоже — мой канал информации, он дает представление, чем все-таки держится подавляющее большинство людей. На производстве людям несколько легче, поскольку там определяет заработок руководитель в зависимости от своих возможностей. И только «наличка» ставит многих в тяжелое положение. Снимем вопрос по «наличке» — обстановка изменится к лучшему.
Бюджетная сфера. Мы сейчас ее защищаем более энергично, чем раньше. Она оказалась во власти бюрократии. Мы принимаем решение повысить пенсии, а человек получает прибавку только через 2—3 месяца. Было принято решение упреждающим образом повысить пенсию и минимальную заработную плату с 1 декабря прошлого года, за месяц до начала реформы. Пенсионеры ее получили в марте. Вся социальная сфера, органы социального обеспечения, настолько тяжела, пробиться через нее к человеку неимоверно трудно, мы даже пошли по пути единовременных выплат дополнительно к пенсии, минимальной заработной плате.
В отношении преступности. Хотя ругают милицию, я считаю, что это необъективно. Конечно, милиция, Министерство безопасности, должны принимать соответствующие меры и оградить человека от преступного элемента. Но нельзя не связывать сегодняшнее состояние экономики, кризиса, бедственного положения людей с ростом преступности. Между прочим, в любой стране переход от планового хозяйства на рыночную экономику связан с временным снижением уровня жизни и ростом преступности. Это, конечно же, не оправдание. Но ряд решений принят: к примеру, указ о борьбе с коррупцией. Развернулись оба министерства — и внутренних дел, и безопасности, уже выявлены места, где отстаиваются денежные массы. Деньги накапливаются в огромном количестве, причем сначала берется кредит, потом этот кредит превращается в наличные деньги, а потом складируются в огромных суммах. Нашли уже квартиры, прямо залы с деньгами.
Указ о борьбе с коррупцией я не считаю идеальным, более того, считаю его недостаточно всесторонним. Нет, это первый шаг, а дальше должен следовать целый комплекс мер. Второе. Мы в правительстве обсудили вопрос об укреплении органов внутренних дел. И по численности, и особенно, по техническому оснащению, которое у нас, по-моему, одно из самых худших в мире.
И. Г.: Борис Николаевич, можем ли сменить тему? Вы — накануне визита в США. Очень важный визит для России, очень важный — для Соединенных Штатов, судя по тому, какую мы информацию оттуда получаем. Вы на днях встречаетесь с иностранными корреспондентами. и общество будет иметь более широкую информацию о целях визита. Я бы хотел вас спросить о другом. Мне пришлось столкнуться с мнением, что раньше за рубеж ездили представители огромной пугающей весь мир державы, а ныне президент России представляет страну в несколько более сокращенном, скромном виде. На мой взгляд, ценности у нас сегодня совершенно иные. Быть может, вы первый в нашей истории президент, который может ездить за рубеж с честно и гордо поднятой головой, потому что есть у любой страны куда более высокие достоинства, чем танки и ракеты. Свобода, независимость, стремление цивилизованно устроить жизньлюдей. На мой взгляд, это перевешивает все остальное. Я хотел бы спросить о вашем самоощущении, как вы чувствуете себя, когда представляете за рубежом нашу страну?
Президент: Раньше, скажем, Соединенные Штаты и бывший Советский Союз считались сверх — державами. Их противостояние, конфронтация или уход от холодной войны определял климат во всем мире. Но по существу эта сверхдержавность определялась количеством ядерного оружия. Других сравнений мы не знали. Даже уровень жизни не принимался во внимание. Это было вторичным. Мы хотим изменить ситуацию так, чтобы все-таки первичным была жизнь людей. Это важнее всего, ради чего мы работаем все, и президент в первую очередь. Нам не надо сейчас сравниваться с американцами в этом плане. Надо идти не односторонне, а паритетно на глубокое сокращение ядерного оружия. Мы не можем позволить себе, чтобы бедствовали люди из-за ядерных боеголовок.
Поэтому, первое: уничтожение тактического ядерного оружия. С территории всех трех государств — Украины, Казахстана, Белоруссии тактическое ядерное оружие вывезено полностью и сейчас уничтожается. По-стратегическому. Эти государства подписали в Лиссабоне протокол о том, что они будут безъядерными государствами и подписывают договор о его нераспространении, то есть ядерным государством остается Россия. Это, конечно, придает
больше уверенности с точки зрения управления, обеспечения безопасности при эксплуатации, непреднамеренных пусках и т. д. Поэтому Россия остается великой державой по многим компонентам. А если взять историю, то у кого она богаче? У Соединенных Штатов, которым чуть больше 200 лет? Или у России с ее тысячелетней историей, с ее культурой, традициями, искусством, научно-творческим потенциалом, умелостью народа, его профессионализмом, его выдержкой? Его характером, его патриотизмом. Не ультраура-патриотизма, а настоящего, полного, реального.
Почему сегодня весь мир смотрит на Россию? С сочувствием, переживает за нее. Мир волнует, как пойдет наша реформа, и люди болеют искрение. И если они оказывают поддержку нашим реформам, то не надо считать это подачкой. Я еду в Соединенные Штаты не с протянутой рукой. Нет, я хочу протянуть руку президенту США, хочу в своем выступлении на совместном заседании палат конгресса протянуть руку всему американскому народу: давайте сотрудничать, будем партнерами, закончим эру конфронтации. Не будем себя считать потенциальными противниками, а союзниками. Давайте создавать всеобщую систему раннего оповещения о пуске ракет, чтобы взять под защиту весь мир. Эту идею я высказывал президенту Бушу в прошлую встречу. Тогда они ее выслушали. Сейчас, проанализировав, американцы пришли к мнению, что это рациональная идея, создать совместную систему наблюдения за всем миром. Она значительно дешевле, чем ПРО, хотя от нее пока мы отказываться не будем. Тем более, дешевле, чем СОИ. Но если соревноваться — американцы пойдут по созданию СОИ, мы начнем создавать нечто подобное, то совершенно обнищаем. Потому что там не сотни миллиардов потребуются, а триллионы придется вкладывать.
О. П.: Борис Николаевич, я хочу вернуть Вас снова в наше Отечество. Естественно, что на президента пытаются оказать давление разные структуры. К примеру, мы стали свидетелями активизации деятельности представителей военно-промышленного комплекса. Вы поддаетесь давлению вообще?
Президент: Во-первых, на меня давить бесполезно. Чтобы вы знали, я давлению не поддаюсь. Со мной можно сотрудничать, вести переговоры, пожалуйста! С кем угодно. Но давить на меня — нет! У нас сейчас так называемый переходный период. Мы отбросили командно-административную систему, но новую систему управления не создали, поэтому у нас есть предприятия, которые быстро пошли на акционирование, приватизацию, а есть предприятия, которые привержены консервативным методам руководства. И таких немало. Особенно в ВПК. А в правительстве команда собралась такая, которая смело идет на реформы. Но, когда стали страдать эти отрасли, мы почувствовали, что в переходный период должно быть несколько фигур, которые, веря в реформу, поддерживая ее, тем не менее смогут работать с теми предприятиями, которые пока еще верны командно-административным методам. Поэтому понадобились в правительстве люди, и я на съезде об этом сказал, с определенным производственным стажем. Но не такие, которые бы уводили нас в сторону от стратегического курса реформ. Команда Гайдара есть и остается. Я в пятницу собирался со всеми заместителями. Еще был Бурбулис. Мы договорились, давайте не о глобальных вопросах говорить, а о том, как будем работать. Все пришли к выводу: первое — все преданы реформе, второе — остается единая команда, третье — авторитет Гайдара поднимать, четвертое — я пост Председателя Правительства еще некоторое время, может быть несколько месяцев, подержу. Но когда увижу, что команда окрепла настолько, что уже можно выдвигать нового премьера, я сразу пойду на это, потому что мне тяжело просто физически, не говоря уже о других моментах политического свойства. Меня спрашивают, по какому принципу вы подбираете людей? Первое, это, конечно, профессионализм. Второе, он должен быть не старше меня, я уже об этом как-то говорил. Третье, поддержка реформ. Четвертое, в определенной степени, конечно, и поддержка президента, потому что я не хочу оказаться в роли Горбачева, когда его предало его же окружение. А если вспомнить путч, то никто из моих соратников не стал перебежчиком.
И. Г.: Борис Николаевич, все такие разные у Вас в команде…
Президент. А я и не хочу, чтобы, как в некоторых странах, все были в одних мундирах. Одного цвета. Застегнутые на верхнюю пуговицу. И ходили бы шеренгой, в строю. Да, это должны быть разные люди. И пусть они мыслят по-разному, они обогащают этим стратегию и тактику реформы разными подходами, но они за главное стратегическое направление борются, за реализацию этой реформы. В этом я уверен. Я уверен, что они не предадут меня. Я уверен в их порядочности, которую очень высоко ценю.
О. П.: Я хочу задать частный вопрос. В разговоре мимолетном, просматривая свой календарь, Вы сказали, нет, в этот день я не могу, я должен присутствовать на богослужении. И когда я Вам задал вопрос, Вы сказали, что раз в месяц Вы обязательно присутствуете на богослужении. Это что — потребность, дань уважения церкви или это какое-то внутреннее состояние?
Президент: Это тоже непростой вопрос. Первое: я родился в крестьянской семье, у меня прадеды, деды, родители были верующими. В гены заложено что-то — любовь к земле, вера. Конечно, будучи коммунистом, я был искренним атеистом… А сейчас появляется иное мироощущение, это, наверное, связано и с психологическим состоянием, с обстановкой в обществе. Но, вы правы, все-таки это связано с поддержкой религии. Причем разных конфессий равно уважительное ко всем. В воскресенье — день Святой Троицы, и я еду на богослужение. Считаю это нормальным, и не считаю нужным это специально выпячивать. В церкви я как-то очищаюсь, это единственное место, где не думаешь, а что сейчас так-то и там-то происходит. Трудно объяснить это состояние, но для меня оно стало необходимым не только с личной и душевной точки зрения, но и необходимым политически. Для того чтобы поддержать верующих людей, мы помогаем религии, у нас есть программы реконструкции и строительства церквей, мечетей, буддистских храмов, синагог и т. д.
И. Г.: Можно еще вопрос? Вы говорили о критике, которая обрушивается на президента в средствах кассовой информации. Вслед за Вашими словами я хотел сказать: ну и слава Богу, что мы живем в таком обществе, когда имеем возможность критически относиться к первому лицу государства, естественно, когда это не переходит рамки приличия. Но вот одно из направлений критики — это Ваша непредсказуемость как политического лидера. Я бы отнес это к очень важному качеству — политической интуиции. Знаю многие случаи, не будем вдаваться в подробности, когда Ваше окружение вырабатывало для Вас определенное направление, определенный ряд решений, а Вы неожиданно принимали совсем иные решения. И, к счастью, насколько я помню, они были верными. Насколько политическая интуиция составляет существо Вашего характера. Какую роль она играет?
Президент: Во-первых, в отношении непредсказуемости, я уже много раз объяснялся, поэтому мне кажется, что о непредсказуемости не стоит еще раз говорить. Вторая часть вопроса имеет более серьезный характер. Интуиция должна быть у каждого политического деятеля. Тем более у президента России. Да, опираясь на различные анализы, информацию, иногда еще интуитивно чувствуешь настроение народа, понимаешь, что он может выдержать, что нет. И бывает, что решение принимается на основе такого интуитивного внутреннего чувства. Я не могу сказать, что именно это лежит в основе каждого второго или третьего решения, это не подлежит подсчету в процентах. Но что такие факты были и есть, это верно. Думаю, что это не самая плохая черта характера.
О. П.: Скажите, Борис Николаевич, армия с Вами?
Президент: Только что, утром, был на встрече с военными, человек 700, а может, и больше. Это начальники всех родов войск, всех территорий, военных округов, работники Министерства обороны. Объединённое командование там тоже было. Выступал перед ними. Потом ответил прессе на некоторые вопросы, связанные с армией. Подписал, кстати, указ об очередном увеличении денежного довольствия всем военнослужащим, а также новые доплаты за звания. Если лейтенант получал за звание 50 рублей, то сейчас будет получать 500 рублей. Конечно, дело не в этом. Существуют две точки зрения по более принципиальному вопросу: первая — опоздали мы с созданием Российской армии, другая — несколько поспешили. Я считаю, в самый раз. Мы предельно держались за то, чтобы армия была единой. Это была наша концепция. Разрезать армию на кусочки было невозможно. Вся сфера, одно обеспечение в этом организме настолько сложны, что только чуть отрежь, как все тут же нарушается. Но, когда государства стали объявлять о создании своих национальных армий, мы поняли, что интересы России должны защищать самостоятельно. Мы не требуем, чтобы офицеры вторично давали присягу. Офицер Российской армии всегда присягал один раз. И даже в 1918 году, когда создавали армию, то офицеры вторично не присягали. Правда, они писали расписку. Но я им сегодня сказал, что и расписку не требую, потому что вы уже присягали народу России, а это главное. Вот тут они зааплодировали. По поводу денежного довольствия было много меньше аплодисментов. Сейчас армия к нам ближе, чем когда-либо. Поэтому, когда говорят о возможном путче, это просто запугивают руководство
армии, нас. 19–20 августа прошлого года не может повториться. Надо полностью доверять нашей армии.
О. П.: 12 июня — праздник. День-то исторический. Может, скажете несколько слов по поводу этого дня читателям газеты «Известия» и всем, кто слушает Вас.
Президент: я хочу сказать российским телезрителям и всем читателям очень популярной в народе газеты «Известия», которая, кстати, не допускает оскорбления в адрес президента. Хотя критикует его достаточно. И я согласен, независимость печати — одно из наших крупных завоеваний. Когда мы встречались с главными редакторами, я говорил, что мы будем поддерживать прессу. И я удивляюсь, когда в адрес прессы, телевидения раздаются недопустимые критические замечания, что якобы она выпряглась. А что, разве она должна быть запряжена? Прошли те времена.
Да, конечно, это — наш праздник свободы. Но знаю, что будет меньше улыбок, чем их было 12 июня прошлого года. Знаю и то, что, идя на реформы, мы принесем хоть и временные, но страдания народу, что придется, чтобы излечить болезнь, проглотить горькую пилюлю. Вот проглотили. Конечно, неприятностей много. Но осталась вера. Встречаясь с людьми, я вижу, что вера осталась у большинства. А это главное. Потому что последнее, что может привести к обвалу, — это если исчезнет вера. Поэтому я обращаюсь и к читателям, и к телезрителям России: верьте в реформу, верьте в президента! Как ни тяжело, мы сумели этот год прожить у себя в России в мире. Посмотрите на другие страны, сравните. Мы не допустили и не допустим югославского варианта. И все это основано на вере. Пока есть вера, будет и у президента уверенность в своих силах, в своей линии. А я не отступлю. И прошу вас, как это ни трудно, вспомнить 12 июня прошлого года и улыбнуться. Вспомнить и 19–20 августа прошлого года, когда в, казалось бы, совершенно невероятных условиях удалось отстоять мир, демократию, не допустить, чтобы пришли такие силы, которые бы превратили государство в страну рабов. И то, что удалось перехитрить тех, кто сегодня сидит в «Матросской тишине», что удалось отстоять Белый дом благодаря москвичам и поддержке всех россиян, остается залогом того, что наш народ целеустремлен, — в этом его истинный патриотизм.
Спасибо вам, уважаемые соотечественники, граждане Российской Федерации.
Спасибо России!