«Продается вампир...»
Если в Ростове идет «процесс века» и судят не заурядного, а «суперубийцу», то почему в городе нет интереса к событию? Полупустой зал суда, десяток-другой студентов забегают из вуза по соседству, кучка прессы — и никого более…
…В зале суда стоит клетка. Андрей Романович Чикатило (56 лет, украинец, уроженец Сумской области, муж, отец, дед, бывший член КПСС, по диплому филолог, по должности снабженец завода, внештатный сотрудник милиции и — по его словам — КГБ) идет в клетку своими ногами, хотя конвойные чуть-чуть волокут его, слегка подталкивают внутрь и запирают на висячий замок. Одну-две минуты он позирует фото- и кинокамерам. «Гласность — это хорошо», — изрек он, когда прокурор хотел выставить прессу. Чем «хороша» для подсудимого гласность, понятно. Присутствие посторонней публики с ее праздным любопытством и журналистов с их рабочим интересом чуть понижает температуру ненависти, исходящей из отсека, где сидят потерпевшие.
— Восемнадцатый эпизод, — говорит судья Леонид Акубжанов. — Убийство восьмилетнего Игоря… Он о[]л от матери, сел не в тот автобус.
Глухой стук — падает в обморок мать Игоря. К ней бегут врачи «Скорой помощи», у которых в этом зале дежурный пост. Иностранцы снимают всю медицинскую процедуру, наши экономят пленку. (Галина Старовойтова вернулась из США, говорит, чуть ли не часовые репортажи с этого суда идут по ТВ ежедневно). Я видела фотографию убитого ребенка — его было трудно опознать даже матери, так он изуродован. Подсудимому обмороки в зале неприятны, он опускает голову, отказывается отвечать.
«Процессом века» называют этот суд в ряде газет. «Суперубийца» — пишут об Андрее Чикатило. Юристы-историки молчат. Так ли это? Был ли на земле более ужасный потрошитель? Если не было, то почему не сочли процесс особым и не ведут его в Москве, как еще недавно это практиковалось с политическими делами. []десь зал мест на сто, «нулевая» акустика и судья, который то и дело сбивается на чтение нотаций подсудимому.
Был такой момент: во время одного из нравоучений (кстати, не слышного даже в первом ряду) Чикатило вдруг заговорил. «Не перебивайте меня!» — воскликнул судья, чему зал безмерно удивился: если обвинение построено в основном на признаниях самого Чикатило, разве не его голосом они должны быть повторены в суде? Разве не лучше всем замереть, когда этот голос звучит?
Здесь не так: судья сам читает из протоколов: «Обманом завел 22-летнюю Н. в лесополосу, убил, вырезал половые органы…» Чикатило слушает вместе с нами, потом скажет: «Признаюсь. Добавить нечего». И так же на все вопросы: почему, как, зачем — один и тот же ответ. Вот почему всякая его фраза в сторону жадно ловится.
— Двадцать второй эпизод. Убийство 15-летнего Сережи… Чем вы Сережу-то завлекли? Ну ладно, малолетних уводили с остановки, девушкам что-то обещали, но как 15-летнего можно ссадить с электрички? Механика увода нас интересует…
«Механику» Чикатило раскрывать не намерен и отвечает умопомрачительной фразой: «Не помню. Они ж все перепутались у меня, эти случаи. Столько людей, разве ж запомнишь…»
Наконец-то судья догадывается спросить конкретно: «Ну Сережу вы должны вспомнить. Почти час шли! О чем говорили?»
Вот он, тип вопроса, который развязывает язык подсудимому. Но до чего ж скуп на него судья! «Да просто беседовали, — говорит Чикатило. — Я сказал: «Идем ко мне на дачу покушаем».
Молоденький конвойный позади меня ахнул: «Голодные ж все!».
— Убийство матери и 13-летней дочери, — говорит судья.
Глухой стук — падает в обморок женщина. Бегут врачи.
— Двадцать девятый эпизод. Дима, 13 лет…
Истошный вой матери. Врачи пробираются по рядам. Чикатило перестает отвечать вообще.
Так день за днем тянется допрос подсудимого по всем 53 «эпизодам» — так называют здесь запредельные трагедии. Из всех вариантов гибели человека этот, последний, хуже Дантова озера Коцит: там Люцифер терзает душу предателя, здесь изувер грызет еще живого человека. Можно понять судью, когда он ходит вокруг да около, не решаясь назвать своими словами нечеловеческие дела: «Эксперты нашли…вы насильно открывали рот мальчику… когда отрезали у него кончик языка и съели… он был еще жив?»
Вряд ли медики-эксперты давали когда-нибудь более жуткие заключения, чем эти: прижизненные «кесарева сечения» и ампутации… Слов нет, равно — и чувств. Тупо смотришь на палача в клетке. Все в нем кощунственно: гримаса, вздох, любой жест — поправил очки, поскреб висок, любое жалобное слово: «Я не успел сделать выписки из этого тома… Там столы были неудобные…» — даже узор на рубашке в пять олимпийских колец. Думаешь с болезненной ленью: какие очки, какие столы, какие там олимпийские кольца…
Все повторяют его снисходительную фразу: «Мне пора на тот свет». Но и в ней есть кощунственное слово — «пора». Ему было пора тогда, когда, трудясь учителем, впервые положил в портфель нож и моток веревки.
…Лет пять назад его еще яростно искали. Помню тихий голос знакомого ростовского сыщика: «Готов сутками в засаде лежать, только бы взять его… что творит, не выговоришь… это не человек».
Но как поймаешь, если Чикатило выходил на охоту в одиночку, когда похоть брала его за горло — то через пять дней, то через пять месяцев.
И если окрестности Ростова — все эти Шахты и Новошахтински — обильно покрыты диким кустарником в рост человека, где люди не ходят и где на убитого натыкались случайно и год спустя, и более? На какой из тысяч пропитанных пылью автобусных остановок и электричек дежурить? Однажды с одной из них выйдут и углубятся в лесополосу двое: дядька и ребенок или дядька и девушка, но как узнать, когда?
Одна из схем преступления (лишь теперь ясная): девушка безуспешно ловит попутную машину, Чикатило слышит, куда ей надо, встает рядом и говорит: «Здесь мы с вами ничего не поймаем». Они еще никуда не едут, но их уже двое, «попутчиков». Спустя время он небрежно роняет: «Вон тот лесок пройти, а там любая машина подберет». После чего, не оглядываясь, идет в лесок, зная, что маленькая дурочка уже семенит за ним. Из леска она не выйдет.
Другая схема: похабный видеосалон, набитый подростками, среди них сидит дядька и примечает самого азартного. Выходит с ним и говорит: «Это что! Вот у меня на даче есть фильм…» Работа воспитателем в общежитии СПТУ помогала дядьке взять нужный тон.
Однажды милиция обратилась к психиатру Александру Бухановскому: кого мы ищем?
«Серого, стертого, невыразительного», — ответил он, изучив материалы. Видели, что девушка уходила «с кем-то», но никто не может его описать. Он с высшим образованием. Для увода ребенка, подростка и женщины нужны разные аргументы, то есть «подвешенный язык». У него разъездная работа, что-то вроде снабженца (потом оказалось: точно угадано!).
Этот же ученый остановит повальную ловлю «голубых» — убитые мальчики дезориентировали милицию. Жертв обоего пола почти поровну, скажет он и сделает предположение (так оно и окажется потом!), что мальчик лишь неполноценная замена, его просто легче увести.
Зачем преступник по сорок — пятьдесят раз колет жертву в грудь и шею? Больной садист? И потому искали среди пациентов психушки. Оказалось, импотент Чикатило, подмяв под себя жертву, имитировал акт… ножом. Если жертва переставала трепыхаться под ним (шок, смерть), торопился запустить руки в ее нутро, резал и рвал на части. Вид и вкус (вот он, ужас) крови возбуждал его. Одна из газет назвала его действия «вандализмом». А.Бухановский возражает: это «вампиризм», не путайте.
Суд продолжается. Впереди — допрос почти четырехсот свидетелей (увы, не очевидцев). Потом речи прокурора и защиты — и приговор. На адвоката Марата Хабибулина, не приглашенного, а назначенного к участию в процессе, часть публики уже сейчас смотрит косо: «Какая тут может быть защита?» Но ритуал судебного расследования освящен веками и исполнен смысла. С прессой адвокат сверхосторожен: опасается, что «разовьем» его мысли, и правильно делает. Ясно, однако, что защиту будет строить на сомнениях во вменяемости Чикатило. Институт им. Сербского нашел психические отклонения в нем, хотя признал, что вменяем. На городских улицах можно услышать: «Какой суд! Четвертовать его к дьяволу!».
Упорно ходит слух, что японцы хотят купить его мозг…
На днях министр юстиции России Николай Федоров сказал в телепередаче «Без ретуши», что он — «за» отмену смертной казни, но ратовать за это не будет, так как культура народа еще не в той стадии…
Да, мы живем по ветхозаветному «око за око». Но нельзя всадить в Андрея Чикатило пятьдесят три пули. А одной мало.
И мне жаль, что нельзя продать его японцам. Как остров, за большие деньги. Пусть бы держали в клетке, в стеклянной банке, кормили рисовой баландой — и изучали. Они хотят в тканях мозга найти криминогенную извилину и способ воздействия на нее. Но «говорящая голова» не сказала бы им больше? А нам они бесплатно (экспонат все же наш) потом поведали бы, как блокировать развитие мутанта.
Ведь он родится не только в Сумской области, но где попало, по какой-то сатанинской формуле: один на 5—10—20 миллионов, плюс-минус… В Саратове недавно осудили такого же, в Москве, Харькове, Витебске, Иркутске бегали за маньяками, в Невинномысске все никак не забудут «тренера по туризму», который ловил кайф, пока мучились в петле ребятишки. Сейчас стоит на ушах старинный русский город: двенадцать жертв, один и тот же «почерк», автора ищут. Но все они да еще волки-людоеды, тигры-убийцы, а также знаменитая акула-«челюсти» кажутся ягнятами в сравнении с Чикатило. Как заведено, мы и в этом первее всех. У нас в руках уникальный, особый, «любительский» экземпляр вампира. Пули на него не жаль, но экспонат пропадет. Удручает, что все сделали на скорую руку: здесь бы международная психиатрическая экспертиза не помешала… Вдруг сочтет, что его «отклонения» являют собой полную аномалию, которая вряд ли подсудна, зато неизлечима. Тогда бы наши психиатры получили больного в свое распоряжение, о чем они втайне мечтают, но сказать не решаются. Нашим его отдать было бы лучше, чем японцам.
Во-первых, баланда будет без соуса, на что японцы не решатся, а мы станем переживать. Во-вторых, мы сами могли бы толкнуть результаты исследований. А что они будут, в этом нет сомнений. Наши медики лишь с виду малахольные, их с голоду пошатывает, а умом они проницательные.
Я нисколько не сомневаюсь, что эта идея будет с гневом отвергнута. Но все же вбрасываю ее, пусть и для досужей дискуссии. Общество наше сейчас страдает комплексом референдума, мнение большинства на все про все заведомо известно. Перспектива референдума стала даже угрозой в устах политиков. Но так называемые широкие круги населения всегда делились на узкие: научные, профессиональные, дружеские, семейные. Им надо о чем-то судачить — почему бы однажды и не об этом?
Если бы Луи Пастеру в свое время не дали потребного количества бешеных волков, он не нашел бы вируса смертельной болезни и не создал бы свою знаменитую вакцину.
Подсудимый мало и скупо говорит в зале суда, но много и охотно, с немыслимыми подробностями — людям в белых халатах. Слушайте, вампир с дипломом филолога не дешевле ведь бешеного волка?
P.S. Идет суд, и матери пугают детей-подростков, чтобы не уходили с кем попало на приманку. Психиатр А.Бухановский ставит эксперимент: едет в машине, видит мальчика лет 12 на ночной улице, спрашивает, не хочет ли он закурить. Тот соглашается. «А я бросил, — говорит Бухановский, — едем ко мне, отдам тебе весь запас». Мальчик садится в машину, и доктор привозит его в отделение милиции. «Ну объясните вы им хоть по школам», — просит он.
На следующий вечер мальчик стоит на том же месте.