Любые пограничные претензии сегодня-это неминуемое кровопролитие
Если кто-то думает, что Назарбаев из страха ведет себя по-дружески, он глубоко ошибается.
Интервью президента Республики Казахстан
Вы были одним из самых убежденных защитников идеи сохранения Союза. Вы и сейчас считаете, что этот шанс в свое время был все же упущен?
— Сейчас уже нужно отталкиваться от реальностей сегодняшнего дня. А тогда в российских кругах говорили, что развалился не Союз, а империя. Если сделать экскурс в наше недалекое прошлое, то можно вспомнить, что еще в 1987 году прибалты начали вести разговоры об экономической самостоятельности. Но тогда правительство Рыжкова и слушать об этом не хотело. Я вспоминаю заседание президиума Совета министров. (Я был тогда в нем представителем Казахстана.) Члены правительства только отмахивались: не будет никогда никакой экономической самостоятельности.
Тогда все выглядело просто и понятно. А надо было пойти на этот шаг — децентрализовать экономику. Нельзя сосредоточивать управление в одной точке, руководя такой огромной страной. «Преимущество» из такой централизации извлекал только Центр. Все, что было заработано в республиках, вывозилось в Центр, а затем средства распределялись через Госплан, ресурсы — через Госснаб. При этом вступали в силу личные симпатии, срабатывал механизм, кому сколько отхватить. Правда, было и планирование — планы обсуждались на сессиях Верховного Совета. Но это только условно можно назвать обсуждением. Царствовал формализм, настоящего обсуждения не было, все единодушно голосовали, оставался большой объем денежных и материальных ресурсов, которым распоряжались отдельные высокопоставленные руководители. Как из КПСС, так и из правительства. Об этом много сказано, но, если мы начали перестройку, надо было дать экономическую самостоятельность республикам, децентрализовать экономику, и все пошло бы по другому руслу.
Но этого не сделали, и конфронтация стала разрастаться. Потом раскопали пакт Риббентропа — Молотова, события приняли совсем другой оборот, началось движение к суверенизации, вслед за Прибалтикой начали объявлять о своей независимости другие государства. Пик суверенизации пришелся на 1990 год. В декабре прошел IV съезд Советов. Я очень резко выступил на нем. В телефонном разговоре вечером того же дня Горбачев высказал обиду. Дальше — хуже: никто никого не стал признавать, появились таможенные барьеры, передвижению товаров был поставлен заслон. Ничего общего с экономикой это не имело — бартер, натуральное хозяйство. И в беседах с руководителями республик было видно, что у каждого свое мнение. Тогда же и родилась мысль о готовности четырех республик — России, Украины, Беларуси и Казахстана создать настоящую федерацию с полной самостоятельностью республик. Пятым захотел войти в сообщество Узбекистан.
В то время, кстати, еще можно было что-то изменить. Мы решили — это была моя инициатива и Беларуси (тогда председателем Верховного Совета был Николай Дементей) — не делать этого исподтишка, как получилось после, а пойти к Горбачеву и сказать: союз пяти республик может стать костяком нового государства, нормальной федерации. В дальнейшем в нее можно было бы привлечь и остальных. Но три наши попытки окончились неудачей: Горбачев (и с Рыжковым, и без него) полностью отвергал этот вариант. Мы и с Ельциным ходили к нему с этим предложением — тот же результат. Тогда же Горбачев начал форсировать ново-огаревские переговоры. Была создана комиссия, затем она была превращена в рабочие группы. Он продолжал быть сторонником центральной власти, президентства, правительства. Да еще мы собирались с участием представителей автономных республик, что очень затрудняло работу: каждая из них требовала своего признания.
Одним словом, с самого начала было ясно, что ничего из этого не получится. И вот три месяца работы — февраль, март, апрель прошлого года — подвели нас к образованию конфедерации. Но договор так и не был подписан. Череда ошибок, непринципиальная позиция, занятая высшим руководством страны при нашей податливости, очень сильно повредили делу. Никто, и я, в том числе, не предполагал, что случится в августе. Если вы помните, Ельцин приехал в Алма-Ату 17 августа для обмена ратификационными грамотами по двустороннему договору. Ни я, ни он о подготовке путча не догадывались, хотя знали, что Лукьянов открыто говорил о недопустимости самостоятельности и независимости республик. Знали мы и об отношении ЦК КПСС к ново-огаревскому процессу — оно было резко отрицательным.
Но вот август позади. И тут, как ни странно, у российской демократии на волне победы появились перехлесты, в речах зазвучали нотки шовинизма. Что же в итоге? В республиках вновь возродились центробежные процессы. Украина в ответ объявила о своей независимости. И тогда нам стало понятно: то, что задумывалось, не состоится.
— Кстати, российскими руководителями говорилось, что, по сути, СНГ — это продолжение того самого союза четырех, о котором вы только что говорили.
— Была такая аргументация, но об этом позже. А сейчас я напоминаю, как все происходило. На V съезде мне поручили выступить от имени всех руководителей республик. Мы образовали Совет республик. Совет Союза. Фактически съезд прекратил свое существование. Осталась двухпалатная система ВС. Мы образовали Госсовет, в который вошли высшие руководители государств. Я предложил тогда же подписать экономический договор.
Однако члены Госсовета стали проявлять недовольство тем, что на заседаниях главенствует Горбачев. Поэтому стали звучать предложения собраться без президента СССР, а если потребуется, то избрать председателя Госсовета.
Было очевидно, что нужна встреча глав государств для обсуждения проблем, связанных с заключением экономического договора. Проконсультировавшись с руководителями республик, мы начали готовить проект этого договора. Я пригласил участников Госсовета в Алма-Ату. Горбачеву это не понравилось. Он не приехал, а был Силаев как глава Межгосударственного экономического комитета, и с ним работала группа Явлинского. И готовила, надо отметить, отличные документы. Кстати, нам удалось собрать 11 глав государств и правительств, и мы подписали экономический договор. Благодаря этому смогла состояться встреча в Алма-Ате 1 октября прошлого года, а в Георгиевском зале Кремля были подписаны уже отработанные документы.
И тогда вокруг этого поднялся шум: Верховный Совет России был недоволен и посчитал, что эта акция неправомочна. Но все-таки документ был подписан. И надо было дать возможность всем республикам поработать над осуществлением этого экономического договора. Но Горбачев обязательно хотел закрепить дело политическим союзом, полагая, что экономический союз невозможен без политического. А ведь фактически было создано правительство в лице Межгосударственного экономического комитета, куда входили все главы правительств республик. Стали вырабатываться соглашения о межбанковском союзе, едином рублевом пространстве, согласованной политике по приватизации имущества, разгосударствлении собственности, либерализации цен, таможенные и военные договоры. Была проделана крупномасштабная работа!
Мы считали необходимым продолжать и дальше работать по координации экономик республик.
— Главное, что всех тогда держало вместе, — это взаимозависимая экономика…
— Да, именно так. Я считаю, что фундамент всего государства — это экономика, обеспечивающая нормальную жизнь людей. Меня некоторые оппозиционеры в республике обвиняют в том, что мы, мол, отстаем от развития событий и даже последними объявили о независимости. Но политика должна строиться с учетом реальностей. Я считаю, что благодаря этому мы сумели сохранить стабильность такого огромного многонационального государства, каким является Казахстан. Да, политическая ситуация в республиках подталкивала к провозглашению независимости. Но что толку, если объявленная независимость является лишь декларацией, добрым намерением и не подкреплена экономически?
Вот сейчас мы все независимы, однако экономика продолжает держать зсех нас в одной упряжке. Если соглашение об экономическом союзе, которое было подписано, ратифицировали парламенты, то сама жизнь подвела бы нас к объединению, как, например, в Европе: создали сначала объединение угля и стали, а дальнейшая экономическая интеграция создала базу для возникновения Европейского сообщества. У нас этот процесс мог бы пойти еще быстрее. Потому что остались тесные экономические и общечеловеческие связи, смешанные браки, друзья. Но терпения не хватило.
На первую встречу глав государств я поехать не смог, поехал вице-президент. Украина не хотела идти на политический союз. На встрече в Алма-Ате представители Эстонии и Латвии также настаивали, чтобы союз был только экономическим. Они хотели в нем участвовать сначала как наблюдатели. Россия, со своей стороны, заявила, что раз Украина не хочет вступать в политический союз, то союз невозможен. Я всегда говорил: насильно мил не будешь. Идти на создание какого-либо союза надо с теми, кто этого хочет. Да и в документах было оговорено, что каждая республика, вступающая в союз, имеет право добровольного выхода, объявив об этом, допустим, за полгода.
На 9 декабря Горбачев пригласил нас к себе для обсуждения ситуации — Ельцина, Кравчука, Шушкевича и меня. Но до этого мне позвонил Борис Николаевич и сказал: «Я хочу полететь в Беларусь подписывать соглашение, туда прилетит и Кравчук. Прежде чем окончательно встретиться у Горбачева, я хочу выяснить, на что можно „вырулить“. На разговор с Горбачевым надо прийти, зная мнение Кравчука и Шушкевича». Когда 8-го вечером я прилетел во Внуково, мне сообщили, что из Минска звонит Ельцин. По телефону он и Шушкевич предложили мне сразу же вылететь в Беларусь и присоединиться к ним. Зачем? Ельцин ответил: «Мы прямо здесь составляем документы и хотели бы, чтобы Казахстан стал четвертым». Я не поехал.
На другой день в 12 часов, как было намечено, я приехал к Горбачеву. Думал, что у нас с ним будет разговор один на один. И вдруг вижу Ельцина. Потом выяснилось, что и он не знал, что я буду у Горбачева. Его тоже одного приглашали…
Теперь все это — история. Но после минской встречи пошли разговоры, что славяне собрались одни. И мусульмане теперь будут собираться тоже отдельно. Конфронтация в то время была очень опасна, и мы были очень близки к ней. У нас имелся проект о создании азиатской конфедерации. Такое глобальное противостояние могло бы привести неизвестно к чему, если учесть, что тюркоязычные республики есть и в России. Тогда, по приглашению Ниязова, мы встретились в Ашхабаде и обсудили эту ситуацию. Было выработано несколько проектов. Остановились на том, чтобы войти в состав СНГ как равноправные государства. При этом в нашем документе содержалось предложение о правовом оформлении нового образования и ликвидации СССР. Участники беловежской встречи не приняли наши предложения, объясняя это тем, что лишь они являются основателями СССР и что их парламенты уже ратифицировали документ о СНГ.
— Кстати, какого вы мнения о будущем Содружества?
— Вы в самом начале уже сказали, что я был сторонником обновленного Союза. Отталкиваясь от этого, я хочу сказать, что если бы речь шла о старом Союзе, то это было бы продолжением империи, тоталитарного режима. Но никто не говорил о таком союзе. Я говорил о цивилизованных отношениях нормальных дружественных государств. Что касается СНГ… Сейчас, после того как мы приняли несколько десятков документов, следить за их выполнением некому. Координирующие органы, создать которые я предлагаю, Украине, например, кажутся возрождением имперского Центра. Хотя ни о каком Центре речи нет.
Единственное благо от сегодняшнего СНГ — это то, что мы собираемся, общаемся, обговариваем какие-то вопросы. Было бы хуже, если бы в это нелегкое время мы вообще перестали общаться, советоваться. Особенно по проблемам экономики. Экономика — это взаимосвязь. В каком, например, положении оказались сейчас машиностроительные заводы на Украине, в Беларуси, в других государствах, которые получают комплектующие детали от тысяч поставщиков? Еще в худшем положении те, кто не получает машины и оборудование от этих заводов. Эта картина одинакова по всему бывшему СССР. На переходный к рыночной экономике период нужны координирующие органы, которые смогли бы смягчить разлад в экономике. Этого сегодня в СНГ нет. Более того, на последней встрече в Киеве на площади целый день стоял народ и требовал выхода Украины из Содружества. Примерно об этом же говорил на пресс-конференции ее президент Кравчук. К большому сожалению, обострились отношения России с Украиной, Молдовой. Времена непростые.
После киевской встречи, а также после встречи правительственных делегаций в Уральске мы с руководством России договорились подготовить широкомасштабный государственный договор о дружбе и сотрудничестве. Надо оговорить все вопросы — экономические, политические и военные. В алма-атинских и минских соглашениях которые мы все подписали, записано, что каждое государство может иметь собственную армию, собственную валюту, но для их создания предусмотрен договорный процесс. Если государство выходит из рублевой зоны, это не должно вредить соседу.
Военный вопрос: если Россия и Украина создают армию, то давайте создадим армию каждый. А затем вступим в оборонительный союз, как нормальные независимые государства. Почему же это надо делать исподтишка, осложняя ситуацию, что чревато непредсказуемыми последствиями?
— Киевскую встречу пикетировали крымские татары, требовавшие помощи для возвращения на родину. По сведениям, полученным от их представителей, вы якобы не поддержали эти требования.
— Это неверно. Вообще искаженная информация о встречах глав государств — одна из причин, по которым я предлагал вести телетрансляцию этих встреч. В действительности я всегда поддерживал справедливую борьбу крымских татар за возвращение на родину. Но вопрос, какие именно государства СНГ и в каких размерах должны оказывать этому процессу материальную помощь, требует специального рассмотрения.
— А какова позиция Казахстана в военных вопросах? Вас, наверное, часто спрашивают по поводу ядерного оружия?
— Я думаю, что мы заключим договор с Россией, предусматривающий все эти вопросы. На встрече в Бишкеке руководителей республик Средней Азии и Казахстана мы рассмотрели эту ситуацию в свете заявления, сделанного на российском съезде о создании собственной армии. Вы помните, Россия всегда говорила, что она последняя будет объявлять об этом.
На территории Казахстана согласно договору существует отдельная армия, которая не подчиняется Туркестанскому военному округу, а входит в состав Объединенных войск СНГ. Командующий армией назначен моим указом. Если Россия создает собственную армию, то, естественно, и Казахстан сделает то же самое. Но этот вопрос должен быть решен цивилизованными договорными методами. Думаю, что скоординированная оборонная стратегия необходима и России, и Казахстану.
Что касается ядерных вооружений, то мы в Алма-Ате подписали документ, согласно которому Украина и Беларусь становятся безъядерными, а Россия и Казахстан оставляют ядерное оружие у себя. В Договоре о нераспространении ядерного оружия девятая статья гласит, что ядерным является то государство, которое до 1967 года произвело и взорвало ядерное оружие или устройство. Казахстан испытывал ядерное оружие начиная с 1949 года и в той или иной мере участвовал в разработке и производстве его элементов тоже задолго до 1967 года. Таким образом, Казахстан нельзя читать неядерным государством. По договору между Россией, Украиной, Казахстаном и Беларусью мы образовали единое командование стратегическим вооружением, то есть оставили то статус-кво для ядерного оружия, которое было при Советском Союзе. При этом вопрос о возможном применении должен решаться уже государствами, на территории которых размещено оружие. Также договорились о создании технических устройств блокировки, то есть права «вето» на применение. Это должно придать большую уверенность и для всего мира.
Казахстан признает договоры, подписанные бывшим СССР, о тактических ядерных ракетах, сокращении СНВ, договор о нераспоостранении ядерного оружия. Готов приступить к ратификации.
В дальнейших переговорах по сокращению ядерных арсеналов Казахстан желает быть участником этого процесса, возможно, он поручит это России, Но это опять будет зависеть от наших с ней договоренностей.
Следует иметь в виду, что даже если все и договорятся о полном уничтожении ядерного оружия, то нужно 10—15 лет, чтобы осуществить это. Все эти годы ракеты будут находиться на территориях государств. Зачем обманывать людей, говоря, что мы безъядерные?
Казахстан может изменить свою позицию, если будет начат переговорный процесс с соседними ядерными государствами и США, которые могут гарантировать нашу безопасность.
Мы не по своей воле стали ядерным государством, стремимся стать безъядерными. Мы первыми закрыли один из двух крупнейших в мире полигонов по испытанию ядерного оружия. Казахстанцы ценою тысячи жертв познали, что это такое, их потомки продолжают страдать и сейчас. Поэтому всем должно быть понятно наше желание обеспечить безопасность своего государства. Никаких других «подспудных» мыслей у нас нет.
Вот и вся наша позиция. Мы готовы подписать любые договоры по дальнейшему сокращению ядерных вооружений, стратегических арсеналов.
— Что вы скажете о роли России в СНГ?
— Если лидеры государств сами или подталкиваемые политической ситуацией в своих государствах вместо того, чтобы укреплять Содружество, будут говорить о его развале, о том, что оно никому не нужно, то я напомню: СНГ было делом добровольным. Я говорил, что мы собираемся заключать большой договор с Россией. Россия и Казахстан имеют наибольшую интеграцию в экономике. И если не будет развиваться, допустим, мощная база цветной металлургия в Казахстане, как будут работать машиностроительные заводы России? Если Казахстан не будет поставлять уголь, кто будет питать около 100 электростанций России?
Мы, со своей стороны, тоже зависим от экономики России. Если Россия заинтересована в том, чтобы работали ее предприятия, она должна вкладывать средства в развитие этих отраслей. Это логично. Мы заключаем этот договор, исходя из собственных интересов. Учитывая нынешний развал экономики, такие двусторонние соглашения очень ценны.
В действиях России я не замечал, чтобы она стремилась к развалу СНГ. Наоборот, на наших встречах чувствовалось стремление сохранить, пойти на компромиссы, не обострять обстановку. Россия на этих совещаниях подчеркивала свое равенство с другими государствами. Сегодня, я думаю, на России лежит огромная ответственность и перед историей, и перед все-^и народами. Без нее не было бы беловежского документа, без России не распустился бы бывший Союз, и теперь объединительная роль России в движении вперед независимых государств огромна. Но в такое острое, наэлектризованное время, когда происходят вооруженные столкновения в Закавказье. Приднестровье, там и тут беженцы, руководителям России необходима особая деликатность и в высказываниях, и в поступках.
Например, давно зная Собчака и глубоко уважая его, я никогда не ожидал от него заявлений по поводу бывших российских губерний с целью сохранения целостности России. Ведь если совершить исторический экскурс, то губерниями или на их правах были все нынешние среднеазиатские государства, губерниями были и закавказские территории. Даже Финляндия, Польша, которые управлялись российскими генерал-губернаторами. Так ставить вопрос не просто некорректно, но и чрезвычайно опасно, провокационно. На этой же грани находится и выступление депутата российского парламента Горячевой, которая на последнем съезде народных депутатов России заявила претензии на Гурьевскую и Целиноградскую области, как на исконно российские территории. Здесь уже усматривается не простая историческая безграмотность, а гораздо большее.
Любые пограничные претензии к Казахстану сегодня (впрочем, как и к любым другим республикам) — это неминуемое кровопролитие. Я хочу, чтобы это прозвучало. Если кто-то думает, что Назарбаев из страха ведет себя «по-дружески», что может позволить отобрать у Казахстана часть территорий, он глубоко ошибается.
Сегодня каждый готов отстаивать интересы своего независимого государства. Русские и казахи живут вместе много веков, на этой земле и русские, и казахи имеют общую судьбу. В Казахстане это понимают. Простым людям нечего делить. 35% населения Казахстана — русские, 40% — казахи. Кстати, тюркоязычные и принадлежащие к мусульманской культуре народы составляют большинство. Гражданами являются представители еще около ста наций и народов. Внутри Казахстана нет поводов, чтобы их перессорить. Если и вспыхнет национальная рознь, то она будет внесена извне, и сделать это может только враг и русского, и казахского народов. Идти по пути реформ, улучшать жизнь людей, строить рыночную экономику можно только в условиях стабильной политической обстановки. Если ее не будет, то нужно отбросить все реформы и занижаться войной. Только я не знаю, кому это выгодно — Собчаку или кому-то другому? Знаю точно, что простым людям это невыгодно, им хочется жить в дружбе и мире.
Складывается мнение, что кому-то удобно использовать в своих политических целях казаков. У нас такие попытки делаются в Уральской области, преобладающее население которой — казаки. Не хочу вдаваться в историю казачества, об этом написано немало. Но сколько прошло времени, выросло не одно поколение людей, живущих вместе, дружно…
Считаю недопустимым ущемление прав человека по какому бы то ни было признаку. Развивать культуру, язык — пожалуйста. Только надо соблюдать законы государства, гражданином которого ты являешься.
Более миллиона казахов живет во многих областях России, столько же — в Средней Азии. Пусть людям живется хорошо там, где они хотят жить. Политики, которые сегодня ради сохранения себя на плаву толкают людей к кровопролитию, уйдут так же, как и пришли. Народы же, люди останутся. Им вместе жить, растить детей. Верю в мудрость и терпение простого народа.
Уверен, что все же эти эксцессы идут от нашей разваленной экономики, от плохой жизни человека. Экономика — вот чем надо заняться сейчас всем нам!
— Вам не приходится слышать упрек в том, что вы недостаточно твердо отстаиваете интересы коренной национальности?
— Есть, конечно. У нас существуют партии и движения национального толка, которые обвиняют руководство Казахстана в том, что оно поддается интернациональной идее и не думает о собственном народе. Что тут сказать? Любой политический лидер, который заботится о своем народе, заботится прежде всего и о том. чтобы в государстве была стабильность.
— Как вы воспринимаете Казахстан — как связующее звено между славянским и исламским миром либо только как часть исламского мира?
— Казахстан объявил о своей независимости 16 декабря прошлого года. Хотим мы того или нет, но до этого существовала наша приверженность Центру. За эти пять месяцев стало ясно, что республике пора определить свое геополитическое место и стратегию своего развития. Не определив эти цели, мы будем заниматься частностями, ошибаться. Приходится сейчас размышлять на эту тему, советоваться с учеными, политологами.
Так каково же наше место в мире? На востоке наш сосед — Китай, с которым мы связаны теперь железной дорогой. Последний договор, подписанный нашим премьер-министром Сергеем Терещенко в Пекине, обещает нам хорошие перспективы тесного сотрудничества, возможность выхода в азиатско-тихоокеанский регион самым коротким железнодорожным путем. Отношения с Востоком — это и отношения с Японией и Кореей. Мои поездки в Индию и Пакистан сами по себе свидетельствуют о важности для нас этих регионов.
С европейскими государствами. многие из которых хотят работать в Казахстане, мы также стремимся поддерживать добрые отношения. Это раньше все пути на Восток пролегали через Москву. Теперь же, уверен, этот маршрут все чаще будет идти через Казахстан. Мы имеем авиасообщение с Франкфуртом-на-Майне, со Стамбулом, с Китаем. Ведем переговоры об открытии авиарейсов через Пекин в Сеул и Токио. Успешно продвигаются и договоренности с Ираном и Турцией о соединении уже упомянутой мною железнодорожной магистрали. Так откроется прямой путь к Средиземному морю. Через Каспий мы можем выходить в порты Ирана. Работаем над проектом нефтегазопровода в регион Персидского залива. Таким образом, мы считаем себя частью всего мира.
Особо об отношениях с соседями — бывшими республиками Союза. Связям с Россией мы придаем приоритетное значение. И это понятно. Мы долгие годы жили бок о бок, у нас много общих задач, над решением которых надо потрудиться. Думаю, что такое добрососедство в интересах как России, так и Казахстана. С республиками Средней Азии, состоящими с нами в духовном родстве, имеющими единые корни, нам вообще делить нечего.
Казахи, как известно, относятся к тюркским народам, они мусульмане. Поэтому естественна их тяга к Турции, к арабским государствам. Советская власть отгородила нас от близкой нам культуры, истории, языка… Поэтому процесс сближения закономерен.
Как мы относимся к исламскому фундаментализму? Мы хотим строить нормальное демократическое государство с открытой экономикой, что совершенно не совместимо ни с каким религиозным фундаментализмом. Казахстан сегодня признан более чем ста государствами. С тридцатью из них мы установили дипломатические отношения. Мы всем говорим: да, мы хотим иметь с мусульманским миром добрые экономические и политические отношения, как, впрочем, и с другими странами. Надо учесть, что в нашей республике имеются разные конфессии. Равенство религий заложено в одну из статей нашей будущей Конституции. Но ни одна из религий не может стать государственной. Религия от государства отделяется.
Конечно, заранее трудно сказать, как мы определим все детали будущей геополитической ориентации. Хотелось бы, чтобы Казахстан стал одним из мостов — или пролетом большого моста — между Европой и Азией, мирным государством, обеспечивающим равноправие всех людей.
— Есть ли у России, на ваш взгляд, концепция взаимоотношений с мусульманским миром?
— Пока такой концепции нет, ее нет даже в отношениях с азиатскими республиками бывшего Союза. Россия очень занята отношениями с Западной Европой, Америкой.
Да, Россия должна работать с Европой, но для Запада она всегда останется Азией. Для Азии же она — часть Европы. Словом, с точки зрения геополитики Россия должна со всей серьезностью и определенностью выработать свою позицию к Азии. Разве безразлично России, на чьей стороне будут эти государства, ее соседи? Пока же позиция российской политики в этом вопросе, на мой взгляд, не определена.
— Как вам удается сохранить стабильность в республике? Может, эта стабильность только кажущаяся?
— Эти вопросы мне часто задают. Для этого надо проанализировать, почему произошли столкновения в других республиках. Видимо, потому, что малые народы, которых называли инородцами, глубинкой, окраиной и т. д., истосковались по свободе, национальному возрождению, и, наверное, проснувшееся чувство этнического самосознания с этой точки зрения вполне объяснимо. Но на подходах к выработке новой национальной политики, особенно в тех республиках, где есть многонациональное население, были допущены ошибки. Начали решать проблемы одной нации, условно говоря, за счет других. Была нарушена приоритетность прав человека. Было так: сначала — коренная нация, а потом — все остальные. То, что это приведет к беде эту же коренную нацию, об этом в то время не думали. Мы в Казахстане тоже принимали Декларацию о суверенитете и закон о государственности казахского языка. Мы пытались в этих документах ни в чем не ущемить никого, то есть сохранить равенство. А казахский язык возрождать надо. Он стал забываться. Внук не может говорить с дедом на родном языке. Закрылось 700 казахских школ. Нашим писателям и композиторам не для кого было писать, сочинять музыку. Поэтому чувство национальной гордости совершенно естественно как для казахов в Казахстане, так и для русских в России. После принятия таких справедливых законов самое главное — действовать в их духе, чтобы слово не расходилось с делом.