April 29, 2022

Миллиарды долларов для России - это не диктат

Решение о приеме бывших советских республик в Международный валютный фонд оживило споры о нашем отношении к МВФ — споры, в которых обычно малая осведомленность возмещается большим накалом страстей. Меньше всего обсуждается истинная проблема: мы можем оказаться не в состоянии взять то, что нам готовы дать. Вот какой факт, к примеру, сообщил Е. Гайдар на состоявшемся на днях первом заседании клуба «Взаимодействие» (он создан по инициативе Рабочего центра экономических реформ при правительстве). Оказывается, уже выстроилась целая очередь потенциальных получателей кредитов в счет заветных 24 миллиардов долларов, но ни один из запросов не подкреплен коммерчески проработанным проектом. В связи с этим представляют интерес пояснения, которые по просьбе редакции дал заместитель министра финансов России, председатель Комитета по иностранным инвестициям Леонид ГРИГОРЬЕВ.

Механизм получения и использования средств МВФ не имеет ничего общего, скажем, с известным многим россиянам порядком получения «гуманитарной помощи», которую раздают по школам и жэкам. Тут все иное: и суммы, и назначение получаемых ресурсов, и характер возникающих в связи с этим отношений. Тут никто ничего не раздает.

«Живые» деньги, предоставляемые в полное распоряжение российского правительства, — это только 6 миллиардов долларов стабилизационного фонда, выделяемые единовременно целевым назначением. На них ничего нельзя будет купить: этот фонд предназначен исключительно для валютных интервенций, которые могут понадобиться для поддержания курса рубля после того, как он станет свободно конвертируемой валютой.

Остальные 18 миллиардов из ожидаемых 24 — это главным образом фонд поддержки платежного баланса России на ближайшие, наиболее трудные месяцы. Это не безвозмездное дарение, а кредит, а также гарантии под уже выделенные кредиты. Выгодный, под сравнительно низкие проценты, на достаточно длительные сроки — но кредит, его надо будет рано или поздно вернуть. А главное — его не так просто получить. Эти деньги предназначены для покупки строго необходимого нам по импорту, прежде всего продукции производственного назначения, оборудования, самого необходимого продовольствия. Выделяя эти средства, Запад учитывает, что мы в долгу, как в шелку, что частные кредиторы уже не рискуют давать нам деньги без государственных гарантий, что валютная выручка от нашего экспорта упала, а потребность в импорте возросла вследствие разрыва экономических связей.

Выделяя эти деньги, наши партнеры выражают не просто стремление «войти в положение» — они оказывают поддержку реформам, осуществляемым в трудных условиях, и только реформам. Чтобы получить эти 18 миллиардов, нашим предприятиям предстоит оформить около 1,5 тысячи контрактов. А контракт — это документ, объемом равный брошюре, содержащий точное коммерческое обоснование затрат и ожидаемых результатов, строгие обязательства. Он должен отвечать стандартным критериям эффективности, предъявляемым Мировым банком, и будет контролироваться как правительством России, так и Мировым банком.

24 миллиарда мы получим один раз. В дальнейшем в соответствии со своей квотой в МВФ Россия может рассчитывать примерно на 4 миллиарда долларов кредитов ежегодно на цели развития. Тут будет наш главный экзамен на зрелость экономического мышления. Нужда в капиталах у нас острейшая. Россия переживает инвестиционный кризис, притом изо всех наших нынешних кризисов этот — едва ли не самый тяжелый и опасный по своим последствиям. Чистые производственные накопления превратились практически в отрицательную величину: мы не только не расширяем производственный потенциал, но и не поддерживаем имеющийся. Государственные капиталовложения сведены к минимуму (как и должно быть в эффективной экономике), а предприятия перебросили все силы с накопления на социальную защиту (чего в нормальных условиях не должно быть).

Между тем в России только начатых и незавершенных строек около 7 тысяч, на них только импортного неустановленного оборудования примерно на 8 миллиардов долларов. Есть и тысячи проектов новых строек. И в то же время мы затрудняемся использовать даже те финансовые ресурсы, которые уже предоставил Европейский банк реконструкции и развития.

Традиционные стройки прошлых времен бывали обоснованы, как правило, политически, зачастую — технически и почти никогда — коммерчески. Вспомним канал Волга — Чограй, проект северной переброски и множество других, брошенных на ветер после немалых затрат, когда была доказана их чисто техническая несостоятельность (иные в этом роде были доведены до конца, как Карабогазская перемычка, которую приходится ломать). Вспомним БАМ, который обошелся в несколько раз дороже, чем планировалось, а грузов к перевозке предъявляется в десятки раз меньше, чем ожидалось. Вспомним циклопические фундаменты-руины в Елабуге, которые раньше назывались стройкой тракторного, теперь называются стройкой автозавода, но и сейчас никто не знает, когда, что и как там будет построено. В любой стране рыночной экономики любой подобный проект за счет государства, то есть налогоплательщиков, стал бы причиной отставки правительства. У нас им несть числа, и далеко не всегда удается хотя бы сообщить народу имя виновника — об ответственности и не мечтаем. Тысячи наших испытанных борцов за государственные капиталовложения, натренированные в борьбе за «ничьи» деньги, с привычным пылом борются сегодня за включение своих старых, советских проектов в любые западные кредитные линии. Эти проекты готовились в рамках Союза, а не России. В рамках плановой экономики, а не рыночной. В расчете на государственную собственность, а не приватизированную. С учетом твердых цен, а не либерализованных. Имеющийся в них стандартный раздел экономических обоснований, формальный и лукавый даже по старым меркам, нынче по меньшей мере устарел.

Среди этих проектов могут быть и эффективные в рыночном отношении, но какие именно — никто не знает. По соображениям здравого смысла ясно, к примеру, что при свободных ценах на нефть и газ проекты, обещающие экономию энергии, весьма эффективны. Скажем, проект снабжения производственной и коммунальной сферы газовыми счетчиками, наверняка на порядок рентабельнее равноценного (по ожидаемому количеству кубометров газа) проекта освоения нового месторождения. Но в любом случае нужен надежный расчет.

Очевидно, срочно необходимо и национальное агентство развития, которое было бы способно фильтровать инвестиционные проекты, связанные с ответственностью государственного бюджета, с иностранными инвестициями. Задача не в том, чтобы восстановить плановое хозяйство в госснабовском духе или в стиле старых министерств. Но одной лишь текущей коммерческой эффективностью вложений мы не можем удовлетвориться. Нам нужно знать, насколько эффективны будут в XXI веке сегодняшние инвестиции и как они повлияют на будущую структуру народного хозяйства. Перед нами сразу две угрозы: одна — что не сумеем взять предлагаемые миллиарды, другая — что не сумеем по-умному использовать. Нам предоставляются не свободные деньги, а связанные. Но связанные не бюрократическим усмотрением, а качеством наших проектов. Это исторический шанс для нации: либо нам помогут вылезать из ямы, либо мы опозоримся.

Глубинный смысл помощи МВФ примерно такой же, каким был смысл плана Маршалла для послевоенной Европы. Нас не берут ни в кабалу, ни на иждивение — нам помогают встать на ноги, чтобы мы могли сами себя кормить. Современные аналитики плана Маршалла утверждают, что его смысл был не просто в предоставлении ресурсов, а в содействии преодолению кризиса рыночной системы. Он выражался в политической нестабильности, нехватке потребительских товаров и страхе перед финансовым хаосом. Эти обстоятельства парализовали тогда рыночные силы и рыночное поведение предприятий и населения Западной Европы. Подобно этому и нам (пережившим куда более долгий паралич рыночных сил) предстоит использовать получаемые средства для облегчения запуска мотора рынка, а не для затыкания дыр.

Отто ЛАЦИС, «Известия» 30 апреля 1992 года