ВЫСОКАЯ БОЛЕЗНЬ
Попытка психологического анализа личности вождя
Что за человек был Ленин? Гений, свершивший великую революцию? Злодей, развязавший великую бойню, погубившую миллионы? Великий политик и мыслитель, ставший жертвой шалой России, не побоявшийся взять ответственность за ее будущее? Негодяй, имевший лишь один предмет вожделения — власть? В любом случае это был неординарный человек, сыгравший на подмостках истории роковую роль. Но рок предполагает трагедию. Личности, подобные Ленину, — добрые или злые гении, великие созидатели или великие разрушители, — оказываются в жизни наделены великим даром, необыкновенной внутренней силой. Независимо от того, отрицательный или положительный заряд несут в себе такие люди, все течения их души наполняются удивительной мощью, все конфликты и противоречия крайне обостряются. Все это и создает вокруг их образов ощущение трагедийности.
Однако в воспоминаниях о Ленине (и по возможности беспристрастных, и отредактированных сусальных) подобная трагедийность и острота души практически не улавливаются. Его путь чересчур прямолинеен, сам он одинаково насмешливо весел, его речь, письменная и устная, подобна однообразной артиллерийской канонаде. Констатировав эту особенность, наша мысль может отправиться дальше по двум направлениям. Можно мысленно наделить Ленина душевной тупостью, простым логическим ходом объяснить вытекающую из нее легкость, с которой Владимир Ильич делал врагами своих вчерашних друзей, пользовался сомнительными деньгами, пригревал у себя уголовных преступников, рассылал телеграммы с приказами о массовых расстрелах. Но приняв душевную посредственность и порочность личности Ленина, мы не поймем, как смог он столь трагически повлиять на историю, не оценим истинного масштаба этого человека. Остается другой путь: признать, что видимое отсутствие трагедийности его личности объясняется тем, что Ленин скрывал те бури его души, что потрясают натуры гениальные. Скрывал в бессознательных глубинах своей души. Следовательно, чтобы понять Ленина, необходимо вспомнить о существовании темных душевных чертогов, о бессознательном.
Здесь мы вынуждены сделать небольшое отступление в область психологии. Еще до рождения этой науки как таковой, мыслители догадывались о существовании тайного мира психики за пределами сознания.
Настоящее увлечение этой проблемой пришлось на XX век и проявило себя в концепции психоанализа. Бессознательное было признано полноправным и влиятельным элементом психической деятельности, не учитывать который стало невозможно.
Ленин как неординарная личность был одарен необычайной жизненной энергией. Напитанные ею душевные процессы должны достигать крайнего накала, рождая сильные внутренние бури. Однако такая штормящая натура почти не угадывалась у Ленина ни его родными, ни товарищами, ни противниками, ни посторонними, ибо не осознавалась им самим. Это происходило потому, что его бурная психическая энергия была сконцентрирована на собственной личности, вся сила психического влечения направлена на собственное «я». Сосредоточенность внутренних сил на себе самом однако не стала для Ленина проявлением банальной самовлюбленности, потому что его эгоцентризм прятался в неосознанных глубинах психики. Дело в том, что воспитание Володи в детстве и юности, его собственный опыт и подвижный ум подсказывали ему, что собственная личность — отнюдь не лучший объект для концентрации своей энергии, что самовлюбленность смешна, а сосредоточенность исключительно на самом себе неумна. В результате внушений и собственных умозаключений в сознании Володи родился образ-идеал его самого, которому он и стремился уподобиться, сформировалось некое идеальное «я».
Тайный эгоцентризм Владимира Ульянова был особенно заметен в его отношении к людям.
В школе Володя был «излишне замкнут» и «нелюдим», по определению директора гимназии Ф. Керенского, не имел близких друзей (не вследствие ли ощущения собственной исключительности?), но охотно занимался с отстающими учениками (возможность чувствовать себя снисходительным). Любил верховодить младшими сестрами и братом. Володя был неспособен стать ведомым. Отношения человека с обществом могут строиться тремя путями: в попытке быть максимально независимым, в склонности подчиняться и в стремлении обладать. Ленину было присуще последнее. Поэтому он старался удержать около себя людей, которые оказывались слабее его. Слабее психически. Были среди них и одаренные, талантливые люди (например, Горький, Богданов), способные глубоко осмыслить себя и мир. Но Ленин был сильнее именно мощью своей личности.
К тем, кто оказывался нетолерантен к его влиянию, Ленин испытывал острую неприязнь. Именно этим объясняется его неприятие людей, независимых духом, с глубоким знанием о мире и тонким нравственным чувством, — тех, кого принято называть сегодня «интеллигенция». В годы революционной борьбы он набрасывался на них с бешеной критикой. Став во главе государства, Ленин получил возможность от большинства из них избавиться, «очистить Россию надолго», чем и не преминул воспользоваться. Казалось бы, Ильич обладал достаточным умом, чтобы понимать ценность присутствия рядом с собой людей, не уступающих ему по личностному уровню. Но Ленин чувствовал в чем-то их превосходство над собой. Хотя сам он обладал недюжинными способностями, но его талант был только лишь талантом политика.
Идея революционной борьбы приобрела для Ленина характер сверхценной. Под этим термином понимается чрезвычайно значимая для субъекта установка, критика которой совершенно отсутствует. Носители такой идеи не подвергаются разубеждению, им свойственны самоуверенность, прямолинейность, авторитарность. Характер идеи для них не столь существен. Для эгоцентрика важно, чтобы она служила ему средством для самоутверждения. Но, избрав идею своим оружием, он сам попадает под ее влияние, становится зависим от нее. Одержимость и сосредоточенность только на ней напоминают фанатизм. Но это фанатизм собственного «я».
«Как Саша», — говорил часто Володя, будучи малышом. В течение всего детства и юности Александр был идеалом, к которому следовало стремиться и, главное, превзойти. Без этого главного он не был бы Володей Ульяновым. Ленин рассказывал, что после смерти брата он внимательно перечитал любимую книгу Александра — роман Чернышевского «Что делать». С тех пор эта книга стала для него святой. «Разумный эгоизм», проповедуемый Чернышевским, пришелся как нельзя кстати противоречивой натуре Володи. Эта простая и ясная теория давала разумное обоснование рвущемуся из глубин психики собственному эгоизму, оправдывая его. Великая идея, которой грезили герои романа, как нельзя лучше подходила для бешеной энергии, переполнявшей будущего Ленина. Отдать все свои силы счастливому будущему человечества! Не это ли удел его идеального «я»? Как это льстило его «я» истинному! Трудно сказать, насколько он это осознавал. Чем сильнее бессознательные эгоцентрические тенденции в личности, тем менее информирована она становится обо всем, накопившемся в темных глубинах. Ленин боялся тех бурь, которые сотрясали глубины его психики, и сумел прекрасно отгородиться от них. Он не заглядывал вглубь себя. «Копание и мучительнейший самоанализ души он ненавидел», — замечает Крупская. Ленин спрятался от самого себя в полуреальном мире непримиримой борьбы классов и партий.
В марксизм Ленин погрузился, подкованный материализмом Чернышевского. Формулы и расчеты Маркса давали пищу для его большого подвижного ума, склонного скорее к анализу, нежели к синтезу. Но особенно поражала ключевая фраза теории: «Ученые до сих пор лишь объясняли мир, дело же состоит в том, чтобы изменить его». О, какой это был соблазн для бушевавших в нем бессознательных сил! Как это импонировало его неосознаваемому самолюбию! Оказывается, можно влиять не только на судьбу, людей, но и на историю! Какое простое решение сложного глубинного конфликта!
Вникая в суть марксизма, молодой Ульянов ощущал душевное сродство с ним.
Именно ощущал в глубине своей психики.
Марксизм все свои надежды возлагал на пролетариат. Целесообразность этого Ленину подсказывали не только логические построения его наставника Маркса. Под пролетариатом понималась масса организованных, лишенных собственности рабочих. Интуиция подсказывала будущему вождю, что это как раз та сила, от которой можно не ждать удара по его болезненно ранимому ego. Хорошо организованная — значит легко организуемая. Не имеющая собственности — то есть лишенная собственного «я». От Ленина, видевшего жизнь в отражении зеркала марксистских постулатов, была скрыта условность и ограниченность классового деления общества. Как любой эгоцентрик, он не различал в массе лиц.
Крестьянство Ленин представлял совсем иным классом. Обладающий собственностью, сам пожинающий плоды труда своего и потому этот труд уважающий крестьянин виделся человеком, прекрасно знающим себе цену и верящим не в заоблачные призывы, а лишь в то, что можно пощупать собственными руками. Эта неорганизуемая и эгоистичная сила ощущалась как соперник собственного тайного эгоцентризма.
С этой же позиции становится понятной его ненависть к буржуазии, носительнице индивидуалистической идеологии, каждый представитель которой мог стать соперником болезненному ленинскому самолюбию.
В каждом человеке живет более или менее выраженная страсть к разрушительству. В Ленине она была довольно сильна. Во-первых, потому что по своему душевному складу он был нигилист. Ленин презирал «страх Божий», не верил в религиозную просветленность.
Теория, на которую сделал ставку Ленин, вся была построена на ненависти. Безусловно, ненависть ко многим элементам российской жизни конца XIX века была обоснована. Апокриф гласит, что когда Володю впервые арестовали во время студенческих волнений, в которых Ульянов оказался на виду из-за неблагонадежности своей фамилии и неуемного темперамента, пристав спросил его: «Что вы бунтуете, молодой человек? Ведь перед вами стена». На что Владимир ответил: «Стена, да гнилая, ткни — и развалится». Это ощущали большинство неравнодушных его современников. Немало молодых людей, как и Ульянов, начинали с марксизма. Но многие, как, например, Н. Бердяев и С. Булкагов, отказались от этого пути. Не все были способны направить свою активность на разрушение. Так Ленин лишился многих духовно честных своих соратников. Доканчивал он свой путь совсем с иными людьми, часть из которых имели уголовное прошлое.
Разрушительные тенденции ленинской личности проявились и в упоении, испытываемом им в жесткой борьбе. «Вот это драчка!» — счастливо восклицал он. Борьба всегда несет в себе элемент деструкции. В диалектическом тезисе о взаимодействии противоположностей Ленин особенно выделял именно борьбу, хотя последняя приводит скорее к разрушению, чем к истинному развитию. Иными словами, Ленину было свойственно больше разбрасывать камни, чем собирать их.
Разбросать предстояло немало, и Владимир Ульянов сделал вызов существовавшей в России жизни, пусть и не столь радостной, но устоявшейся. Если в детстве, как замечает старшая сестра, Володя «не столько играл игрушками, сколько ломал их», то во взрослой жизни ему пришлось лома’ть гораздо большее. По всей видимости, этот процесс ему нравился. Однако благополучное преодоление рискованных ситуаций еще в большей степени тешит самолюбие эгоцентрика. Завышенная самооценка рождает неадекватную самоуверенность и занижает реальную опасность. Но главное: игра с судьбой дает иллюзию контроля над ней. А Ленину было свойственно стремление к обладанию людьми, историей, собственной судьбой. Революционная работа означала жизнь в постоянном ощущении опасности, в состоянии хронического преследования, что редко изменяет человека в лучшую сторону. Стремление конспирироваться, прятаться, лгать становилось привычкой.
Следующим этапом революционной деятельности стали выступления перед народом. И пронзительное наслаждение от того необъяснимого ощущения, когда тебе внимает толпа. Ленин был идеальным лидером для масс (как он сам их называл). Его «я» притягивало людей своей необузданностью и мощью. То приседая назад, то устремляясь вперед, как маятник, он околдовывал взоры людей. Его эмоциональная речь притягивала слух. «В каждый момент он всегда бил словом только в одну мысль» (Н. Вольский). И этим завораживал умы. Лишь только тот может стать лидером толпы, кто умеет воздействовать на людей на бессознательном уровне. Его заклинания по смыслу просты и примитивны, но это именно заклинания, притягивающие людей и увлекающие. Здесь ленинское «я» вырывалось на гребень стихии. Это был великий соблазн.
Был ли закономерен ленинский путь? Был ли юноша, зачитывающийся Чернышевским, обречен стать жестоким узурпатором? Постепенно, шаг за шагом, он утрачивал связь с жизнью, погружаясь в далекие от человеческой души теории. Он переставал понимать людей, видя в них лишь носителей правильных или же вредных идей. Отгородившись от бессознательного самолюбования, он лишь шел у него на поводу. Вместо того чтобы понять и преодолеть, Ленин стал рабом собственных неосознанных сил. Его спрятанный эгоцентризм вел его по жизни. Желая сломать ненавистную жизнь, сделать ее светлой и радостной, Ленин хотел быть справедливым и добрым, мужественным и честным. Вероятно, он таким и виделся себе, но <это было только самообманом. На самом деле он лишь подчинялся неосознанным порывам его души. И неуемная сила его страстей вынесла Владимира Ульянова на вершину славы (для кого — освободителя, для кого — тирана). И стал он легендарным Лениным.
Когда в апреле 17-го Ленин приехал в Россию, психологически он перешагнул черту, за которой остались такие понятия, как нравственность, добро. То, что он сделал в последующие месяцы, было для него уже закономерным. Все свидетельствовало о том, что битву между сознанием и бессознательным, между разумом и «темной волей» выиграла последняя. Позже он скажет Горькому: «Часто слушать музыку не могу, действует на нервы, хочется милые глупости говорить и гладить по головкам людей, которые, живя в аду, могут создавать такую красоту. А сегодня гладить по головкам никого нельзя — руку откусят, и надобно бить по головкам, бить безжалостно, хотя мы, в идеале, против всякого насилия над людьми». Так глубинное самовлюбленное, жестокое «я» окончательно одолевало стремление к «я» идеальному, справедливому и доброму противнику насилия и несвободы. Та личность, которой когда-то стремился стать молодой Владимир Ульянов, оказалась окончательно подавлена. Безусловно, этот процесс был для Ленина трагичен, хотя он, как и прежде, не занимаясь собственной душой, всего происходящего не осознавал. Отголоски внутренних бурь иногда пробивались наружу. Когда однажды в узком кругу товарищей зашел разговор о проведенном разгоне Учредительного собрания, Ленин начал смеяться. Смех перешел в тяжелую истерику. «Мы думали, что его потеряем», — признавался впоследствии Бухарин. Смех был для Ленина способом психической разрядки. Смех становился маленьким окошком невидимых комнат его души.
Ленин обманывал себя, оправдывая свою жестокость величием идеи, которой служил и рабом которой стал. Он продолжал жить иллюзиями. Но судьба уже посмеивалась над ним. Уверовав в теорию о мировой революции, он оказался во главе разваливающейся страны, мечущейся от одной жестокости к другой.
Многое, что раньше приносило отдохновение и радость, теперь становилось мучительным. Ленин в молодости с большим увлечением играл в шахматы. Но затем это занятие стало приносить ему огромную усталость. Он не мог слушать музыку, страшно утомлялся. Из театра «уходил после первого действия, как больной», «страдал страшными бессонницами. Утра у него были плохие» (Крупская). Из его товарищей никто не был близок по духу и не подходил на роль ученика и последователя.
Кончина Ленина стала последней насмешкой его судьбы. Жизнь Ильича оказалась уже не нужна для партии, его кончина была закономерным толчком для её развития. Живой вождь становился тормозом своему детищу «нового типа». Это произошло потому, что РСДРП была сугубо унитарной структурой, существующей благодаря идее единства рядов. Развитие такой структуры проследил однажды С. С. Аверинцев. Если к власти приходит подобная партия, тогда при наличии в ней нескольких лидеров власть станет принадлежать тому из них, кто менее других индивидуален и талантлив, кто ближе всего идее единства. Свою верность этой идее наиболее ординарный и посредственный докажет, устранив всех остальных лидеров, более ярких, чем он. До определенного момента Ленин, планомерно избавляющий страну и партию от всякого рода «оригиналов», вполне соответствовал роли лидера большевиков. В период захвата власти неординарность личности вождя была простительна. Но затем со своими нэповскими идеями, гибким умом и бешеной энергией он тоже стал чересчур оригинален. В дальнейшем его партия, ликвидировав инакомыслие вне себя, начнет устранять личности внутри. Кульминация состоится уже после смерти вождя.
Душа Владимира Ульянова не выдержала битвы с темными страстями. Он был наделен умом и душевной силой, но, не сумев познать себя, не изведал мир, в котором жил. Посвятил всю жизнь осуществлению революции, но та оказалась кровавой бойней, лишенной смысла, участником которой он стал. Но и тогда он не понял чудовищности своей роли, не осознал утопичности своих идей и преступного характера их последствий. Он умер начинающим диктатором, одинокий и прославленный. Он ни на йоту не приблизил себя к истине, как и мир, который мечтал переделать.