April 16, 2022

Когда решается судьба демократии, оппозиция означает одно — реакцию

Заглянув в кошелек — а он пустеет через неделю после получки, — все впадают в яростное недовольство президентом и правительством. Что и говорить, экономическая ситуация, при которой две трети честно работающей России не могут прожить на зарплату, — скандальная. И всех отчаявшихся и критикующих я могу понять, но не интеллигенцию. Потому что она получила главное: свободу духа — необходимое условие профессиональной работы.

Неужели мы забыли, как тайком читали книги, как, боясь доноса, слушали «голоса», как мечтали о гласности, политической свободе и свободной от политики экономике, хвалили западную демократию и их систему парламентаризма, издевались над убогостью наших идеологических клише и тосковали той виде вездесущих лозунгов, которые настигали нас даже в лесу? Как чернела душа, когда мы узнавали об очередной искалеченной судьбе своего коллеги-«подписанта»? Как смеялись по кухням над политическими анекдотами и задыхались от унижения, заполняя бесконечные анкеты? Кая опускались руки перед очередной инструкцией из ЦК, предписывающей прочитать 6 лекций и провести 4 семинара по гениальной трилогии генерального секретаря. Как, сцепив зубы, выслушивали замечания очередных безграмотных ревизоров из райкомов и горкомов, подсчитывающих, сколько раз ты на лекции сказал слово «партия» и сколько минут говорил о преимуществах социалистического способа производства…

Похоже, все забыли начисто. И теперь часть нашей интеллигенции яростно бросилась в оппозицию. «Хочу сохранить независимую позицию», «Нужна конструктивная оппозиция», «Критиковать — долг интеллигенции» — эти и похожие речи чаще всего слышны сейчас в интеллигентской среде.

Конечно, оппозиция — хорошее дело, нужное. Это когда какая-либо партия или общественная группа ведет политику противодействия официальной власти. В условиях стабильной демократии и экономики оппозиция — самый надежный способ сохранить эту стабильность. Но когда на карту ставится судьба только что отвоеванной политической свободы, оппозиция может означать только одно — реакцию. И поскольку история не знает добровольных поворотов назад, значит, такая оппозиция может окончиться еще одной насильственной революцией или переворотом. Не много ли их на нашу голову?

Когда правительство ориентировано на сохранение политической свободы и свободной экономики, оно при всех своих ошибках заслуживает поддержки. И интеллигенции — прежде всего. Поиски компромиссов, осмысление происходящего и пропаганда реформ — тая мне видится долг интеллигенции сейчас, в крутую минуту российской истории. Давайте вспомним, к чему привел разрыв русской радикальной мысли с правительством реформ в 60—70-х годах XIX века? Тогда Герцен разбудил Чернышевского, Чернышевский — народников, я потом они все по очереди будили друг друга вплоть до Л. Брежнева, которого разбудить, кажется, так и не удалось.

Но поддержка не исключает самой жесткой критики правительственного курса, его коррекции. Увязать все реформы в единую систему, вписать их в социальный контекст — кто вместо интеллигенции решит такую задачу? Разговоры о левой оппозиции — от лукавого. Политические игры многочисленных партий, не имеющих программ, отличных от правительственной, — это не оппозиция, а борьба за властные кресла. Ведь кресел все-таки меньше, чем партий.

«Известия» 17 апреля 1992 года