Съезд как источник опасности
Субботний вечер 11 апреля дал телезрителям возможность узнать массу интересного о Съезде народных депутатов России. В тот день Съезд не слушал доклады с вопросами-ответами, а сам в полном составе работал: правил свое постановление. То, что было показано в сплошной трансляции, оставляет впечатление самое гнетущее. Основной вывод, от которого не уйти: высший орган власти в нашем государстве не способен к полезной работе.
Не способен даже не по причине очевидного несовершенства своего персонального состава, избранного в совсем другой, чем сейчас, политической действительности. Можно допустить, что, несмотря на молодость нашей демократии, пропорция между компетентностью и некомпетентностью в депутатском корпусе не выходит за пределы нормы. Другое худо: некомпетентности дан простор, а компетентность связана.
Вот только один пример того, как на практике проходит работа Съезда. Кто-то из депутатов внес предложение обязать правительство провести полную индексацию сберегательных вкладов населения. Идея столь же популярная в народе, сколь очевидно для специалистов неприемлемая. Да, обесценение сбережений — одна из тяжелых социальных жертв последних лет. Но возместить ее прямолинейным действием — взять и вернуть всем в полном объеме все утраченное — невозможно. В основу социальной политики не случайно положен принцип адресной поддержки конкретных слоев населения: помочь слабым можно за счет сильных. Но за чей счет можно помочь всем? Пришлось бы отказаться от первостепенных социальных целей, чтобы предпочесть эту: защиту вкладов. Но почему именно ее надо признать приоритетной?
Наши сбережения обесценены не в последние месяцы, когда оценка покупательной способности рубля приблизилась к реальности. Нас ограбили тогда, когда лучшая часть экономического потенциала была подчинена производству ненужных вооружений и бессмысленным «великим» стройкам, когда наша «одна шестая» делала больше танков и прокладывала больше каналов, чем остальные пять шестых. Добрая половина рабочих честно трудилась, не производя нужного людям товара, но получая зарплату, дающую право претендовать на получение товара. Это и означало систематическое ограбление каждого из нас в течение десятилетий.
Рубли в нашей зарплате были неполноценными, не вполне обеспеченными. В рыночной среде такую политику нельзя проводить долго: она заявляет о себе открытой инфляцией и вызывает протест. В нерыночной среде открытый рост цен подменялся подавленной инфляцией, что гораздо хуже: вместо цен растут очереди, товару не прибавляется — прибавляется спекулянтов, цены растут все равно, но только на черном рынке. Деньги накапливались в сберкассах в надежде на лучшие времена — авось, государство не обманет. Но ведь сбережения делались не добровольно, а лишь из-за того, что купить было нечего. Значит, государство обмануло нас уже в тот момент, когда мы несли деньги в сберкассу: эти деньги с самого начала были неполноценными.
Сегодня нельзя вернуть то, что было пущено по ветру в брежневские десятилетия. Можно только позаботиться, чтобы оплата нашего труда не обесценивалась впредь. Либо мы твердо условимся, что рубль появляется только тогда, когда произведен и оплачен товар, либо рубль будет обесцениваться дальше, и ограблению всех нас не будет конца.
Рядовому вкладчику, потерявшему честно заработанные деньги, трудно смириться с этим и трудно размышлять о закономерностях экономических процессов, свершившихся на протяжении жизни поколений. Он сердится в тот момент, когда обман обнаруживается, и обрушивает свой гнев на того, кто сказал ему горькую правду. Но депутат — не рядовой вкладчик. Он должен знать об экономике и политике немного больше. Увы… Поправка, обязывающая правительство сотворить чудо, озаботить всех простым приписыванием нулей в сберкнижках и сделать как бы не бывшей безумную растрату народного труда в течение десятилетий, — замечательная в своей наивной простоте поправка была принята Съездом в несколько секунд й без обсуждения.
В этот момент я не мог не посочувствовать Р. Хасбулатову. Как бы ни относился спикер к правительству, такого подвоха и он не хотел. Он не мог не понимать, что принятое решение вызовет новый шквал инфляции, обесценит не только сбережения прошлых лет, но и будущие наши доходы.
Вышел к микрофону Гайдар и сказал: только что принятое решение неосуществимо, поскольку противоречит законам экономики. Другой представитель правительства сообщил, что для этого нужны 1800 миллиардов рублей, или шесть полных государственных бюджетов только что закончившегося квартала, или 30 месяцев круглосуточной работы фабрик Гознака для печатания такой наличности.
Есть такая ужасная болезнь — сирингомиелия. При ней утрачивается чувствительность — человек может сгореть и не заметить этого, потому что ему не больно. Наша экономика долго страдала похожей болезнью и уже изрядно обгорела, не замечая беды. Когда началось лечение, стало больно. И вот некоторые депутаты пытаются избавиться от боли самым быстрым способом: прекратить лечение. Между тем боль дана человеку не зря — это сигнал опасности. Многие на Съезде понимают это. К микрофону прорвался депутат, который со злой иронией предложил Съезду, уверовавшему в свое всесилие, заодно принять резолюцию об отмене законов Ньютона — первого, второго, третьего и четвертого. Когда в ответ Р. Хасбулатов упрекнул оратора, что поправка представлена не в письменном виде, зал наконец рассмеялся и согласился поискать альтернативный текст решения о вкладах.
В конце концов эпизод закончился благополучно, и будь он единственным — не стоило бы его вспоминать. Но он был не единственным и не случайным, он был типичным, и далеко не всегда Съезд воздерживался от неразумных действий. А поправок было за день рассмотрено более трехсот, да и сам проект постановления, к которому шли поправки, был уже четвертым, Нет, я клоню не к тому, чтобы посочувствовать депутатам — какая у них тяжелая работа. Беда в том, что работа эта — неплодотворная. Не только потому, что в конце суматошного дня отклонили принципиальную поправку президента, чем создали опаснейшее политическое противостояние. И не только потому, что принятый «компромиссный» текст, который Р. Хасбулатов назвал очень хорошим, на самом деле очень плох. Беда в том, что вся масса поправок, большинство которых в отдельности терпимы, в сумме неопровержимо доказывает, во-первых, некомпетентность высшего органа власти, во-вторых, невозможность для исполнительной власти осуществлять реформы под его контролем. В конце концов складывается впечатление, что разделение труда в этом зале предопределено: десяток человек, сидящих на скамьях правительства (чуть не сказал — на скамье подсудимых), обязаны обеспечить источники доходов, а тысяча человек в зале дают себе труд придумать расходы. Кто победит при таком соотношении сил? Нищета.
Это у нас от веку ведется: чем выше инстанция власти, тем, считается, она умнее, больше знает. Так и должно быть — в чем-то, но не во всем. Пусть хоть сам президент сидит в автомобиле вместе с самым рядовым шофером, пусть он куда угодно может велеть ехать — а вот хвататься за руль вместо шофера ему права не дано. В том «автомобиле», в котором едет все наше общество. Съезд народных депутатов имеет право хоть 8 отставку отправить правительство, но не должен иметь право диктовать конкретные практические решения, входящие в компетенцию исполнительной власти. VI Съезд об этом забыл. Сможет ли правительство работать в сложившейся ситуации? И кому понадобилось создавать максимум неудобств собственному правительству, вытаскивающему экономику из ямы?
Но мог ли Съезд, оказавшись перед необходимостью решать такие сложные вопросы, справиться лучше? Нет в мире парламента, в котором заседает тысяча человек, да еще собираются они на каких-то несколько дней.' Такая коллегия в принципе неработоспособна при любом персональном составе. Наш Съезд — откровенный рудимент доперестроечного Верховного Совета, который был призван только декорировать решения, подготовленные совсем в другом месте. А мы теперь взяли эту декорацию и заставляем ее выполнять реальную функцию. На таком парламентаризованном митинге прорыв к микрофону — искусство, требующее редкой настойчивости, крепких нервов и надежной организационной поддержки. Из тысячи заседающих прорываются почти всегда одни и те же пятьдесят человек.
Будь депутатов всего сто или двести, возможно, они были бы способны к демократической самоорганизации. Когда их тысяча — это практически невыполнимо. Зато возможности манипулирования Съездом оказываются безграничными. Причем манипулировать может не только председательствующий, но и любой способный демагог у микрофона. Если Съезд будет и дальше изображать суперпарламент, он способен парализовать любые усилия любого правительства. При нынешнем состоянии страны он превращается в источник повышенной опасности для общества независимо от благих намерений депутатов. Между тем Съезд вполне может быть полезен, если предложить ему — те функции, которые он действительно способен выполнять. Именно потоку, что Съезд не заседает постоянно, как профессиональный парламент, эта масса депутатов со всех концов России способна донести до коридоров власти сиюминутные настроения избирателей такими, какие они есть. В наше конфликтное время это полезно. Так пусть Съезд делает то, что может, и не берется за то, чего не может.
Съезд не в состоянии служить малопонятной надстройкой над Верховным Советом. Мне кажется, что он сможет быть полезен, если будет, напротив, полностью отделен в своей работе от Верховного Совета. И прежде всего председатель и другие руководители Верховного Совета не должны руководить Съездом. На каждом Съезде можно избирать его председателя или нескольких сопредседателей для ведения заседаний поочередно. Ни один из членов Президиума Верховного Совета не должен входить в президиум Съезда — такое правило способно дать некоторую гарантию от манипулирования Съездом. Задачей Съезда может быть оценка работы как законодательной, так и исполнительной власти, выработка общих направлений политики. Он может включить в повестку дня отчеты и правительства, и президиума Верховного Совета, и президента. Но он должен решительно отказаться от попыток подмены правительства в решении практических вопросов — он этого не умеет и уметь не может.
Конечно, это был бы необычный орган народного представительства — подобного нигде нет. Но и такой страны, совершающей столь необычный переход из одного состояния в другое, тоже нигде нет. Может быть, Съезд с новыми функциями понадобится ненадолго, только до принятия новой Конституции и избрания нового органа власти. Но Съезд со старыми функциями не нужен совсем. Съезд требует реконструкции правительства — может быть, это будет полезно. Однако у избирателей есть основания потребовать реконструкции Съезда — сегодня его неспособность сотрудничать со всенародно избранным президентом и с правительством реформ, неспособность работать конструктивно — слишком очевидна.