Заметки на полях техпаспорта
«Выросло целое поколение американцев, которые в темноте, наугад могли разобрать и собрать сцепление «Форда-Т». Это написал Джон Стейнбек, гражданин страны, для которой появление «Форда-Т» — первого массового автомобиля — стало историческим событием. Но выросло уже советское поколение, для которого «2101», «2103» или «2106» не просто набор цифр. Нам еще только предстоит пережить потрясение автомобилизации, но провозвестники этого тектонического общественного процесса — «Фиаты» — «Жигули» — с нами уже двадцать лет.
Появление продукции завода в Тольятти сделало наши просторы автомобильно лишь чуть более обитаемыми, зато сильно обогатило набор бирок, по которым определяется положение человека. Машина — это самая правдивая характеристика. Знающему глазу марка, возраст, цвет, состояние скажут больше о характере, роде занятий и доходах владельца автомобиля, чем многочасовое общение. По одному тому, как произносится название машины, я берусь определить родные места произносящего. «Ноль-шестой с бамперами от ноль-седьмого» — это Кавказ или Средняя Азия, где автомобиль уважительно именуется в высшем, мужском роде; «пятера» бежевая — значит, имеешь дело с россиянами, которые адресуются к машинам, как к подругам, ласково-пренебрежительно; «ВАЗ-двадцать один ноль шесть» — такое полное наименование можно услышать только от педантичных прибалтов.
Социальный статус автовладельца определяется просто. «Запорожцы» и «Москвичи» (исключая модель «2141») — удел людей небогатых; «Жигули» — верный признак принадлежности к среднему классу; двадцать четвертая и «Волга» или иномарка — пропуск в мир больших денег; «Победа» или двадцать первая «Волга» — свидетельство былого благополучия; древние «Жигули» — вотчина амбициозной молодежи.
В советской жизни с машинами дружат, на машинах женятся, машинами покоряют сердца. Машина определяет границы тех прав, на которые ты можешь претендовать в этом обществе. В коридоре отделения ГАИ я слышал такой диалог: некто, протаранивший накануне чужую машину, жарким шепотом объясняет знакомому офицеру, что он ни в коем случае не должен быть признан виновником происшествия и готов за эту услугу Фемиды нести материальные потери. «В кого, говоришь, ты въехал?» — глубокомысленно интересуется гаишник вторым участником аварии. «В зеленый «Запорожец». «Ну не переживай, этого «обуем», — обнадеживает знаток правил движения и социальной психологии.
Если бы мне доверили составление энциклопедического словаря, я бы записал в нем: «Двигатель внутреннего сгорания — мощное средство социальной и этнической конвергенции». Автовладение оказалось великой школой общения между классами и народами. В первую очередь обогатилась интеллигенция, которая, приобретая автомобиль, неминуемо сталкивалась с такими представителями собственного общества, с которыми иначе судьба могла и не свести.
В своей «доавтомобильной» жизни рядовой советский интеллигент, как правило, узнавал мнение масс таким образом: позиция крестьянства изучалась в колхозе «на картошке», а выразителями чаяний рабочего класса считались таксисты и сантехники. Появление автомобиля толкало человека дальше, дальше в гущу жизни, туда, где его поджидали жестокосердные слесари автосервиса, бесстыжие спекулянты запчастями, полу-вечно-пьяные водители поливальных машин — традиционные поставщики «левого» бензина — и алчные до знаков внимания секретарши автосервисных и милицейских начальников.
Знакомство с новыми сторонами бытия протекало болезненно и требовало жертв. Воспитанный и сдержанный человек мимикрировал под грубоватое (и грязноватое) существо, которое не чурается с утра принять стакан вместе с исполнителями ремонтных работ и в своей речи обходится без любых слов, кроме матерных. На собственном опыте познавалась народная мудрость, которая не советует, например, «наливать» ремонтирующей стороне перед началом или в процессе работы. Однажды пренебрежение этой заповедью во время переборки редуктора заднего моста на «Москвиче-408» закончилось тем, что редуктор установили задом наперед. Из-за незнания культурно-трудовых обычаев я стал обладателем машины, которая могла ехать назад на четырех скоростях и вперед — на одной.
Машина заставляла изучать практическую этнографию, корнями уходящую в жизнь. К примеру, репутацией лучших покупателей пользуются прибалты, наименее склонные к «кидняку». Армяне считаются непревзойденными жестянщиками и малярами. Москвичи по всей стране слывут нахалами и грубиянами из-за своего стиля езды.
Тех, кто благодаря машине приобщился к облагораживающему физическому труду и приобрел незаурядные технические знания, тьмы и тьмы. Из людей, не знающих, за какой конец берут отвертку, вырастали мастера рассухаривания клапанов, знатоки расточки коленвала и ценители балансировки колес. Горе и непосильные расходы тому, кто не может самостоятельно хотя бы сменить масло в двигателе!
Обширны и разнообразны иные знания, которые несет с собой машина. Кто из водителей, например, не знает, что «резину» Чимкентского завода покупает только идиот, а продукция Бобруйска, наоборот, дает некоторую надежду на спокойную езду. Автовладелец не равнодушен к экономической жизни страны: он взволнованно следит за ходом строительства автозавода в Елабуге и становлением частного автосервиса, а сокращением добычи нефти в Тюмени огорчается сильнее других. Низкое качество кооперативных товаров знакомо ему не понаслышке, а по собственным тормозным колодкам, и избрание начальника московского автосервиса он переживает как личную драму.
Покупая машину, советский человек ставит себя вне закона. Почти любое действие, связанное с автомобилем, делает его либо преступником (чаще всего взяткодателем), либо жертвой. Криминальность автомира стала для нас привычно незаметной. Я искренне не мог понять, отчего так остро заинтересовался мой американский приятель автомобильной толкучкой в московском Южном порту. Понял, когда после осмотра этой достопримечательности он благодарно сказал: «Когда ты приедешь в Нью-Йорк, я тебе тоже покажу место, где торгуют героином».
А что означала третья дырка в уже забытом талоне предупреждений — летальная, роковая, как туз в пушкинском наборе карт! Кто не готов был заплатить любую взятку, лишь бы избежать этого «поражения в правах» и не быть отброшенным в болото пешеходной жизни?!
Поведение советского человека за рулем — это отдельная песня, ждущая своего Кола Бельды. Дорога — одно из немногих мест, где он может самовыразиться, дать волю своим страстям и инстинктам. Заветное «от светофора сделать всех» — это легкий способ хоть на минуту почувствовать себя более лихим и удачливым, чем ты есть на самом деле, на мгновение занести ногу на следующую ступеньку жизненной лестницы. Пересечь с ходу «сплошную двойную» — как будто бросить дерзкий вызов Законам и порядкам, властям и общественному мнению. «Утопить» стрелку спидометра за отметку «100» — и вырваться из скучной повседневности.
Почему машина порождает в душе советского человека такие бури? Почему ради нее он способен презреть страхи и заповеди, готов стать мучеником и преступником? Что такого заключено в этом куске железа, что страсть к нему обуяла вслед за другими народами и нас?
Мне кажется, наша привязанность к автомобилю объясняется не только меркантильными или престижными соображениями. Машина для советского человека не роскошь, но и не средство передвижения. Прежде всего — это иллюзия свободы, мечта о независимости, о собственном пространстве, отгороженном от соотечественников.
Как хотелось почувствовать себя свободными людьми, для которых обычное дело: сунул ключ в замок зажигания, педаль — в пол, и через десять часов ты — ну пусть не в Париже, так хоть в Таллинне. Как хотелось знать, что ты в любой момент сел и / поехал, куда захотел, и никто тебе не указ. Очень хотелось оторваться от «колхоза», и никаких денег не было за это жалко.
Эти мечты разбились в прах. Мы купились на собственные иллюзии и в очередной раз были обмануты.
Оказалось, что машина — это всего-навсего один из самых надежных способов привязать человека к государству. Блеск хрома, веселое урчание мотора, яркий свет фар — все это оказалось погремушкой, с помощью которой ребенка отвлекают от действительности. А действительность была советская, не терпящая бесконтрольности, искореняющая любую, самую безобидную тягу к независимости.
Автомобильная очередь в профкоме была эффективнее вологодского конвоя. Шаг влево, шаг вправо, и ты лишаешься заветного звания «очередник» и обитель надежд — магазин на Варшавке или в Южном порту — увидишь только во сне. Призрачной надеждой на покупку машины государство расплачивалось за верную службу, послушание, идейную выдержанность. И наказывало за строптивость, нерадивость, длинный язык, лишая этой мечты. (Было, правда, и хорошее. Государство учило нас уважать заслуги ветеранов, которым машины продавали по особой очереди, что вызывало глубокое почтение к старикам у дальних и близких родственников).
Автомобиль, как грузило леску, тащил за собой человека в пучину нужных людей, связей — всего того, без чего советский автомобиль просто не ездит. Сколько талантов мечтали снять фильм о главном инженере АЗЛК, написать статью о директоре ВАЗа. Не за рублем гнались, за дефицитом — распредвалами. карданами, сальниками и прочим. Труд, если Дарвин не врет, создал из обезьяны человека. Автомобиль в нашей стране превратил хомо сапиенс в человека советского…
…Никогда не забуду сцену, которую наблюдал на московской автотолкучке в начале 80-х. Это торжище происходит в ночь с пятницы на субботу на Кольцевой автодороге. Огромное скопление машин, торгующих и покупающих людей, груды запчастей, и все это в кромешной тьме, в причудливом свете фонариков и фар. И вот через эту толпу (торговля идет прямо на проезжей части) медленно пробирается «интуристовский» автобус, — видно, вез в гостиницу пассажиров ночного авиарейса. Я поднимаю глаза и вижу за окнами вытаращенные глаза и тычущие в нашу сторону пальцы. «И что они такого необычного увидели?» — в первый момент подумал я. Потом дошло: наверное, на француза или бельгийца зрелище людей, таскающих среди ночи вдоль дороги крылья, капоты, двери и запчасти помельче, должно действовать не слабее, чем, например, встреча с носорогом на Елисейских полях. Что называется, «два мира — два детства».
«Форд-Т» создал Америку, «Фольксваген» — Германию, «Тойота» — Японию. Советский национальный характер ковался отсутствием машин, запчастей и бензина. Тем, кто через эти испытания прошел, проходит и еще захочет пройти, большой привет и низкий поклон.