Божий дар с яичницей
Хоть вас не видно — это минус,
«Ксюшечка, милая, как посреди всей этой нашей мерзости, злости, ненависти ты остаешься такой веселой, жизнерадостной? Научи меня, если можешь, как стать такой в наше время?
«И вот вчера прихожу — очень устала и слышу ваш голос: „Если вы устали — ляпе и отдохните, лучше всего на полу…“ Господи, я даже вздрогнула, так как, снимая куртку, сказала: „Как я устала“. А на той неделе вынимаю яблоки из сумки и слышу ваш голос: „Ибо если есть яблоки, то будут и яблони“… Ксеничка, я достаточно суеверный человек, но тут я даже не знаю, что сказать… Может быть, какая-то часть (крохотная частичка, которая тоскует по нерожденной дочери, которую я хотела бы назвать Ксенией) моей искалеченной Души сквозь толщу этого мертвого небытия прорывается к вам в моих молитвах и ваша юная, чистая, а потому царственная душа с высоты величия и милосердия, молодости и красоты говорит мне (да и не только мне) слова Утешения, Понимания и Сострадания. Спасибо вам огромное, девочка, за то, что вы есть, за то, что вы состоялись, за то, что вы — талантливы, умны и обаятельны…»
— «Европа плюс» — новое радио для новых людей?
— Несоветское радио для советских людей. Я бы так сказала. А в принципе, что в нем нового?.. Новым оно оказалось для нашей страны, первые наши выпуски вызывали у слушателей шок.
В редакцию звонили, писали гневные письма: как не стыдно!
Ведущим ничего не стоит сказать в эфире: -Я хочу заниматься с тобой любовью!» Сексуальные маньяки какие-то!
— Ну что с ними поделать? Это же пишут наши родные советские люди, которые раскрепощенность ведущих воспринимают как нечто неприличное. Жалеть их надо, а не обижаться.
— Но политические страсти сегодня нам действительно гораздо важнее того, чем занимаетесь вы.
— Вот поэтому нас и прикладывают постоянно. Но что мы можем поделать? Мы музыкальная радиостанция — музыку и крутим. Информационных выпусков у нас действительно нет. Но ведь их полно в других программах. Зачем путать Божий дар с яичницей? На то, что мы вне политики, обратили внимание лишь в дни путча. Как так! В России такое творится, а они продолжают свою музыку крутить. Это ж надо!
«…Мне трудно объяснить, почему меня так поразило то, что она („Европа плюс“) продолжала крутить свою развлекательную программу. Даже позже, в день похорон погибших защитников „Белого дома“, у дикторов „Европы…“ не дрогнули красивые голоса…»
«Столица» № 34, 1991 г.
— …У нас свои принципы. Информация на наших волнах воспринималась бы так же дико, как если бы «Эхо Москвы» на целый день врубило развлекаловку. Каждому свое. Я ведь, кстати, не кричала на каждом углу, что после работы все мы, сотрудники станции, отправляемся к «Белому дому», чтобы его защищать. Есть специфика работы. А писали о нас, кстати, откровенную ложь — в день траура в нашем эфире не было веселых голосов. Как не было голосов вообще. Играла очень спокойная инструментальная музыка, в том числе и классическая…
— Лично я работаю для тех, кому плохо…
— Кому хорошо — тем и так хорошо. Я же хочу сделать лучше одиноким, брошенным, больным.
«Раньше меня одолевало ощущение некой тщетной суетности, а мелкие житейские неурядицы воспринимались почти трагедийно. И вот я заметил, что после односторонних заочных свиданий с вами хандра проходит и появляется состояние, напоминающее оптимизм. Хорошо, что вы существуете. В.Д., 57 лет. P. S. А вы, между прочим, не по годам мудры, что отнюдь не комплимент, а скорее наоборот, вроде недостатка. Не буду доказывать, достаточно того, что я, хвативший в жизни через край, ловлю каждое ваше слово. Так что неизвестно, кто кого старше».
— Ты сама такая благополучная, устроенная, откуда в тебе это?
— Если честно — это элементарный закон создания театрального имиджа. Главное понять — для КОГО. КАК — придет само собой. Ну, подумай сама: кто может слушать нашу станцию с 13 до 17 часов (мое время)? Автомобилисты — они один на один с баранкой. Больные — дома и в больницах. Люди, которые не могут выйти из дома, — инвалиды и слепые. Просто одинокие. Те, кому не с кем поговорить…
Но можно врубить радио, послушать хорошую музыку. Моя же задача — создать атмосферу, ободрить, поднять настроение. А это на радио сделать можно. Тебя не видно. Слышен только голос, который в сочетании с хорошей музыкой становится ее продолжением.
— Ты заранее готовишь тексты или импровизируешь?
— Прихожу за час, беру на компьютере программу, готовлю лишь начальное «здрасьте», от которого многое зависит.
— Ты специально работала над голосом?
— Никогда. Мне мама рассказывала, что, когда я рождалась, мой крик сорвался на бас. С тех пор я безумно стеснялась своего голоса. Когда придуривались в детстве, в школе, записывали на магнитофон друг другу какие-то послания, я дико боялась даже близко подходить к микрофону. А об ужасе, который буквально сковал меня, когда я пришла на конкурс в «Европу…», и вспоминать страшно.
— Пришла на конкурс из любопытства — попытка не пытка.
Я должна была сказать какие-то слова, когда загорится красная лампочка. Когда она загорелась… я буквально онемела. Такого чудовищного зажима у меня не было ни разу ни на сцене, ни в жизни. Ужас!
— Да вот как-то приняли… А когда мы стали выходить в эфир, к психологическим проблемам прибавились еще и чисто технические. Диск-жокей ведь не только текст в микрофон произносит, но и пультом управляет — ставит диски, нажимает кнопки и т. д. Слова отдельно — руки отдельно. Это все равно, что человека, впервые севшего за руль автомобиля, заставить рассказывать анекдоты.
Вообще первое время я с вечера брала домой программу, писала все свои связки, без шпаргалки чувствовала себя не очень-то уверенно. На полные импровизации перешла полгода назад…
— То есть ты можешь говорить, что в голову взбредет?
— Нет, конечно. Есть ведь конкретные требования, которые нам предъявляют… Мы не должны говорить о политике.
— За что, например, тебя могут уволить?
— Слово из давно забытого лексикона. Что оно значит? Матом ругнуться можешь?
— Нет. Это увольнение — причем сразу.
Ты будешь смеяться, но недавно Женя Шаден в два часа ночи сказал: «В эфире «Европка плюс». Как наши начальники это услышали?! В два часа ночи! Чуть его не уволили. Дело кончилось выговором.
— Недавно одного уволили за то, что сказал: «Перед носом диск-жокея висит много засаленных бумажек, и самая засаленная — сводка ГАИ. Я вам, ребята, не буду ее читать. Она уже надоела. Давайте лучше музыку послушаем…» Сказал и распрощался с местом работы — «засаленные бумажки?!».
Честно говоря, меня это все не очень смущает опять-таки потому, что я убеждена: важно не что, а как. Парень, которого недавно уволили, первое предупреждение получил за то, что сказал: «Девчонки и мальчишки, щас я поставлю вам крутую песню…» (Конкретных слов не помню, но по смыслу — точно.) Ему выговор сделали: «Ты слишком вальяжен. Работаешь на дешевую тусовку, а у нас некрутая станция…» Я же через каждое слово употребляю: «круто», «поторчим», «размедузиться». Однажды сорвалось — «если вам что-то упало на башку». А еще раз один случай был (сейчас уже он стал легендарным), когда я ляпнула: «оттянуть кота за…— сделала паузу и хотела сказать: — «хвост». Но автоматом вырвалось: «за яйца»… Ничего, сошло.
— К тебе что, снисходительнее, чем к другим, относятся?
— Нет. У каждого свой жаргон. Просто, видимо, в его устах звучало пошло. Из моих — слух не режет…
— Тем не менее, значит, и ваша станция имеет свою цензуру. Пусть в каком-то ином качестве, но она сохранилась?
— Главный цензор — ухо. Во всех наших комнатах, в машинах, которые нас обслуживают, приемники настроены на волну «Европы». Редакторов нет, цензоров тоже. Да и невозможно посадить человека, который слушал бы нас 22 часа в сутки и ловил наши огрехи. Так что все — его величество случай!
— А за что премии лишить могут?
— За «блынд» в эфире. Это уже наш станционный жаргон. Когда ставишь что-то не по программе.
— А как же! В прошлом месяце поставила свою любимую музыку. Ну, подумаешь, какую-то муровую песенку заменила на «Deep Purple».
— А ты производишь впечатление свободной и раскованной девчонки. Да и станция рекламирует себя как самую свободную… Выходит, все это фикция…
— Да… Есть в этом некий элемент… И мне действительно было очень трудно загнать себя в рамки, особенно после театра.
В принципе по условиям французской стороны диск-жокей во время своего эфира — полнейший хозяин в студии. Он может даже начальника выгнать, сказав: «Выйдите! Поговорим после работы!» Каким образом он работает — его личное дело: голый, в тулупе, стоя на голове или лежа на спине. Нельзя пить, курить и, скажем, селедку на пульте раскладывать. Хотя в Париже в студии «Европы 2» они и пиво пьют, и курят… Но ладно — сделаем скидку на «дикий Запад».
— А отношения с коллегами сугубо деловые, западные?
— Наверное. Раньше мы же как привыкли: если из театра или из института кого-то увольняют, все остальные собираются, письма пишут, защищать идут, отстаивать… Позавчера мне, например, на станции говорят: «Только что одного парня уволили». И у меня уже не возникает желания выяснять причины, бороться.
— Но ведь это ужасно. Существуют же нормальные человеческие отношения. Мне, например, гораздо важнее любой работы — какие люди меня окружают.
— В этом прелесть совка. «Почему ты там работаешь?» — «Потому что там ребята клевые!» …И у нас ребята клевые… Мы обожаем друг друга… Но я точно знаю, что, если меня будут увольнять, тоже никто не вступится. Увольняют за дело. Радиостанция важнее всего. Ограничения меня не волнуют. Они не имеют отношения к творчеству.
Вот в «SNC» степень свободы иная: они и пьют там, и несут потом соответствующее.
Я считаю, что радио должно быть для слушателей в первую очередь, a «SNC» — в первую очередь для самих ведущих: они там и анекдоты травят, разговаривают о чем-то своем, кто-то заходит, стреляет сигареты. А я, как слушатель, думаю: «Ну, а я-то тут при чем?»
— Ты в музыке хорошо разбираешься?
— Совсем нет. Просто научилась с ней работать.
— Разве работа диск-жокея не требует профессиональной музыкальной ориентации?
— По-моему, нет. Важно уловить настроение в музыке. Это работа настроения, состояния, как актерская.
— Почему считают, что именно в твоих передачах много секса?
— Вот уж не знаю. Мне кажется, что у других диск-жокеев более сексуальные голоса. Мой слишком резкий, хоть и низкий. Одно время меня ставили на вечер, но довольно быстро снова перевели на день, чему я была несказанно рада.
— Почему? Ведь людей, которым плохо, гораздо больше вечером?
— Ну что ты, наоборот. Вечером гораздо больше развлечений: театры, рестораны, друзья с работы в конце концов приходят — есть с кем просто так потрепаться. Нет, вечером практически не бывает одиночества, а я работаю для тех, у кого никого нет.