«Деревянный» тощает: то ли тонет, то ли всплывает, но стремительно
События и публикации 14 декабря 1991 года комментирует обозреватель Андрей Жданкин
14 декабря 1991 года. Непонятному геополитическому новообразованию под названием СНГ – всего шесть дней. Никто еще толком не знает, что это такое, но все с жаром обсуждают. Хотя, сказать, что в обсуждении принимает вся страна, я бы не рискнул. Политики, политологи, некоторые журналисты, которым кажется, что они разобрались в ситуации, строят прогнозы, предсказывают развитие событий, комментируют… Остальной массе народа пока что не до этого.
Во-первых, страна по инерции все еще живет в СССР. Которого уже шесть дней, как нет на карте мира. А, во-вторых, на календаре декабрь, на носу Новый год, а магазины, впрочем, как и карманы, а с ними и кошельки, пусты...
«Российская газета» выходит с центральным первополосным материалом под заголовком «Цены опустили, еды нет». «Миллионная Пермь напоминает в эти дни осажденный город: в Прикамье полностью прекращена поставка продовольствия из всех регионов бывшего Советского Союза и РСФСР», – пишет газета. Далее идет описание, действительно весьма смахивающее на репортажи из блокадного Ленинграда: падающие на улицах от голода старики, безумные цены на продовольствие, хаос…
«… Суверенная Украина отказала пермякам в сахаре…, Краснодарская, Ростовская и Оренбургская области не отправляют мясо, Смоленская, Пензенская, Тверская, Липецкая и Орловская области, а также Татарстан не дают животного масла, а Волгоградская, Воронежская, Костромская, Саратовская области и Краснодарский край отказываются отгружать растительное масло. Вслед за Украиной сахарную блокаду пермякам объявили русичи из Курской, Белгородской, Тульской и Орловской областей, а Липецкая область сорвала поставку крупной партии фуражного зерна и обрекла на катастрофу единственную надежду пермяков – птицеводство»…
В принципе, в те дни подобный репортаж мог бы появиться не только из уральского региона. Любой промышленный город России переживал те же проблемы, что и Пермь. Даже относительно благополучная Москва в те дни была похожа на большую барахолку: продавали всё – от старых самоваров до семейных драгоценностей и самых разнообразных самоделанных, кустарных, вещиц. Только бы прокормить детей и прокормиться самим. То, что производила столица, не было нужно никому. А потому, зарплаты на предприятиях, если и выдавали, то крайне нерегулярно, и зачастую – тем, что это предприятие и производило.
Помню, как раз в декабре 91-го встретил знакомца, он в свое время закончил Бауманское училище и потом работал в каком-то «ящике». Так вот он жаловался, что объездил всю область – пытался там безуспешно продать какие-то особо сложные и высокотехнологичные, но на тот момент уже никому не нужные подшипники, которые ему выдали вместо зарплаты за три месяца. Переживал, что не успеет к Новому году купить семье подарки. В итоге скооперировался с такими же как он горемыками, загрузил подшипниками чуть ли не целый товарный вагон и повез их в какую-то из бывших среднеазиатских республик СССР. Продал или нет – не знаю, врать не буду. Только если кто-то ждет, что потом я скажу «так он стал бизнесменом», ошибается. Не стал. Еще пару лет тянул лямку на своем предприятии, потом уехал в Южную Америку. И сейчас преподает в каком-то из тамошних университетов то ли сопромат, то ли теормех.
Более или менее обеспечивали себя продуктами только те, кто бы ближе к земле. Остальным за еду приходилось платить несоразмерную плату. Деньги, речь о советском рубле, получившем к тому моменту устойчивое и оскорбительное прозвище «деревянный», стремительно теряли свою покупательную способность. Безумная инфляция била все мыслимые и немыслимые рекорды. Средняя заработная плата в декабре 1991 года составляла 1195 руб. На тот момент уже появилось такое понятие, как коммерческий курс рубля. Так вот он составлял 170 руб. за 1 доллар. То есть, средняя зарплата по стране составляла 7 (!) долларов. И это при том, что цены официально еще отпущены не были: до дня «Ч» – 2 января 1992 года – оставалось еще почти 20 дней…
Между тем, с деньгами и продуктами плохо было не только в Москве. Аналогичная ситуация сложилась и в Московской области. В той же «Российской газете», там же, на первой полосе, небольшая информация «Удержаться на плаву»:
«Администрация Московской области принимает экстренные меры по снабжению области продовольственными и промышленными товарами первой необходимости... Чтобы наполнить пустые прилавки товарами, администрация намерена, во-первых, проводить оптовые ярмарки. Но не только. Она стремится заинтересовать предприятия Московской области заключать договора на поставки продукции прежде всего с областными торговыми и потребительскими организациями…»
Между тем, идея, что необходимые для жизни ресурсы, в том числе зерно, можно купить за рубли, многим из причастных к принятию ключевых экономических решений казалась смешной. «Для закупок на внутреннем рынке зерна предлагали использовать валюту или варианты товарообмена (бартера). Такое решение было принято. Но валюты не было. Товарообмен в индустриально развитой стране, где необходимо снабжать продовольствием десятки миллионов жителей крупных городов, – задача неразрешимая. Ее решить не удалось и большевикам тогда, когда подавляющая часть населения жила в деревне…
Главным в экономической политике Правительства РСФСР в конце 1991 – первой половине 1992 года стал вопрос: как обеспечить возможность рубля обслуживать внутренний торговый оборот, сделать его платежным средством, которое примет деревня? Притом, что за ним не стояли ни золотовалютные резервы, ни традиция устойчивости национальной валюты». Это – описание катастрофической ситуации, сложившейся в конце 1991 года на продовольственном рынке России, которое приводит Егор Гайдар в своей книге «Смуты и институты».
Небольшая информация на первой полосе «Известий»:
«Российское правительство оставляет неизменной свою позицию в отношении бывшего руководителя ГДР Эриха Хонеккера, – сообщил корреспонденту ТАСС представитель МИД РСФСР.
Согласно решению Российских властей, Эрих Хонеккер должен покинуть Россию до конца 13 декабря. Однако, как подчеркнул представитель МИД РСФСР, российская дипломатия намерена действовать «цивилизованными методами» в поисках взаимоприемлемого выхода из создавшегося положения».
Напомню, что с марта 1991 года бывший Генеральный секретарь СЕПГ, председатель Госсовета ГДР в качестве «личного гостя» Михаила Горбачева находился в России, куда его тайно доставили спецсамолетом из Германии. Когда в декабре встал вопрос о его выдаче ФРГ, где на него было заведено уголовное дело, он укрылся в посольстве Чили в Москве. Тем не менее 30 июля 1992 года он был выдворен из России в Германию. Там Хонеккера посадили в знаменитую берлинскую тюрьму Моабит, где он провел больше полугода. Вскоре судебное преследование против него было прекращено из-за плохого состояния здоровья, и он эмигрировал в Чили, где скончался от рака в городе Сантьяго-де-Чили 29 мая 1994 года. За два дня до его смерти вышла в свет книга «Моабитские записки», написанная Хонеккером в тюрьме.
А ровно за 50 лет до этого, в августе 1944 года фашистами был казнен другой знаменитый моабитский узник – Герой Советского Союза татарский поэт Муса Джалиль, известный всему миру своей «Моабитской тетрадью» – стихами, написанными в Моабитской тюрьме.
И еще одно событие, вернувшее меня мыслями в более чем полувековую давность. Информация в «Российской газете»:
«Мэр Москвы Гавриил Попов и премьер правительства Москвы Юрий Лужков направили письмо президенту Болгарии Желю Желеву, в котором, в частности, говорится, что по имеющейся информации, болгарские власти намерены демонтировать находящийся в Пловдиве памятник русскому солдату, известному под именем «Алеша». Руководители Москвы сообщили, что если это решение является окончательным, то, несмотря на трудное положение города, они найдут средства, чтобы в ближайшее время перенести «Алешу» в Москву».
Что ж, Юрий Михайлович и тогда, и потом славился своими популистскими заявлениями. Что касается «Алеши», к счастью, дело до перевозки его в Москву не дошло. Практически все жители Пловдива выступили против этого решения, организовали около памятника круглосуточное дежурство. После этого были предприняты еще две попытки снести «Алешу» – в 1993-м и в 1996-м. И оба раза на защиту «Алеши» вставали жители города. Говорят, что некая жительница Пловдива даже наняла адвоката и всерьез изучала возможность усыновления «Алеши», чтобы защитить его от разрушения.
Окончательную точку в этом деле в том же 1996 году поставил Верховный суд Болгарии, постановивший, что монумент является памятником Второй мировой войны и не может быть разрушен. А спустя 11 лет, в 2007 году в болгарском Пловдиве и в российском Алтайском крае в селе Налобиха Косихинского района отмечали 85-летие прототипа знаменитого памятника – Алексея Ивановича Скурлатова.