December 10, 2021

Групповой секс, как им заниматься и что надо знать...

Писатель-сатирик Михаил Задорнов в беседе с Андреем Карауловым

Фото Бориса Крамера

Ты выходишь на сцену и кроешь горбачева… У тебя нет ощущения: «Ах моська, знать, она сильна…»

— Не знаю, как тебе ответить. Иногда у меня бывает чувство, что я зря все-таки это делаю. А потом я включаю телевизор и как услышу, что он говорит…

— Но давай все же честно скажем себе, что Горбачев сделал для нас всех больше: плохого или хорошего?

— А это вопрос, на который я сам себе ответить не могу. Конечно, для меня лично он больше сделал хорошего. Вот именно для меня. Теперь я имею право говорить, писать, нормально, нормально зарабатывать своим трудом.

— В 82-м, при Брежневе…

— Вот именно: количество и идиотизм всех придирок надо как-нибудь отдельно описать, это будет сага! Кому еще он сделал хорошо? Депутатам. Тем, кто у власти, он сделал хорошо. Писателям… хотя не всем: многие писатели уже не могут напечататься, потому что «космические проститутки» сожрали всю бумагу.

— Какие проститутки?

— Космические. Я увидел однажды брошюрки, выпущенные уж на совсем вонючей бумаге: «Космические проститутки». Подзаголовок: печатаются с продолжением. Внизу прочитал: «Типография ЦК КПСС». И нарисована женщина… Тут непонятно: то ли она из космоса, то ли имеются в виду наши проститутки и те космические цены, по которым они работают… В аэропорту Внуково я недавно прошелся по книжным киоскам. «Кая повысить сексуальность женщины» — вот такими буквами. «Групповой секс, как им заниматься и что надо знать», «Ваш оргазм и его оргазм»…

— Но оргазм все-таки это тоже важно.

— А кто спорит? Но когда слово «любовь» исключается, а весь прилавок в «оргазме»… Кому он еще сделал хорошо? Мафии. И мафия гуляет как хочет, особенно умная мафия, которая знает, как надо себя вести, и умеет договариваться. Остальным людям, которые работают за зарплату и имеют профессию, Михаил Сергеевич сделал плохо. Мы очень надеялись на демократов, а демократы — в итоге, что те же коммунисты, только более умные. И обдирают народ за милую душу. Не все — я подчёркиваю. Почти все. Мы у них еще попляшем, у…

Замечательный был анекдот: в Советском Союзе — одна партия, потому что две партии народ просто не прокормит. Я иногда со сцены говорю: мне кажется, руководство страны воспринимает мои шутки как сигнал к действию… а всю перестройку у нас затеяли только ради одной цели — обокрасть народ. На меня тут же накинулись: ты что, с ума сошел, не смей так говорить и думать не смей… А что получилось? Просто как насосы мощнейшие качают… одни налоги чего стоят, и все это — уже при демократах…

— Да. Нищих в переходах больше с каждым днем.

— Государство, которое уничтожило стариков. Если бы Горбачев заранее знал, чего все-таки он хочет, а не метался бы из стороны в сторону, нам было бы легче. У меня такое ощущение, что президент стал заложником… в любой стране это называется «хунта», а у нас — Совет министров. У нас теперь все называется по-другому: раньше — спекуляция, а сейчас — маркетинг; оказавшись у власти, демократы очень быстро поняли, что самое замечательное средство порабощения — это советский язык. Мэр города Талды-Курган… весь город в колдобинах — вон мэр поскакал по колдобинам…

— Помнишь, как ты выступил на вечере «Независимой газеты» в Даме кино?

— Еще бы…

— Все, что ты говорил о Прибалтике, было — для московской интеллигенции, — как взрыв: я ты, и я — мы оба видели, как люди — причем известные, действительно уважаемые — выходят из зала…

— А я и сейчас уверен (тем более сейчас!), уверен, что был прав. Понимаешь, меня всегда интересует человек; я не считаю, что все коммунисты плохие и не правы, а все демократы правы и они хорошие. Да скажи ты любому демократу, что он не прав, он же хамить начинает в ответ! Тот, кто своими глазами видел в Прибалтике все то, о чем я говорил, поймет меня сразу. Да, это не наша земля. Да, насаждая там отвратительный государственный строй, называвшийся социализмом, мы знали: он погубит Прибалтику, В Балтийском море нельзя купаться. Разве можно было предположить, что край акварельных полутонов утонет в советской химии?

Русские виноваты? Коммунисты? Тогда почему демократы, пришедшие к власти, не закрыли (и никогда, судя по всему, не закроют) этот страшный целлюлозный комбинат, который изо дня в день засоряет Балтийский залив и реку Лиелупе? Нет, от порнографии и других книжек уже идет прибыль, значит, завод нужен… Померили воду — и все нормально, даешь «космических проституток»! Да что же за демократия такая, если столько «оргазма» выкинули на людей? В Риге у русских стариков отобрали поликлиники… Почему нужно сводить счеты со старыми людьми? Кто может объяснить? Есть, конечно, преступники — вчера какой-то парень по ленинградскому ТВ хорошо сказал: Нюрнбергский процесс судил фашизм, а в Кремле у нас если кто проворовался, так его послом… то в Австралию, то в Албанию… Вот было бы весело, если бы на Нюрнбергском процессе Гитлера отправили послом в Албанию…

— Ты патриот?

— А для меня родила и государство — это разные понятия. Если говорить о родине — да, если о государстве — настоящий враг. Все как было: государство по-прежнему уничтожает родину, продавая ее налево и направо: гонят алюминий в виде ложек, мочевину — все что угодно; коммунисты, ушедшие в подполье, и демократы, оказавшиеся у власти, борются сейчас еще и за то, кто быстрее успеет все распродать и завести счет в швейцарском банке. Ты подумай: у нас рыночные цены назначает государство! Может быть больший парадокс?! Капиталистический строй под руководством коммунистической партии — такого еще не было ни в одной стране мира!

У меня вопрос. Людям стало лучше жить? Сейчас подсчитано, что в Латвии, например, в год на человека приходится (в среднем) примерно 0,7 шкафа, 0,13 костюма и т. д. Одни кальсоны на троих…

— Бот и получается, что мы с тобой хотим вернуться в то, что было у нас до 89-го.

— Нет. Я о другом. Я хочу, чтобы вместе с демократами у нас действительно был демократический строй. А не тот, который родился в Грузии и — я подозреваю — вот-вот появится в России. У нас демократы стали демократами на лозунгах, основанных на ненависти. Я скажу: меня, например, не вдохновили баррикады в Риге, потому что в них не было никакого смысла. Только один — единение народа в своей ненависти к Москве.

А эта ненависть кому нужна? И что дальше?

В прошлом году я перечислил городу Юрмале 47 тысяч рублей. Откликнулся только родильный дом. Куда делись еще 37 тысяч — не знаю, может быть, дошли, может быть, нет… Там есть дом престарелых. Я просил дать каждому человеку по 120 рублей…

— И что? Получилось?

— Не знаю. Нет сведений. Я звоню — понятия, говорят, не имеем, узнайте в бухгалтерии… Не ради бахвальства говорю — ей-богу, я окрысился на депутатов, потому что они себя так ведут, что народ, пожалуй, сам вернет коммунистов. Вот тогда точно конец. Я потом: кто сказал, — что они демократы? Это они сами объявили: мы — ваша Последняя надежда…

— А критиковать тех, кто сейчас у власти, тебе действительно трудно?

— Просто невозможно. А у них рефлекс. Они тут же кидаются в бой. Как-то Жванецкий сказал: «…когда был застой, я шел впереди всех, потом объявили поворот на 180 градусов, все рванули обратно, а я сзади остался… Вот., правда! А то, как я смеюсь, что улицы переименовывают, — но, ей-богу, не это же в демократии главное! Сначала продукты завезите, и пусть они свободно продаются на улице, — тогда это будет проспект Свободы. А пока жрать нечего, пусть называется улица Ленина…»

— Родион Щедрин получил вид на жительство в Германии. Там же — и Шнитке. Коротич, Журбин и Буравский обосновались в Америке. Козаков в Израиле будет играть Тригорина на иврите. Любимов ставит не на Таганке, а в Хельсинки. Атлантов поет не в Большом, а в Вене. Все те, кто не так известен и не так богат, но хочет жить хорошо, устремились в Прибалтику, находя там — за деньги, разумеется, — мнимых родственников и покровителей. Я был сейчас в Риге — наплыв людей из России стал настоящим бедствием. Тем более никто не хочет уезжать, хотя честнее, наверное, все-таки уехать…

— Как не хочет? Знакомая из Риги (она русская) рассказывает: выдают 5 тысяч рублей — давай, катись в свою Рязань. А где ей жить-то? За 5 тысяч, а Рязани можно купить дубленку. И жить в дубленке.

Советская власть держалась в России 70 лет. В Прибалтике — 40. Человек, 40 лет проживший под советской властью, не видит многое вокруг себя так же, как и те, кто маялся 70. Я, например, приезжаю в гостиницу города Омска, вхожу в люкс, а у меня розетка — под потолком. Зову горничную: дайте, говорю, стремянку, я хочу лампу включить. В городе Даугавпилсе у меня был номер… вот представляешь, полки идут, а над верхней полкой в шкафу — штанга. Вещи вешать. Этот шкаф там лет десять стоит. А обои цвета взорвавшейся плодоовощной базы…

— Да. Ты не боишься, что кто-нибудь прочитает все, о чем мы сейчас говорим, я тут же (у нас это быстро) объединит тебя с «Памятью»?

— Черчилль говорил: «У нас нет антисемитизма, потому что мы не считаем себя хуже евреев». А что, разве в желании возродить генофонд России есть хоть какой-то шовинизм? И вообще, кто такие сионисты? Что им нужно, в конце концов? Сионист — это человек, который очень хочет, чтобы все евреи жили в Израиле. Ну и что тут плохого? Ой, он страшный человек, он — сионист! Поди плохо… Ясно же, что, если человек любит свой народ, он не станет фашистом. А я, кстати, не могу представить, как же будут существовать другие страны, если у них — перед глазами — нет Советского Союза. Уникального, всеохватывающего примера, как нельзя жить. Ведь мы выполняем величайшую миссию перед человечеством. Эта миссия возложена на нас космосом, мы святой народ: есть и носить нечего, дышать нечем, жить негде, а мы размножаемся, веселимся, проводим конкурсы красавиц и выбираем президентов. Почему так нельзя жить? Можно! Сидим, пьем, телевизор смотрим…

— Ты общался с Ельциным в Юрмале?

— Да, мы даже в теннис играла.

— А в теннис Ельцин играет хорошо?

— Он — спортивный человек, безусловно.

— И ты это все ему говорил?

— Нет, только теннис. Кроме того, я своих мыслей никому не навязываю. Ты спрашиваешь — я отвечаю. Когда меня не спрашивают — я не отвечаю.

— Он не спрашивал?

— Ты знаешь, мне бы хотелось, конечно, но у меня вообще никто ни о чем не спрашивает. Наверное, не надо… А познакомились так: Ельцин пришел ко мне на концерт. Я сижу за кулисами и вдруг слышу, что в зале овации. Догадался: Ельцин. Он смеялся — тогда, хак по команде, зал буквально ухохатывался, он хмурился — и вокруг тут же воцарялась гробовая тишина…

— А Горбачев к тебе не приходил?

— Нет. А он знает, что не обрадуется.

— Твои ощущения от публики 91-го года?

— Если честно, я своих зрителей очень люблю. Раздражаюсь (но я не прав), что сейчас их нужно долго «разогревать», но люди-то, конечно, не виноваты, просто жизнь настолько тяжелая, что минут 40—50 пройдет, пока все действительно отойдут от быта, от дел…

— И все же публика изменилась?

— Да. Задавленный народ.

— А гласность, перестройка?

— Так грустно еще не было.

— Причина?

— По-моему, одна. Полное безверие. Если демократия, гласность, перестройка сначала рождают надежды, а потом растаптывают их, — вот и получается, что и жить неохота.

— Ты стал меньше писать?

— Меньше. Но, правда, из-за того, что больше выступаю. Это мы родили такой жанр: выступления писателей-сатириков. Вообще-то здесь должен быть артист. Нет в мире такой страны, где человек со сцены читал бы по бумажке. Вот в Америке, стажем, работают великолепные шоумены: Харсон, любимец публики. Каждое воскресенье рассказывает зрителям о прошедшей неделе. Но как! Харсона обожают. Правда, его новеллы живут только один вечер; потом они уже никому не интересны… Писатели-сатирики — все! — в аналогичной ситуации. И я вдруг подумал: если уж мы работаем в этом жанре, может быть, нет смысла стремиться к ярко художественным произведениям? Хотя моя главная задача — разбить к чертовой матери то мышление, которое сложилось у людей за 70 советских лет. Если бы не Владимир Семенович Высоцкий, нам было бы, конечно, очень трудно выступать. То, что Высоцкий сделал с государством, поразительно. Хотя ситуация, в общем, та же; я боюсь, через сто лет Высоцкий тоже станет неинтересен — во всяком случае люди не будут смеяться над его шутками так, как смеются теперь. А мышление… нет, оно все-таки меняется, и тут я хочу поспорить с Солженицыным: генофонд народа не уничтожен, я чувствую это (смешно звучит, но не надо смеяться) на своих концертах. Только здоровый народ может два часа вот так, не переставая, смеяться над собой. Поэтому — нет, выживем, то есть задача, которую я перед собой ставлю, носит конкретный характер: помочь тем, кто просто заблуждается, кто не находит глупостей в плакате: «Слава КПСС…»

— И тем не менее выступать тебе, я чувствую, надоело…

— Надоело… потому что ничего нового я не скажу. Правительство уже по третьему кругу прокручивает свои идиотизмы, вот и я пошел по третьему кругу…

— Осточертело?

— Да. Сейчас в этом нет того смысла, какой был еще три года назад. Я думав, что все-таки смогу перейти в другой жанр. И очень на это надеюсь.

— Ты уйдешь со сцены?

— Только что опубликована моя пьеса. Я бы хотел, чтобы ее поставили. Второй акт мне не нравится, но если кто-то задумает спектакль, я напишу его заново. Есть задумки сценария кино. А еще — повести. Даже романа, если говорить честно, но я не уверен, что смогу.

— А с голоду не умрешь? Деньги в твоей жизни играют существенную роль?

— Конечно. Очень существенную — вокруг меня люди, целый штат сотрудников. Но мое творчество (и его будущее) меня волнует больше. Это важнее заработка.

— А тебе кажется, что ты отравлен этой перестройкой… как, впрочем, и я…

— Боюсь, что это так. Боюсь, но попробую вырваться.

— Народ Райкина любил?

— Думаю, что очень.

— Тогда он должен был любить и Брежнева.

— А народ Брежнева не ненавидит. А что: он ездил на охоту, стрелял в уже дважды перед этим убитого кабана, выпивал, флиртовал — свой человек был. Не период застоя, а период застолья…

Я-то чувствую (на концертах), что период ненависти к Горбачеву тоже прошел; народ просто перевел Горбачева в юмор, вот и все. Не только наш — любой народ не может ненавидеть долга. Все-таки… великий человек Горбачев! Гений! Ведь мир взбаламутил! Я сейчас был в Канаде — там есть Квебек, французская провинция. Так Квебек от Канады отделяется, ты подумай! Триста лет все было нормально, а сейчас — нет, хватит, говорят, хотим погулять… Кто научил? Мы, а кто ж еще? У американцев с Бушем — проблемы. Американцы жалуются: они не понимают, что он хочет сказать, что это вдруг он такой словоохотливый стал. Не волнуйтесь, говорю, это он у нашего научился. В Квебеке спрашиваешь у француза по-английски: как пройти? Так он обязательно в другую сторону пошлет. Полное ощущение, что ты в Прибалтике. И отделяются — уже постановление вынесли…

В Италии человек услышав русскую речь, подбегает ко мне. «Чичипи, — говорит, — чичипи». «Чего? — спрашиваю. — ГКЧП, может быть?..» Он сбегал в магазин и принес майку: «СССР». Он прав: все, что мы делаем, это действительно «чичипи».

— Зато любят. Вспомни, что было в Израиле: такой любви к СССР я в СССР никогда не встречал. Вспомни Петра Ефимовича Шелеста в Иерусалиме — они и бывших членов политбюро встречали хлебом-солью…

— Я вообще заметил, что, уезжая из Советского Союза, евреи начинают сильно любить русских.

— Хотя… Шелест на Голгофе — это было, конечно, «незабываемо».

— У меня почти все друзья — евреи, и я благодарен им за воспитание. В Тель-Авиве — ведь это же до слез прошибало, — когда израильтяне, провожая нас, пели: «Мы желаем счастья вам…» Они желали счастья тем, у кого его все равно не будет.

— Все-таки ты настроен очень мрачно. Хотя и веришь в Россию.

— Верю.

— Интересно, а ты бы мог уехать?

— Мог. Но что я там буду делать? На концертах в Америке было очень много записок: если вас выгонят из Советского Союза, мы дадим вам место на бензоколонке.

— Не понимаю: издевались или льстили?

— Нет, просто хотели проявить заботу. Люди вообще очень интересно иногда помогают, знаешь? Вчера была передача «Вокруг смеха», а сегодня в магазине ко мне подошла женщина с очень красным лицом и сказала: «Миша, я торгую водкой, для тебя в любое время будет по сходной цене». А как-то подошел человек и говорит: «Тебя все равно посадят, так что запиши, у кого в Бутырке ты достанешь водку».

— Тебя разыгрывают.

— Да если бы! Видел бы ты дядю. Его просто переполняет чувство благодарности, вот и все.

Честно говоря, мне очень жаль тех, кто сейчас в Кремле. Я даже не могу представить, что же о них будет написано в энциклопедиях. Горбачева ждет участь Сталина и Ленина — это не парадокс, это… если разобраться… абсолютно закономерно. Я не знаю, что он хотел сделать с этой страной (он сам, по-моему, не знает), но результат налицо. На меня, кстати, страшно ополчились демократы за интервью в «Правде». Журналист спрашивает: то, что памятники Ленину сносят, это хорошо или плохо? Я говорю: плохо, их надо не сносить, а свезти в Ульяновск, на Волгу и поставить вдоль берегов. Пускай они указывают нам, что Делать и куда плыть; вон в Даугавпилсе стоит прямо в центре города Ленин в ушанке — не видел, нет? Я говорю: вы ему еще лыжи дайте, пусть покатается — ну как же это все ломать, мы валюту на них заработаем, иностранцы будут деньги платить, чтобы посмотреть на этот ужас. У них есть «Диснейленд», у нас будет «Ленинленд» — нет, я против сноса памятников. Так вот, парень из «Правды» все это отрезал и оставил только последнюю фразу. Друзья звонят, Иванов, Арканов: ты что, спятил, что ли? И слушать ничего не хотят… даже друзья…

«Независимая газета» 11.12.1991 г.