Крах ССГ. Крах Горбачева
События и публикации 25 ноября 1991 года комментирует обозреватель Олег Мороз
Как уже говорилось, 14 ноября Горбачеву, хоть и с великим трудом, но вроде бы удалось «дожать» семь республиканских лидеров (пока что семь) убедить их, чтобы СССР был трансформирован в «конфедеративное демократическое государство». Парафирование Союзного договора намечалось осуществить 25 ноября.
Парафирование — это еще не окончательное подписание договора. Это предварительное его визирование, когда каждый участник расписывается или просто ставит свои инициалы на каждой странице согласованного текста. Этим участники подтверждают, что переговоры завершены, и обязуются не отступать от согласованных формулировок.
Правда, в дальнейшем от них может отступить парламент или правительство страны, которые будут утверждать текст, что-то изменить, что-то дополнить, однако в той реальной ситуации, в которой пребывал тогда почти распавшийся Советский Союз, парафирование договора лидером республики практически было равнозначно его подписанию: ни республиканский Верховный Совет, ни республиканское правительство почти нигде не отваживались выражать самостоятельного мнения, которое противоречило бы мнению республиканского лидера.
Итак, 25 ноября 1991 года… На третьей полосе «Известий» напечатан проект этого самого Договора о Союзе Суверенных Государств. Как всегда, в таких документах, начало величественно-торжественное:
«Государства, подписавшие настоящий Договор, исходя из провозглашенных ими деклараций о суверенитете и признавая право наций на самоопределение; учитывая близость исторических судеб своих народов и выражая их волю жить в дружбе и согласии, развивая равноправное взаимовыгодное сотрудничество; заботясь об их материальном благосостоянии и духовном развитии, взаимообогащении национальных культур, обеспечении общей безопасности; желая создать надежные гарантии прав и свобод граждан; решили на новых началах создать Союз Суверенных Государств и договорились о нижеследующем…»
Далее следует центральный момент договора — что, собственно говоря, будет представлять собой «Союз нерушимый республик свободных», который «сплотила навеки великая Русь»:
«…Каждая республика участник Договора является суверенным государством. Союз Суверенных Государств (ССГ) — конфедеративное демократическое государство, осуществляющее власть в пределах полномочий, которыми его добровольно наделяют участники Договора».
Вот оно. СССР теперь не федеративное, а конфедеративное государство. Все же государство! За это как за последнюю пядь обороняемой им земли и держится Горбачев.
Но это пока проект Договора. Чтобы парафировать его, в это же утро, 25 ноября 1991 года, в Ново-Огарево на очередное, возможно последнее, заседание съезжаются члены Госсовета — лидеры республик. Все вроде бы согласовано на предыдущем заседании, 14-го. Остается лишь поставить на каждой странице текста свои инициалы.
Между тем, за час до начала заседания Ельцин дает интервью «Известиям», в котором четко заявляет:
На сегодняшнем Госсовете я буду вынужден сказать: пока Украина не подпишет политический договор, свою подпись не поставит и Россия. Мы расценим это как желание выйти из состава Союза.
Но всем уже хорошо известно: Кравчука в Ново-Огареве не будет. Стало быть… Стало быть, и Ельцин не станет парафировать договор. Вот с таким настроением он и отправляется на Госсовет.
Газета с ельцинским интервью выйдет лишь 29 ноября. Так что об этой твердой позиции российского президента пока что знают лишь его ближайшие помощники (те, с кем он советовался, прежде чем принять окончательное решение) и журналистка, которая беседовала с Ельциным перед заседанием Госсовета. Горбачев уж точно не знает.
Битва титанов. Поражение Горбачева
Итак, заседание в Ново-Огареве. Ельцин, как и обещал в беседе с «Известиями», отказывается от формулы, согласованной 14 ноября «конфедеративное демократическое государство» и требует перейти к уже выдвигавшейся им ранее концепции конфедерации государств. Горбачев, естественно, снова категорически возражает: конфедерация государств — это уже не единое государство, это распад союзного государства, с которым он не может согласиться.
В ответ Ельцин прямо заявляет, что не будет парафировать договор. В поддержку российского коллеги выступают туркменский лидер Ниязов (будущий Туркменбаши) и узбекский — Каримов.
После долгой дискуссии, видя, что его уговоры не достигают цели, что парафировать договор участники заседания не желают, Горбачев предлагает принять компромиссное решение.
Вот как описывает дальнейший ход заседания помощник Горбачева Юрий Батурин:
« − Не будем парафировать, − говорит Горбачев, − примем решение Госсовета внести этот проект на обсуждение Верховных Советов. Но это означает, что у нас есть согласованная единая позиция. А Верховные Советы рассмотрят и решат вопрос − одобрять или не одобрять, или одобрять с какими-то пожеланиями, тогда, наверное, утвердят полномочные делегации и поручат им окончательное согласование. Борис Николаевич, если мы не парафируем, а принимаем решение Госсовета, то лишь снимается элемент визирования каждой страницы инициалами.
− Ладно, давайте примем такое решение Госсовета: проект Союзного договора представить Верховным Советам, − Ельцин не упустил момент, подловил Горбачева и поспешил зафиксировать отказ от парафирования Союзного договора.
− Давайте решением Госсовета считать текст согласованным. И направить его на рассмотрение Верховных Советов, − Горбачев очень упорно отстаивает свою позицию».
Используя термин «согласованная» (позиция), «согласованный» (текст), Горбачев, в свою очередь, пытается подловить Ельцина. Если договор согласован лидерами, то республиканским парламентам не остается ничего другого, как согласиться с ним. Но Ельцин без труда разгадывает эту уловку. Батурин:
− Думаю, можно еще короче: направить данный вариант проекта на рассмотрение Верховных Советов, − подтверждая бесплодность дальнейших разговоров, отреагировал Ельцин.
− А какая разница? − Горбачев еще не верил в поражение.
− Какая разница? − торопил его Горбачев.
− Разница в «согласованным», − наконец лаконично сформулировал Ельцин.
Горбачеву становится ясно, что и эта уловка не удалась, что он терпит окончательный провал. Батурин:
«− Я не вижу смысла возобновлять дебаты, − пытался преодолеть возникшую преграду Горбачев. − Мы все это уже прошли, Борис Николаевич, как же так? Это же несолидно для такой фирмы, как наша, − Государственный Совет. Оповестили народ, оповестили мир, а что теперь? − Горбачев заговорил эмоционально, отбросив попытки рациональной аргументации. − Нет, Борис Николаевич, давайте определимся. Если такова ваша точка зрения и вы все отменяете... Это ваше, президентов, общее дело, а я свою точку зрения высказал. Проводите сами беседы, я не буду вмешиваться. Именно вы создаете Союз!
− У нас нет категоричных замечаний. Нам нужно максимум десять дней, − донесся с другого конца длинного стола чей-то голос, кажется, Шушкевича. Горбачев смотрел в глаза Ельцину и не уловил, кто это сказал, но суть схватил моментально.
− Вот самое категоричное замечание − вы не принимаете того, о чем уже договорились. Это самое категоричное! − спор переходил на повышенные тона. − Разрушается вообще основа всего этого документа. Тогда речь пойдет совсем о другом проекте. В конце концов, мы − Государственный совет или все время будем делать параллельные ходы? − рассердился Горбачев.
Но и рассерженный Горбачев уже не пугал членов Госсовета. Парафирования договора так и не произошло. Участники заседания разъехались…»
«Можно еще короче», без слова «согласованном» − это, конечно, весьма остроумная реплика Ельцина, обнажившая пропасть между его теперешней позицией и позицией Горбачева.
Вспоминая об этом заседании, Ельцин пишет, что в какой-то момент, когда разногласия достигли высшей точки, Горбачев даже вскочил из-за стола и выбежал из зала заседаний, так что ему, Ельцину, и Шушкевичу пришлось идти за ним и возвращать в этот зал.
Главную роль в том, что договор на этом заседании не был парафирован, сыграл, конечно, именно Ельцин, хотя и при поддержке других республиканских лидеров.»
В этот день вечером к журналистам Горбачев вышел уже один. Выступил, однако, бодро. Представил дело так, что все прошло нормально. В обычном для него многословии был искусно упрятан самый главный, отрицательный, результат заседания: договор не парафирован.
Первую часть повестки дня…мы завершили. Возник вопрос о том что мы раньше договаривались парафировать каждый лист. Договорились пойти по линии выражения коллективного мнения, коллективного парафирования решением Госсовета. Поэтому в результате довольно длительной работы, проработки всего комплекса вопросов, которые возникли уже в ходе работы над последним вариантом и за которые высказались руководители суверенных государств, пришли к тому, что приняли вот такое постановление: направить Верховным Советам Суверенных Государств и Верховному Совету СССР разработанный проект Договора о Союзе Суверенных Государств. Просить Верховные Советы рассмотреть данный проект, имея в виду подготовить его для подписания в текущем году…
Попробуйте-ка из этого текста выудить то самое реальное содержание: договор не парафирован. Горбачев и дальше уверял журналистов: дескать, к договоренностям, достигнутым на прошлом Госсовете, 14 ноября, «существенных изменений, изменений коренного порядка не внесено, они носили больше редакционный характер». А в какой-то момент вообще стал говорить: «по каким-то вопросам, даже принципиальным, пришлось вернуться назад (по сравнению с 14 ноября - О. М.), но в принципе мы вышли на согласование». Хотя, мы видели, против слова «согласовано» как раз и были возражения, прежде всего у Ельцина.
В дальнейшем Горбачев словно бы все больше уверял самого себя, что заседание Госсовета прошло успешно. Так, в интервью, опубликованном 28 ноября в белорусской «Народной газете» есть такие его слова:
«…Под решением Госсовета (от 25 ноября - О. М.) все расписались, и я лично. Так что парафирование уже как бы произошло через общее решение».
Все дело вот в этом «как бы». В действительности никакого парафирования, как мы видели, не было.
Кстати, на той, 25 ноября, пресс-конференции, отвечая на один из вопросов, Горбачев сказал и об Украине:
Украина будет участвовать (в Союзном договоре - О.М.) Я не мыслю себе Союзного договора без Украины, убежден в этом я знаю настроение народа Украины».
(Позже за эту фразу — что он знает настроение народа Украины, Горбачев получит хороший «отлуп» от Кравчука: дескать, никто не давал ему, Горбачеву, права говорить от имени украинского народа).
В заключение импровизированной пресс-конференции Горбачев выразил надежду, что Союзный договор будет подписан до 20 декабря. Мало кто уже разделял эту надежду президента. То, что пилюлю подсластили — направили текст в республиканские парламенты, ничего здесь, конечно, не меняло: как уже говорилось, все понимали, что решают не парламенты, а политические лидеры. Лидеры же так и не пришли к согласию.
«Российская газета» назвала итог закончившейся встречи «Новоогаревским Ватерлоо Горбачева».
«Судя по всему, писала она, в понедельник вечером на экранах своих телевизоров мы наблюдали один из последних актов драмы лично Горбачева и олицетворяемых им центральных структур власти. В общем-то, этого ждали. Но энергия, напор, уверенность, демонстрируемые Горбачевым на протяжении последних лет, были столь впечатляющими, а ореол личности этого выдающегося политического деятеля столь магнетичен, что в ожидаемое все же всерьез не верилось».
Однако общая инерция разбегания республик в разные стороны к этому моменту сделалась столь велика, что ни один государственный лидер, за исключением Горбачева, уже не мог позволить себе не посчитаться с этим процессом, выступить против него.
Важную, а может быть, и решающую роль в отказе республик, особенно России, от Союзного договора, сыграла та самая решительная, непреклонная позиция Украины. Как уже говорилось, всем было ясно: ну, какой же Союз без нее?
…Итак, Ватерлоо. После него, как известно, Наполеон уже не оправился. А Горбачев? Его помощник Анатолий Черняев так оценивал ситуацию, в которой оказался шеф:
«Горбачев перед выбором: осуществлять угрозу («уйду!») или еще тянуть (на посмешище всем). Это не просто поражение, хуже: это очередное унижение по самому главному вопросу, на котором еще остается знак его власти, о государственности».
Однако Горбачев не торопился покинуть поле боя.
Правительство Гайдара начинает бороться с коррупцией
В тот же день, 25 ноября 1991 года, когда Горбачев потерпел окончательный крах с Союзным договором, с Договором о ССГ, произошло еще одно важное событие, хотя и совсем другого плана, связанное с началом работы нового российского правительства, правительства ЕльцинаГайдара.
Антигайдаровские злопыхатели до сих пор, вот уже тридцать лет, шлют истерические обвинения Гайдару и его соратникам: разворовали, разграбили, набили себе карманы! На деле же… Хотя коррупция в ту пору была не такая разнузданная и всеохватная, как сейчас, реформаторы принялись за нее весьма основательно.
25 ноября правительство Гайдара приняло постановление №17 (уже 17, хотя оно работало только лишь две недели!). Согласно этому постановлению, все выданные ранее квоты на экспорт нефти отменялись, лицензии всех организаций, которым ранее было предоставлено право экспорта этого сырья, подлежали перерегистрации.
Перекрывался главный канал разворовывания основного, и едва ли не единственного в ту пору, источника пополнения российского бюджета.
«Это сейчас в полной мере ясно, какой опасности мы себя подвергали…пишет один из ведущих членов правительства реформаторов Андрей Нечаев. Тот факт, что принятое нами в последние недели 1991 года решение не привело к отстрелу нескольких министров, выглядит сегодня просто удивительной удачей. Единственным, пожалуй, серьезным персональным последствием этого Постановления, я имею в виду последствия для самих членов правительства, было то, что некие «экспортеры» сильно побили первого заместителя министра топлива и энергетики Эдуарда Грушевенко, готовившего проект постановления. К нему в нерабочее время подошли какие-то незнакомые личности и сказали, что он «ведет себя неправильно», после чего сильно избили и чуть было не сбросили в реку».
Впрочем, едва серьезно не пострадал и сам Нечаев, в ту пору первый замминистра экономики и финансов (позже он стал министром экономики). В его служебную «Волгу», выезжавшую со Старой площади, где располагалось тогда правительство, на полном ходу врезался «Москвич» «с какими-то чеченцами». Причем удар пришелся как раз в то место, где должен был сидеть сам Нечаев. К счастью, его в машине не было.
Этим дело не ограничилось. Подожгли входную дверь квартиры замминистра. Несколько раз перерезали идущий в нее телефонный кабель. Кто-то, видимо, предупреждал… Пришлось переехать из Москвы на охраняемую правительственную госдачу в Архангельском.
Возмущение «экспортеров» можно понять. «Лишь через несколько лет, продолжает Нечаев, я узнал на конкретном примере, какие большие интересы были затронуты нашим решением по экспортным квотам. Я познакомился с довольно крупным торговцем нефтью, который рассказал, что после принятия этого постановления он нес убытки, измеряемые десятками тысяч долларов в день».
Тем не менее такое вот постановление вышло, вышло в первые же дни работы правительства Гайдара. Трудно себе представить, чтобы какой-то аналогичный документ, который мог бы взять коррупцию за горло (а она сейчас во много раз превышает тогдашнюю), появился в наши дни. Допустим, чтобы чиновников заставили декларировать не только доходы, но и расходы. Всем ведь ясно: сплошь и рядом эти расходы многократно выше того, что чиновник представляет в «доходной» декларации. Так в чем же дело? Берите его «тепленьким»! Нет, не желают брать. Слишком много таких брать придется. Да и сами, кто должен бы брать жуликов, такие же. Так что власти предпочитают просто трещать на всех углах о непримиримой и бескомпромиссной борьбе с коррупцией.
Кстати, интересно, насколько строгие правила гайдаровцы установили для самих себя. Нечаев пишет, что было принято официальное правительственное решение об отказе членов кабинета от любых льгот:
«Мы не только отменили все советские привилегии в виде пайков, спецраспределителей, закрытых ателье и т.п., а члены правительства на специальном заседании приняли решение не получать никаких благ от своего высокого положения, в том числе не строить дачи, не покупать машины, не получать новые квартиры, не повышать себе зарплату. Мы понимали, что нам предстоит принять уйму непопулярных решений, из-за которых на нас наверняка должен был обрушиться гнев народа за все издержки реформы, и именно поэтому, чтобы никто из критиков не мог обвинить нас в личной корысти, по инициативе гайдаровской команды было принято подобное решение. Всё было обставлено очень серьезно… Каждый член правительства должен был встать и подтвердить принимаемое обязательство лично».
«В процессе обсуждения…встал смущенный министр иностранных дел Козырев и сказал: «Как же мне быть? Мы с матерью квартиры меняем, съезжаемся (в проекте постановления было записано, что никто из нас не должен переезжать в новую квартиру, где жил до назначения, там пусть и остается до ухода!) Козырев чуть не плачет: мол, я же не получаю новую квартиру, а только с мамой съезжаюсь. И тогда Борис Николаевич…с пафосом изрёк: «Ну, Андрей Владимирович, вы уж решите, что для вас важнее — с мамой съезжаться или в составе правительства реформ новую Россию строить?»