Цена вопроса
События и публикации 2 ноября 1991 года комментирует обозреватель Борис Минаев
Невозможно обойти вниманием главное событие, происходившее на этой неделе в стране–Пятый (внеочередной) съезд народных депутатов РСФСР. Именно так он назывался, и страна называлась тогда именно так, и Борис Николаевич был президентом именно РСФСР, а не РФ, и не России. Об этом мы часто забываем, а зря.
Голая форма, формальная аббревиатура–«советская, социалистическая…»–на самом деле отражает главную суть происходящего: вот сейчас на глазах меняются какие-то базовые, главные вещи. И они не просто меняются, они меняют вокруг себя все: людей, их мотивацию, их мысли, их контекст бытия, их повседневную практику, их лица, их голоса… Это, в общем, и есть революция. Без крови, без гражданской войны (пока, вскоре, хоть и в зачаточном состоянии, она начнется), но революция.
Ужасно трудный, мучительный процесс.
Не буду формально обозначать повестку дня съезда, который на самом деле шел не один день, а несколько. Чтоб не мучить вас казенными формулировками.
Обсуждали главное–что, вообще говоря, делать со страной. Обсуждали экономическую реформу. Обсуждали прерогативы власти. Обсуждали отношения с СССР, который распадался на глазах.
Обсуждали, обсуждали, обсуждали…
Вот интересный момент–как начал свое выступление Сергей Шахрай:
«Уважаемые народные депутаты, уважаемый президиум… Мы сейчас с вами начнем обсуждать вопрос о социально-экономическом положении в республике, будем обсуждать этот вопрос горячо и страстно, и в течение дней, когда мы будем его обсуждать, ситуация в республике еще больше ухудшится».
Уже к этому моменту, к ноябрю 1991-го, началась накапливаться усталость от непривычной атмосферы съездовских (то есть парламентских) дебатов, от этой атмосферы тревоги, которую транслировали в зал все без исключения выступающие. А люди понимали–нужно что-то делать. Ситуация действительно ухудшалась прямо на глазах.
Президент РСФСР Борис Ельцин просит дополнительных полномочий–придать его указам временно статус законов, статус прямого действия. Это не только жесткая необходимость в ситуации потери управляемости, это еще и ответ на настроения людей… Избиратели хотят видеть правительство, которое что-то делает, а не только бесконечную череду людей, которые что-то говорят и предлагают.
«Любому ясно, –говорит Шахрай, –что балласт старого союзного законодательства потопит любую реформу, и нашу, в том числе».
Вывод–дополнительные полномочия для Ельцина необходимы. Нужно искать выход.
Но далеко не все с этим согласны.
Депутат Кузнецов В.М., Курчатовский избирательный округ г. Москвы:
«…Какие полномочия! Входите с законодательной инициативой, просите парламент. Мы подрубаем те основы, которые сами провозгласили. Ребенок поднимает руку на мать и отца. Этого допустить, по-моему, никак нельзя».
Вот тут, по-моему, акценты поставлены довольно четко. «Ребенок»–это президентская власть, созданная в РСФСР по решению съезда. «Мать и отец»–это сам съезд и старая Конституция РСФСР, которую съезд предполагает и дальше «обложить» сотнями поправок. То есть менять законодательство в режиме ручного голосования. Депутат Кузнецов предлагает задуматься о приоритетах. О том, что не может быть в России никого главнее съезда.
Здесь заложен сценарий дальнейшего развития. Дальнейшей драмы, завершившейся в 1993 году. Здесь же–огромный материал для исследования, для размышления. Ведь действительно–именно необходимость проведения срочных экономических реформ, спасения страны от угрозы голода, от внешнеэкономического дефолта, заставила Ельцина пойти на расширение своих полномочий. Запустила механизм конфронтации двух ветвей власти.
Но даже если бы ситуация была бы спокойной, тихой, вялотекущей–мог ли съезд и дальше, вечно оставаться коллективным «отцом» нации?
Вспоминаю самого себя, сидящего у телевизора. Вот в этот самый момент, когда Шахрай говорит–мы будем горячо и страстно обсуждать ситуацию, а она будет ухудшаться, ухудшаться… И уже не плавно ухудшаться, уже очень быстро, по нарастающей. Было ли у меня раздражение против этой «парламентской говорильни» тогда? Да нет, конечно, не было. Наоборот, я радовался: нет цензуры, нет официоза. Полная открытость. Но было и подсознательное какое-то чувство–не может эта тысяча депутатов, эта взвинченная, бушующая масса, мотивация которой меняется изо дня в день, реально управлять страной. Это просто технически невозможно.
Вообще, отвлекаясь от главной темы съезда–расширения полномочий, реформа–я хочу еще раз сказать то, что уже писал в биографии Бориса Николаевича–это удивительные документы, имеющие огромную историческую значимость. Любой студент, аспирант, молодой человек, который хоть немного неравнодушен к истории, к своей стране, будет читать их, как захватывающий детектив. Но сейчас их нигде не читают. Нигде не «проходят». Этот воздух, горячий, раскаленный, горький и сладкий воздух свободы–остается лишь для нас с вами, для тех, кто может заглянуть в эту библиотеку, найти эти пожелтевшие листы. Практически для единиц. А там ведь все написано.
Заседания съезда (и этого, и последующих) дают полную картину происходившего в стране. Да, конечно, президент распустил затем этот съезд своим указом. Сменился и состав депутатов–многие ушли работать в правительство, в администрацию. Да, конечно, сейчас у нас Дума, а не съезд. Но если мы все время талдычим о лихих 90-х, все время возвращаемся к этому времени–ну давайте что-то сделаем для того, чтобы эти документы были востребованы и прочитаны будущими поколениями. Выпустим книгу, сделаем ее учебным пособием. Выпустим какой-то документальный фильм об этом.
Фрагменты есть просто удивительные.
Вот выступает депутат Николаев М.Е., из республики Саха-Якутия:
«По приватизации. На 3 млн. квадратных километров–такова территория нашей республики–имеется немногим более 800 поселений, которые размещены друг от друга в сотнях, а то и в тысячах километров, где в сельских поселках имеется один магазин или одна баня. Там нечего приватизировать».
Это в Якутии с ее алмазами нечего было приватизировать?
Интересно, правда? Будущий президент Якутии, который был у власти целые десятилетия, сделал очень многое для процветания там этого алмазного бизнеса, обогативший за счет этого свою маленькую республику, конечно, вроде бы лукавит. А вроде бы и правду говорит! Там, среди якутских снегов, «зашит» многомиллиардный бизнес мирового значения. А с другой стороны — там же живут на дотации крошечные народы, и центром их жизни являются вот эти бедные поселки, где «нечего приватизировать». Где «один магазин или одна баня». Ну все правда.
Контрасты удивительной советской страны поражают. Здесь делают самые дорогие в мире военные корабли и космические ракеты, и здесь же одна баня на тысячи километров, бараки, карточки и талоны на еду.
В общем, именно на эти «контрасты» и собрались в крестовый поход реформаторы, вооружившись экономической теорией и практикой других стран.
Однако ведь не только алмазы были «зашиты» в якутских, сибирских и прочих снегах. Там же был «зашит» образ жизни, народный менталитет, устройство сознания, некие поведенческие коды, которые невозможно поменять ни за год, ни за два. А это значило–реформы провести сходу невозможно. Они будут сыпаться, рушиться, ломаться.
Понимал ли это Ельцин, когда просил для себя «полномочий», и соответственно, взваливал на себя невыносимый груз власти в разваливающейся стране, взваливал народную обиду?
Да, понимал, конечно. Но мне кажется, в тот момент у него уже просто не было другого выхода.
И последнее, что я хочу написать об отчете со съезда, напечатанном, кстати, целиком, без купюр в тогдашней «Российской газете» от 5 ноября. Помимо смысловых столкновений мнений и позиций, помимо огнедышащего контекста, есть и детали, про которые мы довольно прочно забыли за двадцать лет. А они важны.
Говорит депутат Сергей Красавченко:
«…Вчера был внесен запрос от имени группы депутатов президенту Российской Федерации, касающийся просьбы Президента Союза утвердить…его решение о предоставлении Госбанком СССР кредита в 30 миллиардов Минфину. Мы просили сделать это быстрее, поскольку время идет. Возможно, это решение уже исполняется, станок стучит, и вместе с этим станком стучит счетчик той цены, которую заплатит за будущие реформы Российская Федерация, ее парламент и президент».
Можно не сомневаться, что в дополнение к тем пустым деньгам, которые уже тогда гуляли по стране, оседая в наволочках и домашних тайниках, вычищая полки магазинов от последних консервных банок–присоединились и эти 30 миллиардов рублей, напечатанных по решению Горбачева. Или следующие 30 миллиардов. Или предыдущие.
Деньги исчезали из оборота. И деньги допечатывали вновь, потому что они исчезали из оборота.
Этот печатный станок (как сказал тогда на съезде один из депутатов–практически вынутых из бюджета России, не знаю уж, насколько корректным можно считать это высказывание)–он стучал тогда не просто день и ночь. Этим стуком сопровождалось то, что произошло дальше–утрата президентом СССР Горбачевым своих властных полномочий.
Именно в этой последовательности–станок, пустые сотни миллиардов, утрата полномочий, распад Союза.
Именно в этой последовательности, а не наоборот.
Но, повторяю, об этом мы уже прочно забыли. Или нас заставили забыть?