Блокада
События и публикации 13 ноября 1991 года комментирует обозреватель Андрей Жданкин.
В центре внимания газет в основном так и не введенное в Чечено-Ингушетии чрезвычайное положение и обращение Бориса Ельцина по этому поводу. Но мне на глаза попалась первополосная заметка в «Известиях»: «Невозможен диалог под градом пуль». Речь–о состоявшейся в Москве встрече высших руководителей страны, Армении и Азербайджана. Встреча «…ожидаемых результатов не дала. Целью переговоров было достижение договоренности о прекращении предпринятой Азербайджаном энергетической блокады Армении…»
В историю и причины армяно-азербайджанского конфликта вдаваться не буду. Противостоянию двух бывших республик СССР уже больше двадцати лет, у каждой стороны своя правда и свои аргументы в этом вопросе. И раз конфликт до сих пор не исчерпан, значит, не все там просто и не все «на поверхности». Но одну войну они уже пережили, и надеюсь, что до второй войны дело у них, все же, не дойдет–разум возобладает над эмоциями.
Мне же захотелось узнать–а как жили люди в республике, которая почти пять лет находилась в блокаде. О конфликте в российской прессе в те годы если и писали, то соблюдая паритет–слово про тех, слово–про этих. Хорошо про одну сторону, хорошо–про другую и т.п… А если без политкорректности и без паритета? Просто узнать, каково это–быть жителем города без света и тепла в последнем десятилетии ХХ века?
Есть у меня друг, он перебрался сюда, в Москву из Еревана в конце 1994 года, когда война между Арменией и Азербайджаном уже шла к концу. А до этого пережил блокаду. Как-то я решил его «попытать» на эту тему, чтобы представить, каково это жить в таких условиях. При этом было непонятно, в каких конкретно? Как выглядит, как происходит ежедневная жизнь?
В похожих обстоятельствах окажутся или уже оказались в самом начале 90-х годов многие регионы бывшего Советского Союза. И упоминавшаяся Чечено-Ингушетия, и Таджикистан, и Абхазия, и Южная Осетия. И многие российские регионы, прежде всего Заполярье. Чтобы соблюсти корректность, надо сказать, что в российских регионах ситуация все-таки была не такой жесткой. Довелось мне побывать в этот отрезок времени и на Чукотке, и на острове Шикотан, и в Нарьян-Маре. Блокады в тех местах не было: была страшная разруха, которая по ужасу бытия к блокаде приближается. Когда кампания северного завоза скукожилась до непотребно малых объемов, –это та же блокада. Гильотиной висела угроза голода и физического замерзания.
Поскольку мой друг-армянин журналист, то у него нашлись какие-то наброски-зарисовки о том времени. Приведу небольшой кусочек из его воспоминаний.
«Зима 1991–1992 годов, как назло, в Армении выдалась снежной и очень холодной. Республика к тому моменту уже несколько лет была практически полностью отрезана от остального СССР–основная ветка железной дороги пролегала через небольшой участок Азербайджана, но этого оказалось достаточным, чтобы дорога была полностью блокирована. Соответственно, ни о каких поставках горючего ж. д. транспортом речь не шла. Природный газ тоже в основном подавался по трубе, шедшей через Азербайджан. Эту трубу соседи однажды просто перекрыли и больше потом не открывали. Еще одна железнодорожная ветка шла через Грузию, но с началом грузино-абхазского конфликта и она перестала действовать. Точно так же, как и небольшая «альтернативная» газовая труба, которую регулярно взрывали. Дорог и газовых труб через Иран тогда еще не было. Таким образом, Армения была в полной транспортной и экономической блокаде.
Была еще Армянская атомная станция. Но зимой 1989 года, через два месяца после Спитакского землетрясения, оба энергоблока АЭС были остановлены. Якобы, из соображений экологической и сейсмической безопасности. Однако в свое время станция была спроектирована так, что могла бы выдержать удар стихии силой до 9,5 баллов по шкале Рихтера. А тема экологии, как очень популярная и выигрышная, была «поднята на щит» рвущимися тогда к власти представителями одной из политических партий. Собственно, цели своей они достигли, власть взяли, но в итоге, в 1995 году Армянскую АЭС вынуждены были снова запустить, правда, в «усеченном» варианте–к тому времени оборудование одного из двух энергоблоков было уже разграблено и продано.
А теперь представьте себе квартиру в самом центре города. По московским меркам, ну, например, как в Газетном переулке или на Знаменке. Квартира немаленькая–метров 100. По советским меркам — просто шикарная. Тем более, что и ремонт в квартире отличный. Отец сам его делал–лет 10–с перерывами. Мозаичный паркет своими руками собирал. Вырезал детальки размером по 5 мм и клеил. Все, кто потом видел, не просто восхищались, а впадали в ступор от красоты.
Но дело не в этом. Представьте, что в самой середине этой квартиры стоит обычная «буржуйка» — жестяная печь, собранная местными умельцами. Труба тянется через всю квартиру–в окно. И когда топим, дым поднимается к соседям. Но они не в обиде. У них окна наглухо закрыты, и тоже торчит труба — их дым поднимается к соседям выше. И так–до самого последнего этажа семиэтажки.
Топим печь остатками дубового паркета, которые остались после ремонта, и дровами, если их удается купить. А раздобыть дрова получается не всегда–ну откуда они полуторамиллионном городе? А если учесть, что бензин в большом дефиците–то и за город за дровами не съездить. Зато здорово выручает старая обувь–если она кожаная, то горит отлично. Я теперь знаю, что на одной кроссовке можно вскипятить чайник.
Утро начинается с того, что я кочергой выгребаю старую золу и растапливаю печь. Когда комната немного согревается, запускаем туда ребенка–чтобы он побыл немного в тепле без шубки. Сами по квартире ходим«утепленными»–в куртках, теплых штанах, теплых носках. Потому, что везде, кроме столовой, где стоит «буржуйка», ужасный холод. На этой же печке готовим еду, чай, кофе. Газа в республике нет уже два года, мазута, который завозят через Грузию по единственной дороге, связывающей Армению с «большой землей», и электроэнергии, вырабатываемой местными ГЭС, хватает только для поддержания работы объектов жизнеобеспечения: хлебозаводов, метро, больниц, правительственных и оборонных объектов, освещения и отопления школ… В жилые дома свет подается в сутки на 45 минут–по т. н. «веерному графику»: 45 минут свет есть в одном микрорайоне, потом–в следующем и т.д… В остальное время квартиры освещались либо свечами, либо старыми керосиновыми лампами–и то, и другое стало очень и очень ходовым товаром в магазинах и на барахолках.
При этом, свет могут дать и утром в 10 часов, и в 3 часа ночи. Тогда же начинают работать насосы, подающие холодную воду на верхние этажи высоток. Мы-то жили на втором этаже–у нас холодная вода была всегда, а соседи сверху бегали к нам с ведрами. О централизованном же горячем водоснабжении и отоплении жилья речь не шла уже с момента остановки АЭС. И вот армянские женщины наловчились за эти 45 минут–этот неполный «час счастья» готовить еду, стирать, гладить, запасаться водой…
По тому, как вдруг где-то над погруженным в темень (о полноценном освещении улиц речь даже не шла) Ереваном вдруг появлялось небольшое зарево, можно было понять–там дали свет, там сейчас жизнь. Даже, несмотря на то, что сейчас глубокая ночь.
Тем, чьи дома находились на границе микрорайонов, повезло. Они тянули из своих квартир провода в квартиры домов из другого района. И те, кому в этот момент давали свет, «делились» с «антиподами», у которых его не было. Потом–наоборот. Таким образом, «час счастья» растягивался на два, а если повезло оказаться соседом для двух смежных районов–то и на три часа.
Если учесть, что как только в доме давали свет, во всех квартирах тут же включались две, три, четыре электроплиты, все электролампы, холодильники, прочие электроприборы, да еще и «антиподы» подгружались, понятно, почему в электрощитовых регулярно «вылетали» все предохранители. Ждать аварийку было сущим мученьем и расточительством–драгоценное время идет, а света-то нет! И вот я и брат, как самые безбашенные в нашем доме, регулярно ремонтировали эти щитовые–не имея ни подходящих инструментов, ни соответствующих знаний и опыта. Слава богу, ни разу никого током не ударило.
Это при том, что у нас с «электрообеспечением» было более или менее нормально в квартире. Сначала мы приспособили автомобильный аккумулятор для хотя бы небольшого освещения самой теплой комнаты–столовой, где стояла «буржуйка» и где в основном постоянно находились все члены семьи. Потом двое моих однокурсников наладили выпуск преобразователей тока на базе танковых аккумуляторов–пока давали свет, аккумуляторы заряжались и потом около 4-6 часов можно было смотреть телевизор или, например, 8-10 часов освещать одну-две комнаты нормальными электролампами, ну или можно было включить одну маленькую электроплитку. Вот мне один такой преобразователь ребята и презентовали, так что нам жилось более или менее «цивилизованно».
К слову, один из этих однокурсников сейчас–директор одного из крупнейших и известнейших НИИ Армении.
Но тяжелее всего, скажу тебе, были не физические лишения. Тяжело было психологически. Начиная с некоторого момента, ловишь себя на том, что все общение–что с коллегами, что с друзьями, что с родственниками–только на темы о тепле, о свете, о еде: у кого как долго было электричество, кто что смог купить, кто как обогревается, кто сколько стоял в очереди, чтобы отоварить карточки на хлеб–на одного человека в сутки полагалось 250 г хлеба.
На меня сильное впечатление произвел один случай, когда трехлетний сын показал на батарею парового отопления и спросил: папа, а это что и для чего? И я подумал: при нем же никогда батареи не грелись! И это–целое поколение детей, родившихся в конце 80-х- начале 90-х… Они не знали, что из крана может течь горячая вода, что на улицах могут гореть фонари, что дома может быть светло все время, а не несколько минут в сутки…
Люди, которые с энтузиазмом восстанавливали «зону бедствия»–так назывались разрушенные землетрясением Спитак и Ленинакан, которые год назад с воодушевлением митинговали на площади за независимость Армении и Нагорного Карабаха, которые искренне верили, что стоит только «уйти от старшего брата», как жизнь станет прекрасной, вдруг оказались в ужасающих условиях. Народ стал сильно сдавать в психическом плане. Мама, известный в республике психиатр, говорила, что в те годы резко, в разы, увеличилось количество пациентов с реактивными состояниями. Говорят, что у самых маленьких детей, привыкших к постоянному отсутствию света, в момент, когда дома загорались лампочки, начинались нервные срывы и истерики. И это в Армении-то, народ которой, говорят, на генетическом уровне выработал иммунитет ко всяким трудностям и неурядицам!
Я тогда стал понимать, что это такое–жить в блокадном городе, до конца осознал весь ужас, который пережили ленинградцы во время Отечественной войны. Я понял, что трудно не потому, что темно или холодно, а потому, что темно ВСЕ ВРЕМЯ и холодно ВЕЗДЕ! Не отогреешься ни дома, ни в магазине по дороге на работу, ни в метро, которое хоть и работало, но не отапливалось–нигде. Даже там, куда электричество подавалось круглые сутки, тоже было холодно.
У меня на тот момент было свое собственное информационное агентство. По распоряжению Совмина, оно, как и некоторые другие СМИ, было включено в список важнейших объектов, и нам выделили квоту–1 кВтч. Этого едва хватало для работы компьютеров, телетайпов (тогда еще они применялись), факсов. Так вот, день начинался с того, что мы отогревали компьютеры и телетайпы–обычным феном для волос. А когда девочки-операторы садились работать, кто-нибудь из сотрудников ходил и тем же феном время от времени грел им пальцы.
Что спасало? Стыдно сказать, но водка. Наше агентство решило, так сказать, подработать «непрофильно». Закупили в России партию водки, привезли в Ереван, отвели под нее аж целую комнату из трех, которые мы тогда занимали. Думали, продадим–получим неплохую прибыль. Увы… Большую часть выпили сами–только так можно было работать зимой, когда в помещении температура постоянно не выше +5 градусов. Остальное «по дружбе» по себестоимости отдали менее предприимчивым коллегам из других СМИ. Так сказать, корпоративная солидарность и взаимовыручка…
И все равно, несмотря на все трудности, работали, старались не опускаться, жить. Правда, многие, и я, в том числе, в итоге уехали. Но не от трудностей–как раз, когда я уезжал, жизнь стала постепенно налаживаться. Народ уезжал в поисках работы и возможности самореализации…»
Ни слова в зарисовке я не поправил, с падежами, склонениями и спряжениями у него дело обстоит великолепно. А правду жизни править-корректировать недопустимо. К глубокому сожалению, на газетные страницы такие темы почти не попадали.