Горбачев послал их на… три буквы
События и публикации 18 августа 1991 года комментирует обозреватель Олег Мороз
Крючков начинает действовать
18 августа 1991 года около одиннадцати утра Крючков провел совещание с руководителями подразделений центрального аппарата КГБ.
Из обвинительного заключения по делу ГКЧП («Новая газета»):
«Крючков поручил Расщепову Е. М. (начальнику 7-го управления КГБ–О.М.) выехать на занимаемые Ельциным Б. Н. дачи в поселках Сосновка и Архангельское и на месте оценить обстановку (путчисты собирались арестовать Ельцина в Архангельском после возвращения его из Казахстана–О.М.)… В конце совещания Крючков достал список с фамилиями лиц, активно влияющих на формирование общественного мнения путем выступлений на митингах, в прессе и т. п. В списке было указано около 75 фамилий, среди которых были Яковлев, Шеварднадзе… Объяснил несколько вариантов работы с ними: беседы, отобрание у них подписок не покидать места жительства или задержание. Крючков поручил организовать отслеживание этих лиц на случай задержания силами сотрудников 7-го управления и управления«З». Вручив ему (не ясно, кому именно–О.М.) этот список, Крючков заявил, что задержанных необходимо передавать в комендатуру, т. к. военные уже определили места их содержания (на территории воинской части, расположенной в поселке Медвежьи Озера–О.М.)…… По окончании совещания Крючков в 11 час. 35 мин. направил во все подразделения органов государственной безопасности и войска КГБ СССР шифротелеграмму № 72752/318 следующего содержания: «С получением данной телеграммы органы и войска КГБ СССР перевести в состояние повышенной боевой готовности».
Делегация путчистов летит в Форос
Как и намечалось по плану заговорщиков, в середине дня четверо из них, кому «было доверено» встретиться с Горбачевым и предъявить ему ультиматум (помощник Горбачева Анатолий Черняев окрестит их «бандой четырех»), направились в Крым.
Из обвинительного заключения по делу ГКЧП:
«18 августа 1991 года около 13 часов с военного аэродрома в Чкаловском на выделенном Язовым Д. Т. самолете в Крым вылетели Бакланов, Болдин, Шенин, Варенников. На его борту находились и привлеченные к заговору Крючковым начальник Службы охраны КГБ СССР Плеханов Ю.С., начальник специального эксплуатационно-технического управления при ХОЗУ КГБ СССР Генералов В.В. с группой сотрудников УПС (Управления правительственной связи–они должны были отключить все телефоны–О.М.) и 18-го отделения Комитета государственной безопасности, в задачу которых входила непосредственная реализация на месте мероприятий по изоляции Президента СССР. В этих целях Крючков заблаговременно отдал команду о переподчинении Плеханову и Генералову Симферопольского пограничного отряда и Балаклавской бригады сторожевых кораблей, выделил в их распоряжение вооруженную группу сотрудников КГБ СССР. Во время полета Плеханов, действуя согласно полученным от Крючкова инструкциям, дал команду к 16 часам 30 минутам отключить у Президента СССР все виды связи, в т. ч. стратегическую… Плеханов, пользуясь своим служебным положением, обеспечил Бакланову, Шенину, Болдину и Варенникову беспрепятственный доступ на объект «Заря»–резиденцию Президента СССР и, отстранив начальника личной охраны Президента СССР Медведева В.Т., руководство всеми службами охраны возложил на Генералова…».
До этой минуты заговор протекал, как видим, довольно четко и слаженно. Слаженность эту нарушила встреча «высокой делегации» с Горбачевым.
Тут еще стоит обратить внимание на одну деталь. Хотя Плеханов и отстранил начальника личной охраны Горбачева генерал-майора Медведева (мы всегда его видели за спиной у президента, в штатском, разумеется) и отослал его в Москву, тот особо вроде бы и не сопротивлялся своему смещению и позже фактически примкнул к гэкачепистам. В то же время тридцать два человека из охраны президента заявили, что будут защищать его до конца. «Они вели себя бесцеремонно»
Из воспоминаний Горбачева:
«18 августа на даче в Форосе, после обеда, я вернулся к работе над текстом речи, с которой должен был выступить при подписании Союзного договора. […]
На 19 августа назначил вылет в Москву. О предстоящем подписании Договора и заседании Совета Федерации накануне был разговор с Ельциным и Назарбаевым. 18 августа — около полудня — разговаривал с Янаевым. Он, между прочим, благодарил меня за то, что я его предупредил о времени прилета в Москву, обещал обязательно встретить. Затем я разговаривал с Величко (заместитель премьера), Вольским (научно-промышленный союз), Гуренко (первый секретарь ЦК КП Украины). Дементей (Белоруссия) не ответил на мой звонок — его не было на месте. И уже в 16:30 обсуждал по телефону предстоящую речь со своим помощником Шахназаровым. (это был последний телефонный разговор Горбачева, за спиной у телефонистки уже стояли офицеры КГБ, готовые выключить связь–О.М.) […] 18 августа, в 17 часов без десяти минут, мне сообщил начальник охраны, что прибыла группа лиц, которые требуют встречи со мной. Я никого не ждал, никого не приглашал, и меня никто о чьем бы то ни было прибытии в известность не ставил. Начальник охраны сказал, что он также ничего не знал об этом. «Почему вы тогда пропустили их?» — «С ними приехал Плеханов» (начальник управления охраны госбезопасности), — ответил он. Иначе охрана не пропустила бы их к Президенту. Таковы правила. Жесткие, но необходимые.
Первое желание — уточнить, кто их послал сюда. Поскольку со мной вся связь — и правительственная, и простая, и стратегическая, и космическая, и т. д., — поднимаю трубку одного из телефонов (я как раз работал в кабинете) — молчит. Поднимаю вторую, третью, четвертую, пятую — то же самое. Поднимаю внутренний телефон — выключено».
В 16-32, сразу после разговора Горбачева с Шахназаровым те самые сотрудники УПС КГБ повыдергивали дужки из гнезд на спецкоммутаторе в Мухалатке. Были «вырублены» телефоны не только в резиденции Горбачева, но и в расположенных поблизости санаториях, где проводили свой отпуск различные высокопоставленные чиновники. На всякий случай. Чтобы никто ничего никому не мог сообщить.
Нетрудно было понять, что происходит нечто экстраординарное. Прежде чем принять гостей, Горбачев направился к своей семье, –жене, дочери и зятю. Рассказал обо всем. Горбачев:
«Для меня ясно: речь идет об очень серьезном. Не исключаю попытки шантажа или ареста, или чего-то другого. В общем, все что угодно может быть. „Вы должны знать, — сказал я Раисе Максимовне, Ирине и Анатолию, моему зятю, — ни на какой шантаж, ни на какие угрозы, ни на какое давление не поддамся и от своих позиций не отступлю“. Но нельзя было исключить, что за этим и в отношении к членам семьи могут быть приняты самые жесткие действия. Ты делай так, как считаешь нужным — отвечают. А мы будем с тобой. До конца, что бы там ни было. На этом закончился наш совет»
Тут я хотел бы напомнить, как Горбачев реагировал на предупреждение Яковлева о том, что готовится переворот: «Саша, брось ты. Ты переоцениваешь их ум и храбрость». И комментарий Яковлева: «Ничего я не переоценивал. Я знал их всех как облупленных».
С каким-то поразительным легкомыслием реагировал Горбачев на такого рода предупреждения. А их ведь было немало, в том числе и президент Буш его предупреждал. Правда, немного с датой путча промахнулся, –сообщил, что по данным американской разведки, путч случится 21 июня, –ну да все равно, такие предупреждения должны были Горбачева насторожить. Не насторожили.
И вот теперь–визит непрошенных гостей. «Что угодно, может быть…» В самом деле ситуация драматическая. Обычный сценарий заговора и переворота: заговорщики с боем, преодолевая сопротивление охраны, врываются к тому, кого хотят свергнуть, арестовывают или просто расстреливают его… А тут и сопротивления никакого нет: охрана (Плеханов, Медведев) просто предала Горбачева, так что заговорщики могут сделать с ним и его семьей, что хотят (неизвестно, что у них на уме).
Горбачев:
«Я пошел, чтобы пригласить прибывших, но они уже сами поднялись к кабинету — небывалая бесцеремонность. Болдин — руководитель аппарата (президента–О.М.), Шенин — член Политбюро, секретарь ЦК КПСС, Бакланов — мой заместитель по Совету обороны, бывший секретарь ЦК. Четвертый, кто был с ними, — это Варенников, генерал армии, человек далекий от меня, тем не менее это тот человек, который потом ездил на Украину и предъявлял ультиматум Кравчуку. Плеханов тоже был с ними, но я его выставил из кабинета.»
Еще любопытная деталь: Плеханова, по его «холопскому» статусу (хотя–генерал-лейтенант), Горбачев просто спровадил за дверь. Тот засуетился-засуетился, но так и остался за дверью. Горбачев:
Сразу в начале встречи я поставил вопрос: «Прежде чем продолжать разговор, хочу спросить: кто вас послал?» Ответ: «Комитет».
Затем произошел такой диалог:
– Какой комитет?
– Ну вот – комитет в связи с чрезвычайной обстановкой в стране.
– Кто его создал? Я не создавал, Верховный Совет не создавал. Кто его создал?
Речь со стороны прибывших шла о том, что люди уже объединились, и нужен указ Президента. Вопрос передо мной поставлен так: или вы издайте указ и оставайтесь здесь, или передайте полномочия вице-президенту. Бакланов сказал, что Ельцин арестован. Затем поправился: будет арестован по пути.
– В связи с чем так ставится вопрос?
– Ситуация в стране такая – страна катится к катастрофе, надо принимать меры, нужно чрезвычайное положение – другие меры уже не спасут, нельзя больше предаваться иллюзиям…
И так далее.
Мой ответ состоял в том, что я не хуже их знаю политическую, экономическую, социальную ситуацию в стране, положение людей, их жизнь, все тяготы, которые они несут сейчас. И надо делать быстрее все то, что нужно для улучшения жизни. Но я решительный противник – не только по политическим, но и моральным соображениям – таких способов решения вопросов, которые всегда приводили к гибели людей – сотнями, тысячами, миллионами.
[...]
Ультиматум их я отверг.
[...]
– И вы, и те, кто вас послал, – авантюристы. Вы погубите себя – ну, это ваше дело, черт с вами. Но вы погубите страну, все, что мы уже сделали. Передайте это комитету, который вас послал. Сейчас мы подошли к подписанию Договора. Вместе с республиками подготовлены крупные решения по продовольственным, топливным, финансовым проблемам [...] Только самоубийцы могут предлагать сейчас вводить чрезвычайный режим в стране. На это я не пойду. Именно в этот момент Варенников заявил:
– Подайте в отставку.
Это наглое требование генерала я отклонил: вы не дождетесь от меня ни того ни другого, передайте это всем тем, кто вас послал сюда. Кстати, есть возможность встретиться со многими руководителями республик и обсудить эти вопросы. 20 августа подписываем новый Союзный договор. На 21 августа назначено заседание Совета Федерации; будем обсуждать все вопросы. Будем договариваться о том, о чем не смогли договориться в Кабинете Министров. Надо добиваться решений. Но не таким путем, как вы хотите.
Ну, вот вы завтра чрезвычайное положение объявите. А что дальше? Вы хоть спрогнозируйте на один день, на четыре шага – что дальше? Страна отвергнет, не поддержит эти меры. Вы хотите сыграть на трудностях, на том, что народ устал, что он уже готов поддержать любого диктатора…
Но это был разговор с глухонемыми. Машина была запущена – теперь это ясно. Я сказал:
– Все, другого разговора не может быть. Доложите, что я выступаю категорически против ваших замыслов, и вы потерпите поражение. Но мне страшно за народ и за то, что мы сделали за эти годы…
Наиболее грубо вел себя Варенников. Был такой момент. Я сказал: «Не помню, как вас зовут (помнил, конечно!), Валентин Иванович? Так вот, Валентин Иванович, общество, народ – не батальон: скомандуешь: направо или налево марш! – и все пойдут, куда скажете. Не будет так. Помяните моё слово». А в конце разговора я послал их туда, куда в подобных случаях посылают русские люди. Вот так все и закончилось.
И еще деталь: хотя Горбачев, по русскому обычаю, и обматерил незваных гостей, все же при расставании, попрощался со всеми за руку («Я все же считал, что после такой встречи, после этого „душа“, доложат все и взвесят, обдумают. Потому что разговор мой с ними был очень резкий…») Раиса Максимовна, в отличие от мужа, когда Бакланов и Шенин на прощанье протянули ей руку (она сидела неподалеку от кабинета), руки им не подала. «Есть женщины в русских селеньях…».
«Банда четырех» была огорчена. Топила огорчение в виски
Казалось бы, никакой другой реакции на ультиматум путчисты и не могли ожидать. Но вот, поди ж ты, после встречи в Форосе они–те, кто посетил Горбачева, –были сильно расстроены. Из книги Степанкова и Лисова «Кремлевский заговор»:
«Бакланов, Болдин, Шенин возвращались с «Зари» на той же самой машине. Водитель 9 отдела КГБ Юрий Аркуша отметил, что настроение пассажиров резко изменилось. К Горбачеву ехали, о погоде рассуждали, обратно едут злые, раздраженные, перебрасываются короткими фразами.
Плеханов — он ехал в головной машине — по радиотелефону продолжал операцию по изоляции президента. (надо полагать, после того, как Горбачев выставил его за дверь, он это делал с особым мстительным чувством–О.М.)[…]
В 19.30 «Ту-154», принадлежавший министру обороны СССР, взял курс на Москву.
[…] Когда самолет взлетел, Плеханов связался с Крючковым и сообщил ему, что Горбачев отказался ввести ЧП.
Стол (в самолете–О.М.) накрыли на скорую руку: овощи, сало, большая бутылка виски. К концу полета в ней не осталось ни капли…».
(В скобках замечу–это сочетание сала и виски вызвало кое-что в памяти. На рубеже сороковых и пятидесятых прошлого века, когда великий вождь затеял борьбу с космополитизмом, среди самых активных борцов с этой крамолой оказался и наш знаменитый гимнописец. Как-то он решил погрозить пальчиком отдельным несознательным советским гражданам, написал такой стишок:
Я знаю, есть еще семейки,
Где наше хают и бранят,
Где с умилением глядят на заграничные наклейки,
А сало…русское едят.
И вот, как видим, много лет спустя команда заговорщиков, людей, в общем-то близких по духу знаменитому гимнописцу, возвращаясь после невыполненного боевого задания, употребляет это самое сало и «с умилением» поглядывает на бутылку с заграничной надписью Whisky. Не пошло, значит, впрок нравоучение знаменитого стихоплета).
Вернемся, однако, к основным событиям августа. После неудачного визита к президенту оставшийся на земле Валентин Варенников проводил совещание с командующими округами… Он сообщил прилетевшим в Крым по распоряжению министра обороны СССР генералам, что в стране вводится режим чрезвычайного положения и что «в связи с ухудшением состояния здоровья» М. Горбачева обязанности президента переходят к Геннадию Янаеву.
–Говоря о состоянии здоровья Горбачева, –вспоминает маршал артиллерии Владимир Михалкин, –Варенников употреблял выражения: «очень болен» и «что-то там у него не в порядке внутри»… (А ведь этот генерал — каратель, генерал — «ястреб» только что разговаривал с Горбачевым и прекрасно видел, что тот абсолютно здоров. И, –не стесняясь, врет своим коллегам — генералам. Вот оно пресловутое «Честь имею!»–О.М.)
В это время за тысячу километров от затерявшегося в крымских горах военного аэродрома «Бельбек», в далекой Москве Геннадий Янаев оторвался от застолья в кругу своих друзей, чтобы отправиться на экстренное совещание в Кремле…
В 21-35 самолет министра обороны приземлился на военном аэродроме «Чкаловский» под Москвой.
–После посадки, –свидетельствует командир корабля Павел Бабенко–к нам, в кабину пилотов, зашел Плеханов и потребовал предоставить список пилотов для их поощрения за образцовое выполнение задания. Он был пьян…
Надо сказать, что вообще почти вся героическая деятельность августовских спасителей отечества протекала в водочных и «височных» парах. Особенно тут отличился премьер Павлов, который «отключился» вскоре после начала путча и почти не включался, пока его не пригласили вместе с другими в «Матросскую тишину».
Все телефоны отключены…
Из воспоминаний помощника Горбачева Анатолия Черняева (события происходят в Форосе в середине дня 18 августа):
«Я сидел в кабинете с плотно закрытыми окнами и включенным кондишеном и не слышал, как подъехали к служебному дому Болдин, Бакланов, Шенин и Варенников. А когда Ольга (референт–О.М.) ворвалась и сообщила, что они уже вошли в дачу к Горбачеву, я тут же снял трубку, чтобы позвонить в Москву…узнать, что у них там в столице стряслось и зачем пришлось столь неожиданно направить сюда такую «делегацию». Снял по очереди все три трубки: СК–правительственная через пункт связи в Мухалатке и спутник, внутренняя–на территории дачи, обычный «городской». Мертво. Телефоны были отключены у всех–у охраны, у врачей, у поваров, у шоферов и даже у офицеров при «ядерной кнопке»… Как только уехала «банда четырех»…я попросил зайти ко мне офицера безопасности. Тот сказал, что всем распоряжается здесь теперь приехавший из Москвы генерал Генералов… Тогда я попросил, чтобы он зашел, мы давно были знакомы. Генерал вежливо мне «разъяснил»: связь отключена из Москвы, никуда Горбачев завтра не поедет и никакого подписания Союзного договора не будет, никто отсюда, с территории дачи, не выйдет, у гаражей, где стоят машины Горбачева с правительственной связью, поставлены автоматчики, привезенные Плехановым. С ним, с Генераловым, приехало несколько сотрудников, внешняя охрана территории «укреплена» пограничниками («…и если даже я вас выпущу, Анатолий Сергеевич, –добавил он, –вас задержат они»)… Я понял, что с Генераловым объясняться бесполезно. Сказал ему только, что, задерживая меня, он нарушает не только гражданский закон, а и Конституцию–я народный депутат и пользуюсь депутатской неприкосновенностью. На эти, как и на предыдущие, мои «соображения» он отвечал одним: «Поймите, Анатолий Сергеевич, я военный человек–у меня есть приказ и я обязан его выполнять».
Все они в те дни ссылались на то, что они военные и должны выполнять приказы вышестоящего начальства, забывая, что самое вышестоящее–верховный главнокомандующий, он же президент Горбачев. Именно его приказ важнее всех остальных.
«Ядерная кнопка» – в руках заговорщиков
Особого внимания заслуживает, что Горбачев, по свидетельству Черняева, уже 18-го был «отключен» от «ядерной кнопки».
«И мир почти трое суток, –пишет Черняев–находился в распоряжении маршала Язова и генерала Моисеева (начальника Генерального штаба–О.М.) Это уже со стороны ГКЧП не только посягательство на жизнь своего народа, это–преступление против человечества».
Ну да, трое суток судьба человечества находилась в руках безответственных авантюристов.
Совершенно естественно, предполагаемая «бесхозность» «кнопки» в эти дни не могла не встревожить Запад. Десять дней спустя, 28 августа, уже в Кремле, поверенный в делах в США Коллинз по поручению Буша, спросил Черняева, что происходило в дни путча с «ядерной кнопкой», не был ли утрачен контроль над ней. Черняев ответил обтекаемо (отвечать точно он, разумеется, не имел полномочий):
–Сам факт путча, захвата власти, действительно создавал угрозу утраты контроля за ядерным оружием.
На самом деле ситуация с «ядерной кнопкой» была еще хуже, чем считает Черняев. Следствие установило потрясающую вещь. Согласно установленному порядку, существует три «абонентских комплекта» управления стратегическими ядерными силами страны, один–у президента, второй–у министра обороны, третий–у начальника Генштаба. Они объединены общим пультом управления. Главный комплект–президентский, при его отключении разрушается вся система управления, без него никакое управление невозможно.
И вот 18 августа 1991 года в 16-32 президентский комплект, как и вся связь, был отключен. Однако, что удивительно, никто из высших военных не проявил по этому поводу ни малейшего беспокойства. Из Фороса вся «ядерная команда» вместе с отключенной аппаратурой неторопливо, более чем через сутки после отключения, была перевезена в Москву и распущена по домам.
Из книги Степанкова и Лисова «Кремлевский заговор»:
«Та, поистине будничная простота, с которой президент, Верховный главнокомандующий Вооруженными Силами, был отстранен от контроля над сверхоружием, неопровержимо свидетельствует о том, что фактически он никогда не владел ядерной кнопкой. Управление ядерными силами всецело находилось в руках генеральской верхушки армии и КГБ».
Потрясающе!!!
Если говорить точнее (Степанков и Лисов дальше сами это уточняют), выяснилось, что «главный» «ядерный» комплект находится вовсе не у президента, а у начальника генштаба генерала Моисеева. Именно он, не советуясь ни с президентом, ни с министром обороны может принять решение о нанесении ядерного удара.
Собственно, Моисеев сам это признал спустя несколько дней в интервью одной из зарубежных газет:
–…В те часы единственным человеком, который контролировал стратегические ядерные силы, был я. Президент был выключен. Язов–тоже… Когда прервалась связь с дачей Горбачева в Крыму, мы разъединили все средства связи и поместили в безопасное место ядерный портфель. Я говорю о кодах на пуск, которые были отменены. Никто не мог ими воспользоваться…
Ясно, что такая не санкционированная ни президентом, ни министром обороны–вообще никем «перекоммутация» пульта управления стратегическими ядерными силами–тягчайшее государственное преступление. Что-то я не слышал, чтобы об этом вообще поднимался разговор и кто-то понес за это уголовную ответственность.
В принципе Моисеев и Ко могли осуществить эту процедуру в любой момент и раньше. В этом смысле, наверное, и следует понимать слова Степанкова и Лисова о том, что президент «фактически…никогда не владел ядерной кнопкой».
Между тем сам Горбачев позднее на одной из международных встреч, что называется, «на голубом глазу», уверял, что в СССР контроль над ядерным оружием гораздо надежнее, чем в США, и даже во время путча все тут было под контролем…
Вообще интересно: только что Горбачев и Буш обсуждали детали договора по СНВ, спорили, у кого сколько носителей ядерного оружия и боеголовок должно остаться после сокращения, а тут выясняется, что у СССР фактически вообще нет ядерного щита, подразумевая под этим, что такой щит должен находиться в руках серьезных и ответственных людей, уполномоченных на владение им.
Кстати, забавно: вырвавшись из форосского плена и еще ни в чем толком не разобравшись, Горбачев назначил этого самого Моисеева министром обороны СССР вместо арестованного Язова. И только энергичный протест Ельцина сорвал это странное назначение.
Часто говорят, что главная отличительная черта России–это всегдашний бардак. Но такого страшного бардака, как бардак с ядерным оружием в августовские дни 1991 года, по-видимому, в ее истории не бывало никогда.
Мосты сожжены
Степанков и Лисов на основе материалов следствия описывают, какими были для заговорщиков, собравшихся в Кремле, последние часы 18 августа 1991 года:
«Почти все было готово к действу. Задерживался лишь Янаев. Наконец он вошел в кабинет хмельной, прыгающей походкой.„Мы тут сидим, важные дела обсуждаем, а вице-президент где-то гуляет“, –с театральной укоризной сказал Павлов, который сам задержался и тоже был навеселе».
В 22-15 вернулась делегация из Крыма. Из допроса Язова:
«–…Зашли с шумом Шенин, Бакланов, Болдин, Плеханов и с ними начальник личной охраны президента Медведев (вот и этот здесь оказался! –О.М.) Все под хмельком. Расселись и стали по порядку рассказывать. Первым Шенин…».
В этот момент еще можно было дать задний ход, отказаться от путча. Сдать «крымских визитеров» –это, мол, все их личная инициатива, а мы тут не при чем. «Визитеры» уловили такую возможность и поспешили ее предотвратить: да, мы «засветились», и если сейчас разойдемся ни с чем, «то мы на плаху, а вы–чистенькие» (слова Язова).
Расходиться ни с чем никто, однако, не собирался. Все принялись уговаривать Янаева, чтобы он подписал указ о возложении на себя обязанностей президента. Тот «кобенился», набивал себе цену: «Я этот указ подписывать не буду».
Более того, принялся делать реверансы в сторону своего «друга» Горбачева: он, дескать, «должен вернуться после того, как отдохнет, поправится, придет в себя».
Наконец, честно признался, что он «не чувствует себя ни морально, ни по квалификации готовым к выполнению этих обязанностей».
Однако друганы-заговорщики не отступали. По их словам, все заботы по управлению государством возьмет на себя ГКЧП, а Янаеву останется только подмахивать указы. При этом поддакивали упирающемуся вице-президенту: если Горбачев поправится, он, конечно, вернется к исполнению своих обязанностей, какие тут могут быть сомнения. Хотя все прекрасно знали, что Горбачев в полном здравии, никакой «поправки» ему не требуется.
В общем, это был цирк. Наконец уломали горбачевского «преемника»:
«–Подписывайте, Геннадий Иванович–мягко сказал Крючков. Янаев потянулся за пером. Под Указом появилась его нерешительная, выдающая дрожанье рук (все то же дрожанье рук! –О.М.) подпись. Цена этого робкого росчерка была огромной. Он зафиксировал захват власти. Мосты были сожжены».
После этого принялись подписывать бумаги, которые завтра утром будут опубликованы — «Заявление Советского руководства», «Обращение к советскому народу», «Постановление ГКЧП № 1».
Под конец Крючков предложил интернировать «некоторых» лидеров демократического движения: мол, составлен список, в котором более десятка человек. На самом деле в крючковском списке было уже 70–75 фамилий. Что ж, формально это и есть «более десятка».
–Тысячу надо! –зашумел Павлов.
Как известно, многие граждане во хмелю становятся особо агрессивными. Хочется куда-то бежать и кому-то «бить морду».
Самолет Ельцина собирались сбить?
Между тем Ельцин этот тревожный, этот критический для страны день проводил в Казахстане. Подписывалось соглашение между двумя республиками. После официальной части–неофициальная, отдых. Теннис. Поездка по живописным окрестностям Алма-Аты. Посещение конезавода, где для гостей устроили соревнование всадников. Обязательный пункт такого рода программ–знакомство со знаменитым высокогорным катком Медео…
Ельцин, как водится, искупался в ледяной горной речке.
Во второй половине дня–концерт, в котором, помимо профессиональных артистов, поучаствовали оба президента: Назарбаев пел и играл на домбре, а Ельцин аккомпанировал ему на деревянных ложках. Так заигрались и запелись, что Назарбаев предложил гостю отложить отъезд то ли на два часа, то ли на три. Ельцин не возражал.
Впрочем, сам он в своих воспоминаниях пишет, что для него веселье не было таким уж безмятежным. Наверное, были какие-то предчувствия. Еще бы, как раз в эти часы в Форосе разворачивалась та самая драма.
Итак, Ельцин, «Записки президента»:
«Визит закончился. Пора улетать. Назарбаев нас не отпускает, уговаривает остаться ещё на час. После большого торжественного обеда–концерт казахской народной музыки, потом выступает хор, потом ещё хор, ещё… Потом танцевальные коллективы, звучат национальные инструменты, пляшут ярко одетые девушки. И, честно говоря, уже в глазах рябит от всего этого. Вылет отложили на час. Потом ещё на час. У Нурсултана Абишевича восточное гостеприимство–не навязчивое, а мягкое, деликатное. Но хватка та же. И вот тут я почувствовал неладное. Какой-то перебор, пережим. Я в тот день ещё успел искупаться в горной речке. Меня клонило в сон. Перед глазами–сплошные хороводы. А внутри–неясная, безотчётная тревога. Не думаю, что наша трехчасовая задержка с вылетом из Алма-Аты была случайной. Быть может, что-то прояснится в процессе над ГКЧП. Вот только одна деталь. Один из путчистов, находясь в «Матросской тишине», составил инструкцию своим «подельникам». В ней, в частности, говорится: «Необходимо воспроизвести в ходе следственного и судебного разбирательства…что в беседе с Горбачёвым предусматривался даже вариант, накануне принятия окончательного решения о введении ЧП, уничтожить 18 августа ночью самолёт в воздухе, на котором следовала в Москву делегация Российского правительства во главе с Ельциным из Казахстана… Когда я прочёл этот документ, отчётливо вспомнил то ощущение тревоги, непонятного холода в груди. Был ли в действительности такой план или это только фальшивка с целью обмануть следствие, –узнать нам вряд ли удастся. Но сейчас, восстанавливая в памяти те дни, я ещё раз убеждаюсь–мы шли по краю пропасти».
Помощник Ельцина Лев Суханов, сопровождавший Ельцина в поездке в Казахстан, тот определенно пишет в своих воспоминаниях:
«Впоследствии в Белый дом поступила информация, что самолет Ельцина, который должен был вылететь из Алма-Аты в 16 часов, вероятнее всего, был бы сбит. И это, по расчетам заговорщиков, стало бы „хорошим“ поводом для оправдания чрезвычайного положения. Вот тогда руки членов ГКЧП были бы развязаны полностью».
Насколько я знаю, следствие по делу ГКЧП не установило, что в планы заговорщиков входило сбить самолет Ельцина. Как уже говорилось, они собирались арестовать его после принудительной посадки на военном аэродроме «Чкаловский», да и на это не решились.
Почему Назарбаев «притормозил» вылет Ельцина? Просто из-за беспредельного гостеприимства или по какой-то более серьезной причине? Возможно, по каким-то своим каналам он узнал, что в Москве готовится какая-то заваруха (в общем-то, узнать это было нетрудно: какие-то сотрудники КГБ в республиках наверняка были в той или иной мере осведомлены о происходящем в столице). Так что если отложить вылет Ельцина, –это, наверное, могло бы дать хоть какую-то гарантию его безопасности. Хотя… Если бы хотели сбить, сбили бы и двумя-тремя часами позже. Пассажирский самолет не Бог весть какая трудная цель для ПВО. Яркий тому пример–трагическая история с южнокорейским «Боингом».
Почему Назарбаев прямо не сказал Ельцину о грозящей (будто бы) ему опасности? Возможно, потому что сам не был уверен, что такая опасность действительно существует. Может, опасался нарваться на насмешку российского коллеги: «Придумаете тоже, Нурсултан Абишевич–собьют президента России!»
В общем, разные варианты были возможны.