Люди за бортом
События и публикации 26 июля 1991 года комментирует обозреватель Георгий Сатаров
Это удивительное ощущение–взгляд в недавнее прошлое, пережитое и страной, и тобой во вполне сознательном возрасте. Поражает больше всего постоянное бросающееся в глаза несоответствие между текучкой жизни, наблюдаемой из нашего будущего, и будущим, совсем близким будущим этой текучки. Отчетливо видно, как его никто не ждет. Это будущее не является частью повседневной жизни, если речь не идет о предстоящей свадьбе или приближающемся чемпионате мира по фигурному катанию. Сегодня в этом прошлом 26-е июля 1991 года. До путча–24 дня. Чуть больше–до запрета КПСС и еще немного больше–до распада СССР. А газета «Известия» публикует доклад М.С. Горбачева, посвященный новой программе КПСС. Она анонсируется как коренная перемена точки зрения на социализм. Но проблема не в том, что идеологическая революция запоздала, и не в содержании новой «точки зрения», а в куче мелких деталей, которые всегда присутствуют в речи, даже когда она написана опытными спичрайтерами и неоднократно вылизана до бессмысленного блеска. Все равно остаются важные мелочи, которые многое выдают и многое проясняют. Предлагаю пройтись по таким мелочам и сделать выводы из них. По шагам: цитата–комментарий. Итак.
«Прежняя теоретическая и практическая модель социализма, которая в течение многих десятилетий навязывалась партии, оказалась несостоятельной».
Итак, некто в течение многих десятилетий навязывал несчастной несмышленой партии некую несостоятельную модель. Это важная информация. Нам, правда, не сказали: кто навязывал, в чем несостоятельность, и как несмышленая партия в 20 миллионов человек велась на ерунду, которую ей втюхивали. Но есть и дополнительный практический смысл этой фразы: самооправдание и самовозвышение (ведь разоблачение-то произошло).
«Правда в том, что уже к началу 80-х годов страна подошла в состоянии депрессии. Старые и новые болезни общества не обнажались, тем более не излечивались, загонялись внутрь, что еще больше усугубляло ситуацию и привело в конце концов к тяжелому кризису».
Они с удовольствием говорят о болезни общества. И это не оговорка. Дальше по тексту обнаруживаем: «Заболевание общества оказалось намного серьезней, чем можно было предположить». Они не говорят о болезнях власти, или, не дай бог, партии. Партия непогрешима. Она умственно слаба, поскольку не ту концепцию осуществляла, но непогрешима. Это общество в кризисе. Поразительно, что сейчас двадцать лет спустя риторика власти осталась той же. Итак, общество больно. А вот и рецепт лечения.
«Сейчас нет и не может быть для партии и для страны иного решения, как идти дальше, углубляя начатые преобразования, утверждая новую, современную, прогрессивную модель общественных отношений».
Это значит, что партия, которая много десятков лет шла по ложному пути, руководствуясь единственно верным всепобеждающим учением, предлагает новое единственно верное и всепобеждающее учение. Главное стремление–сохранить монополию на власть, на идеологию, на будущее, в конце концов, сохранить все причины, обусловившие крах советской политической системы.
Весь текст доклада усыпан упоминаниями о демократии и о ее важности. И одновременно гневные стрелы направлены против указа Бориса Ельцина, запрещающего политическую деятельность партий на рабочих местах. Тонет корабль государства, рулевые цепи порваны, а капитан зубами вцепился в бесполезный руль, не думая о пробоинах в бортах и пассажирах на палубах. Кризис, о котором упоминалось в начале доклада, действительно охватил страну. Количество вопиющих проблем–огромно, но о них в докладе–ни слова.
Этот доклад–сам ярчайшее проявление кризиса, но дело тут не в болезнях общества. Мы наблюдаем агонию власти. Семьдесят лет она, власть, создавала систему антиотбора внутри своих рядов, она подавляла и высылала из страны самых умных, самых совестливых. Она создавала жесткую систему, органически неспособную решать сложные проблемы, но регулярно создающую их. Отключенная от нефтегазовой капельницы, она тут же оказалась в тупике, демонстрируя амбициозную беспомощность.
Они вцепились в руль, но его уже сорвало и сносит в прошлое. А они уже за бортом, только они не знают об этом, и никто не кричит: «Человек за бортом!».