КТО ЗАВОЮЕТ РУССКОЕ БОЛЬШИНСТВО?

Самосознание русских в годы перестройки

Изучая национальное самосознание русских уже два десятилетия, попытаюсь приблизиться к пониманию его нынешнего состояния. Национальные чувства теперь обострены, политизированы, и практически у каждого человека сложилось свое представление о судьбе русских и их взаимодействии с другими народами. Понимая все это, не беру на себя многого и надеюсь дать лишь некоторые штрихи к национальному этническому самосознанию русских.

До середины 80 х годов, т. е. до перестройки и, пожалуй, в первые два-три года ее, пульс этнического самосознания русских почти не прощупывался. Конечно, были споры в литературных журналах о русской идее, о роли русских в истории. Например, знаменитая дискуссия 1967—1970 гг. между «Молодой гвардией» и «Новым миром» или нашумевшая в середине 70 х идеологическая борьба вокруг «Слова о полку Игореве» и книги О. Сулейменова «Аз и Я», но все эти идеологические всплески затрагивали лишь небольшую часть интеллигенции.

Сознание советского человека и особенно русского можно было охарактеризовать одной достаточно типичной для того времени фразой: «Мне безразлично, какой национальности мой сосед или напарник по работе, — лишь бы человек был хороший». И действительно, по данным репрезентативных этносоциологических исследований, проведенных Институтом этнографии АН СССР в Москве и в столицах ряда союзных республик в 70-е годы, большинство русских имели благоприятные межэтнические установки.

Наибольшая доля положительных межэтнических установок (свыше 80 процентов) была зафиксирована тогда в Ташкенте и Кишиневе. Менее уютно русские чувствовали себя, скажем, в Таллинне, ощущали конкурентность в Тбилиси, но все же об обострении самосознания у русских для того времени говорить не приходится.

В Москве, Ташкенте и Таллинне (опрос 1987—1988 гг.) русские считали себя прежде всего народом добрым (на эту черту указали как на характерную 70—75 процентов респондентов), гостеприимным (до 50 процентов ответов), стойким (46 процентов назвали эту черту в Москве, 59 процентов — в Ташкенте). Далее по частоте упоминаемых характеристик были трудолюбие и бескорыстие (каждое из этих качеств назвало более трети опрошенных).

Русские были критичны к себе, и, например, такие качества, как деловитость, чаще приписывали другим, чем себе, скажем, эстонцам (в Таллинне) или армянам (в Москве). И уже эта оценка свидетельствовала в известной степени об отсутствии напряженности этнического самосознания.

Историческая память в массовом сознании русских не была тогда остро актуализирована, а это тоже характерный признак состояния этнического самосознания. Интерес к книгам по истории своего народа среди литературы других жанров у грузин, молдаван, эстонцев был на первом — втором месте, а у русских отступал на 4—5-е места.

В то же время державное сознание и до теперешней вспышки национальных движений у русских имело место. Отвечая на вопрос о родине, 80 процентов грузин и узбеков в конце 70-х — начале 80-х годов называли республику, где они живут, т. е. Грузию, Узбекистан. Русские же, независимо от места проживания, в большинстве случаев (70 процентов и более) называли родиной весь Союз.

Это державное сознание в условиях перестройки, ознаменовавшейся взрывом национальных чувств поначалу у нерусских народов, для русских стало опорной точкой в росте массового национального самосознания (представления о своей территории, родине). Были и другие причины.

Во-первых, со второй половины 70-х годов стали заметны изменения социального статуса русских среди других народов СССР. К этому времени эстонцы, латыши, армяне, грузины, казахи, некоторые народы автономий РСФСР догнали, а ряд из них и перегнали русских по удельному весу интеллигенции, в том числе творческой, научной. Таким образом проявились формальные признаки паритета интеллектуального потенциала народов. Более того, к концу 70-х годов в ряде республик стал проявляться процесс массового замещения представителями этнического большинства тех социальных позиций, должностей, видов деятельности, которые, ещё недавно занимали в основном русские. Но когда одни этнические общности догоняют по экономическому положению, социальному статусу, уровню культуры другие — в прошлом более развитые, у первых возникают новые потребности, у вторых — опасение за прежний статус.

Во-вторых, недовольство ухудшением экономического положения в республиках и общей политической и морально-нравственной обстановкой (что особенно ощущалось в последние годы руководства страной Л. И. Брежневым и К. У. Черненко) проецировалось на Центр, который ассоциировался с русскими. Поэтому естественно было ждать ответной реакции самих русских. Ведь они также страдали, и не меньше, если не больше остальных.

События, связанные с перестройкой, внесли принципиально новые моменты в процесс развития русского национального самосознания. Небывалый подъем национальных движений и межэтнические конфликты в республиках Прибалтики, Молдове, Грузии, обвинение в адрес русских в связи с нерешенностью армяно азербайджанского конфликта, движения за суверенитет в республиках, в том числе в российских — Татарии, Башкирии, Якутии, с 90-го года — Туве, Бурятии, Карелии, Удмуртии за равный с союзными республиками статус — создавали атмосферу, в которой у русских появились оборонительные, защитные, а у части и наступательные настроения.

Образ «оккупантов», «мигрантов перекати-поле», обсуждение в республиках законов о государственном языке, о гражданстве не только задевали интересы и национальные чувства русских, проживающих в республиках, но и вызывали реакцию консолидации среди русских в самой России.

Экспертные оценки и результаты локальных этносоциологических исследований в конце 80 х годов показывали, что меж национальные установки русских ухудшались не только в республиках, но и в России. Если до середины 70 х годов исследования фиксировали в Российских районах наличие негативных межэтнических установок на деловые или внутрисемейные контакты не более чем у 10—20 процентов русских, а людей, во все не желающих никаких межнациональных контактов, насчитывалось не более 2—8 процентов, то по опросам конца 80-х годов доля русских с этническими предубеждениями возросла не менее чем в 1,5—2 раза. В России чувствовались антисемитские настроения. Опросы, проведенные советско-американской группой социологов в 1990 году, показали, что такие настроения имеют место у 1/5 населения в европейской части России, где более всего муссировалась идея антисемитизма, отмечались такие настроения и в Белоруссии.

Проявились в России и анти-азербайджанские, антиармянские настроения, особенно в связи с притоком беженцев и использованием русских солдат в зонах межнациональных конфликтов. В ряде районов — Якутии, Бурятии, Туве — возникло напряжение в отношении русских с нациями, дающими название республикам. В Туве, например, социологические опросы показали, что более половины русского населения ощущает национальное напряжение, причем такого уровня, что люди готовы к миграции в русские районы России. Вместе с тем державные представления русских менялись, увеличивалась национальная самоориентация — телефонный опрос (1000 чел.) в Москве в конце 1990 г., проведенный отделом этносоциологии Института этнологии АН СССР, показал, что половина москвичей считают, что к республикам, которые хотят отделиться, не надо применять никаких мер. Выросла группа русских, у которых, может быть, и нет устойчивых негативных межэтнических установок, но есть настороженность по отношению к людям иных национальностей. И, естественно, у них актуализируется собственное национальное самосознание.

Этому способствует новый момент, кардинально влияющий на национальное самосознание русских, — обострение социально-политической конфронтации в стране и в самой Российской Федерации. И те, кто хотел бы повести ее самобытным путем, и те, кто хотел сохранить жизнь в Союзе в прежнем русле, так же как и те, кто стремился к решительным переменам в экономике и политической жизни, чтобы завоевать большинство в стране, должны были обратиться к национальным чувствам.

Кто же завоюет русское большинство?

На первых шагах перестройки, фактически до 1989 года, идеология и политика как команды М. С. Горбачева, так и леводемократического фланга (Московская трибуна, затем Межрегиональная депутатская группа и др.) не были ориентированы, за редким исключением, на использование национальных идей. И в этом была одна из особенностей России. Ведь у наций союзных и автономных республик практически все общественные движения в той или иной форме поднимали вопросы национально-политические.

Симптомы использования русских патриотических настроений в политической жизни появились во время выборов народных депутатов СССР в конце зимы — весной 1989 года. На предвыборных митингах в Москве, Ленинграде, Свердловске и Горьком можно было слышать призывы: «Голосуйте за него (называлось конкретное лицо), он — русский человек». С середины 1989 года и тем более в 90-м году стало очевидным, что демократизация без использования национальных идей и для русских будет не пройденной дорогой.

В 1990 году в национально-патриотическом направлении к прежним идеям — особого пути русского народа, ущерба, нанесенного его культуре, демографическому потенциалу, экологии и хозяйству, добавились новые: суверенитета, хозяйственной и культурной самостоятельности, восстановления наименования «великороссы» и даже сепаратизма. Активно развивалась тема защиты русских в республиках («Ни один волос с русской головы не должен упасть. Ни одна слеза не пролиться. Русское население не будет использовано в качестве заложников в национальных и политических играх») и, наконец, идея поддержки армии как защитницы государственной России.

Это уже учитывалось М. С. Горбачевым. Неслучайно в Президентский совет он ввел Валентина Распутина. На съездах народных депутатов СССР и Верховном Совете СССР примечательными были выступления В. Распутина (с угрозой выхода России из СССР) и В. Белова. И хотя русская «национальная идея» в интерпретации патриотического направления общественной мысли широкой популярности в массах тоже не завоевала, в целом национальные чувства, особенно в связи с вскрывавшимися пороками прошлого, недопустимыми условиями жизни, достигли того предела, за которым могли последовать популистские взрывы. И в этот момент произошел кардинальный поворот в использовании идей российского патриотизма.

Во время подготовки и проведения выборов народных депутатов РСФСР и на съезде народных депутатов РСФСР в мае 1990 года радикально демократическое направление само выступило с наиболее популярными идеями национально-патриотического движения. Впрочем, это были идеи, про которые можно сказать, что они «стучались в дверь».

Борис Ельцин активно отстаивал в своих предвыборных выступлениях идею российского суверенитета. В интервью «Литературной газете» (24 января 1990 года) он говорил: «Большое внимание надо уделить русскому населению. И это не шовинизм, а необходимое условие для национального возрождения». И затем во время поездки по РСФСР летом 1990 года высказывал мысль о том, что «так жить нельзя. 70 млрд, рублей уходят из России. Куда?» (Караганда. 18 августа 1990 года).

Таким образом, к весне 1990 года русскую идею взяли на вооружение не только национально-патриотическое, но и демократическое движение. Но если в идеологии происходили процессы, по крайней мере напоминающие сближение позиций, то в политической практике все заметнее становилась поляризация сил и их конфронтация. Центр, продемонстрировав возможности политической игры на настроениях русских (Приднестровье, заигрывание с автономиями России), объединить их вокруг себя не смог. А вот «Демократической России» победу в значительной мере обеспечивали идеи защиты интересов русских и ориентация на возрождение России. Для того чтобы прийти к власти, этого на первых этапах достаточно. Но чтобы удержать власть, идея возрождения должна быть наполнена конкретным содержанием. Россия многонациональна, и демократам в ней еще предстоит дать ответ — не тактический, а стратегический о национальной политике. Это — вопрос больной. Недооценивать представления и естественные чувства русских, связанные с судьбой страны, родиной их предков, нельзя. Но нельзя забывать и о народах — обеспечение свобод, прежде всего гражданских, составит честь самим русским.

Леокадия Дробижева (ИНСТИТУТ этнологии и АНТРОПОЛОГИИ АН СССР)

"Независимая газета" 15.06.1991 г.